Дресс-код для жены банкира

_____

Человек дела, Павел Викторович сдержал свое обещание, пригласив меня прийти на завтрак в его люкс. В гостиной за столом уже сидела Глафира, облаченная в коричневую блузку и юбку, которые делали ее похожей на гимназистку, забывшую надеть фартук. Жестом пригласив меня сесть, она придвинула кофейник и блюдо с круасанами. Не зная, с чего начать, я спросила:

— Как спалось?

— Я всегда плохо сплю, если только Ядвига не дает мне лекарство. А в последнее время они как раз решили отказаться от медикаментов, поэтому я обычно почти не сплю, все думаю. — Глафира взяла в руки чашку. — Ручная роспись… Как хорошо, наверное, сидеть рисовать эти тоненькие золотые линии, размышлять о чем-нибудь…

— А я даже прямую линию на листе бумаги изобразить не в состоянии, у меня бы получался сплошной брак.

— Сплошной брак — это у меня. Я столько ошибок на делала, что теперь всего боюсь, даже сказать что-нибудь. Ужасно сознавать, что ты всё, и людей и их поступки, понимала неправильно, и так стыдно, стыдно… за наивность, доверчивость. Что может быть никчемней доверчивой дурочки?

— Но все может выправиться, вы ведь сильно изменились…

— Изменилась? Вся перемена в том, что я теперь понимаю: самое лучше сидеть, молчать и не двигаться. Только вот они меня дергают…

— Но ведь это близкие вам люди!

— Что значит близкие люди? Ядвига — наемный работник, по мере сил изображает участие, а дед… У него совсем другие мотивы. У него типа вендетта, задета его честь, пятно на репутации и так далее… Сейчас, когда со всеми разберется, отправит меня в санаторий куда-нибудь подальше и успокоится. Я поэтому и решила вчера настоять… настоять на разговоре про… ну вы понимаете… Вчера посмотрела на себя в зеркало… и мне показалось, что я должна знать, почему со мной так поступили. А сегодня уже думаю, может, зря, может, лучше в санаторий и все забыть…

— Мне кажется, Павел Викторович к вам очень привязан и старается для вашего блага! — Слушать такие признания было тяжело и неловко, и я отделалась дежурной фразой.

— Угу. — Глафира сразу почувствовала неискренность. — На похоронах выяснилось, что покойника все любили. Поздно все это теперь…

В номер вошел Павел Викторович в спортивном костюме.

— Отличный тут у них тренажерный зал, жаль только полноценного бассейна нет, но зато вид прямо на Исаакий! Что ж, приходится выбирать между культурой художественной и культурой физической. Ну, как вам завтракается, милые барышни? — Он критически осмотрел стол. — А что же они горячее не принесли? Я омлеты заказывал, томаты-гриль… Как Ядвиги нет, так никто и не проследит. Глаша, ну давай, звони в обслуживание номеров, черт знает что, а не пятизвездочный сервис.

Он картинно изобразил крайнюю степень возмущения.

— Дед, — робко сказала Глафира, — может, ты сам позвонишь, ну, мужским голосом… А то меня по телефону за ребенка всегда принимают…

— Да какая разница, каким голосом, они давно должны выполнить заказ. — Он осекся. — И голос у тебя абсолютно нормальный, и все остальное тоже. Нормальное, понятно тебе или нет? Я пойду переоденусь, а вы, — Павел Викторович сделал в нашу сторону некий объединяющий жест, — разберитесь с омлетами.

Глафира с ужасом посмотрела на телефон.

— Может, лучше вы?

— Конечно, конечно. — На лице ее читалась такая мука, что я сочла за благо решить вопрос с омлетами и томатами, которые в сопровождении новой порции круассанов и кофе незамедлительно прибыли в номер.

— Прекрасно, прекрасно. — Вернувшийся в гостиную Жаров одобрительно заглянул под серебряные крышки, которыми были накрыты блюда. — Значит, так: чтобы простимулировать ваш аппетит, скажу сразу — они оба в порядке. Один в тюрьме, в прекрасных условиях. Это без всякой иронии, дорогая Валерия, тем более что он скоро оттуда выйдет. Второй — в Стамбуле.

— Где? — В глазах Глафиры даже вспыхнул огонек интереса.

— В Стамбуле, город такой. — Павел Викторович отрезал кусочек омлета. — Замечательно, выше всяких похвал. Ну, ешьте, ешьте, сейчас все расскажу.

Мы послушно принялись за еду.

— И как вы думаете, что Антонов-настоящий делает в Стамбуле? — Он налил себе кофе. — Не догадаетесь никогда! И никто никогда не догадался бы, если бы наша Валерия… — Жаров посмотрел на Глафиру. — М-да, тут, несмотря на нетерпение публики, вынужден сделать небольшое отступление. Я, Глаша, решил, что режим умолчания по отношению к твоей печальной истории нужно отменить. Хватит прятать голову в песок, тем более что вчера ты твердо заявила, что хочешь расставить точки над «i». Говорила такое?

— Я… — неуверенно протянула Глафира, — я не понимаю…

— Есть сомнения — уходи, — он указал на дверь спальни, — сиди там, гоняй в голове свои мрачные мысли. Но вот что я тебе скажу: мы тебя из этого омута вытянули, сама бы ты не справилась, но ты это обстоятельство неправильно трактуешь — не понимаешь, что это везение большое, выйти из такой истории живой, вполне себе здоровой и в своем уме! Да ты уже удачу держишь за хвост, Глашенька, родная моя. Сейчас знаешь, как все будет…

— Ну, это ты, дед, через край хватил! Удачу за хвост — звучит-то как смешно. — Глафира улыбнулась. — Давай отменяй режим умолчания, я остаюсь и хочу знать, что там такое сделала Валерия.

— Да ничего особенного, — поспешила я вставить, — просто сводный брат Антонова, Никита, проболтался мне, что ваш дедушка, как бы это сказать, поймал не того, кого хотел, а вообще неизвестно кого. И тут как раз все запуталось…

— А-а-а, Никита… Он все спортом занимался… — неопределенно протянула Глафира.

Жарову, видимо, очень хотелось узнать, чем еще занимался Никита, но спрашивать он не решался. Над столом повисло тягостное молчание.

— Дед, ты, наверное, спросить хочешь?.. Да? Этого он не делал, там другие были. — Глафира опустила глаза. — Давай рассказывай про Стамбул.

— Что ж, это облегчает нашу задачу, — бодро, как будто речь шла о производственном вопросе, ответил Жаров. — Значит так, наш Антонов в Стамбуле и якобы занимается, чтобы не соврать… изучением в Стамбульском университете кросс-культурных связей христианских и тюркских народов в проекции на современное состояние дел — так это, кажется, звучит.

Понятно, откуда ноги растут, подумала я. Смех смехом, но вот он, заговор гуманитариев в действии. Но вслух решила ничего пока не говорить.

— Комбинация простая до безобразия, — продолжал тем временем Павел Викторович, — поэтому-то ни один аналитик и не догадался. Один берет паспорт другого и едет в Турцию собирать материалы для исследований, а этот с паспортом того, тьфу ты, тут уже запутаться можно, руководит финансовыми потоками. Кстати, Валерия, хотите знать настоящее имя вашего друга? Ну так готовьтесь. Как вы думаете, почему настоящему Антонову с его паспортом так уютно в бывшей Османской империи?

— Неужели сын турецкоподданного? Это было бы уже смешно до неприличия!

— Вот-вот, до неприличия, — хохотнул Жаров. — Но не переживайте, ваш аристократ духа других кровей. Вполне благородных, знаете ли, даже. Значит так, зовут его Василий Ипсилантов, выпускник культпросветучилища, твой, Глашенька, земляк…

— Откуда такая фамилия? — Я была потрясена.

— Дед, — не вовремя проявила любознательность Глафира. — А почему греку уютно в Стамбуле?

— Ты лучше спроси, почему выпускнику культпросветучилища уютно в финансовом учреждении. — Павел Викторович хмыкнул. — Впрочем, при нашем уровне невежества и безграмотности самозванцев везде много, для них у нас райские условия. А насчет греков в Стамбуле… Вы, наверное, Валерия, тоже не знаете, хотя гуманитарий… Про фанариотов слышали? Греческая аристократия Константинополя, ныне изведенная под корень. Мне уже справку прислали. — Он встал и взял с письменного стола папку. — «Фанариоты традиционно занимали посты наместников султанов в пограничных с Россией областях, некоторые из них со временем оказывались на российской службе, отчего и потеряли доверие турецких властей. Отойдя от власти в XIX веке, сохранили влияние в финансовой области». То есть эта любовь к банкам у вашего друга, Валерия, возможно, наследственная. Вот тут из Брокгауза и Эфрона: «Их энергия и изворотливость ценились султанами весьма высоко». А вот тут и про семью Ипсиланти… Были наместниками в Молдавии и Валахии. То есть он у нас Василис Ипсиланти, если правильно говорить. Далее: «Греко-турецкая война вынудила подавляющее большинство греков покинуть Стамбул, дело довершили инициированные правительствам погромы 1955 года». Так, так… «Последний потомок благородных фанариотов умер в конце XX века… Источник…»

— Значит, никого не осталось? Он там один как будто бы грек? — Глафира с неожиданной живостью поднялась и выдернула из рук Жарова листок.

— Когда где-то чего-то не осталось, а оно очень нужно, следует заново завезти — закон рынка, — прервал ее Жаров.

— Зачем Турции греки?

— Затем, что в Евросоюз хочется, а грехи, прошу прощения за каламбур, не пускают. Проблемы с киприотами, к примеру. И тут специальная исследовательская программа на базе Стамбульского университета очень-очень кстати. Гуманитарные контакты — это для европейцев не пустой звук. А если некий этнический грек из России собирается изучать этот актуальный вопрос да возникший откуда ни возьмись меценат готов его содержать, сняв тем самым бремя с турецкого государства, кто же тут будет возражать? Опять же при этом кто догадается искать грека в Стамбуле? На случай если подмена вскроется, они здорово подстраховались! Не могу не признать, придумано ловко, — заключил Павел Викторович.

— А я знаю, кто это придумал, — не выдержала я. — Ольга Арсеньевна, Юрина мать.

— У нашей Валерии, как у современной барышни, кроме возлюбленного, еще имеется и законный супруг Юрий и, соответственно, свекровь, — пояснил Жаров Глафире, а потом поинтересовался: — И что же получается, свекровь каким-то образом связана с возлюбленным?

Тут я во всех красках рассказала про Ольгу Арсеньевну и ее заговорщические планы по насильственному внедрению добрых нравов и хороших манер, а также историю ее знакомства с Василием (и как я теперь буду его называть? Василиском, что ли?) и их тесную дружбу.

— М-да, недооценивал я потенциал академических кругов, — покачал головой Павел Викторович. — Такие вот наивные вроде романтические прожекты, а если надо — работают.

— Так без романтиков не было бы и науки, — встряла я.

— Да подождите вы со своими банальностями, — с досадой отмахнулся Жаров. — Скажите лучше, как я буду нашего Антонова доставать из Стамбула?

— Так пусть эта дама, Ольга Арсеньевна, поможет. Поможет ведь? — Глафира вопросительно посмотрела на меня.

— Да на университет-то и так выйти можно, только вряд ли он там сидит в читальном зале библиотеки. Поедем к ней, конечно, поговорим. Возможно, что она поможет, это же для блага ее друга, Ипсилантова: я ведь пока того не найду, этого не отпущу… — начал дед.

— Не думаю, что шантаж на нее подействует. Это же фанатичка… Вот если вы сможете произвести впечатление приличных людей, не моветонов и парвеню, прошу прощения, то…