Семь смертных грехов Германского Рейха в Первой мировой войне

Впрочем, снова и снова наобум принимались ошибочные решения, без исследования и анализа положения, без сравнительной проверки и обдумывания альтернатив, без связи с действительно тогда поставленными задачами и проблемами; снова и снова политика, оторванная от земли, которая спотыкается на ступеньке, падает с лестницы и ломает спину, в то время как голова витает в облаках.

То, что политика строительства флота и содержащийся в ней вызов Англии должна была иметь влияние на немецкую континентальную политику, то, что она, возможно, сделала необходимой радикальную переориентацию германской политики по отношению к Франции и России, никогда не взвешивалось во внутренней служебной переписке департаментов иностранных дел. Относительно плана Шлиффена, который лишил почвы германскую политику июля 1914 года, даже в самом тесном внутреннем треугольнике власти "канцлер – кайзер – начальник Генерального штаба" в течение всего этого месяца не было произнесено ни слова. Вопрос о том, был ли победный мир в 1916 году ещё реалистичной возможностью, никогда разумно и по-деловому не был проанализирован; если бы это произошло, то наверняка получили бы отрицательный ответ, однако прежде всего этого не произошло вовсе. Столь же мало когда-либо реально взвешивался и обсуждался вопрос о шансах всеобщего мира на условиях Status-quo или сепаратного мира без аннексий с их различными вариациями. Реальности 1916 года прямо-таки недвусмысленно дали понять руководству Германского Рейха относительно этого вопроса: они не видели его, они не знали его, для них он не существовал. Ведь нацелены были на победный мир, ничто другое не рассматривалось. Плачевно видеть, как спасительные возможности, для которых тогда были способные развиваться предпосылки, не просто осознанно отвергались после компетентной проверки, но были просто слепо проигнорированы. С другой стороны, большой вопрос, который поставила неожиданная победа большевистской революции в России: либо теперь освободиться от войны на два фронта и полностью сконцентрироваться на Западе, либо следует продвигаться дальше на Востоке и кажущимся дешёвым способом создать Восточную империю, не только был решён неверно; этот вопрос вовсе не увидели, как вопрос его никогда не ставили. И даже когда поражение встало непосредственно у ворот и чистый инстинкт самосохранения должен был вынудить каждого встать на почву фактов, вместо этого "ответственные" судорожно цеплялись за свои полюбившиеся им иллюзии и распыляли последние силы, которые должны были быть использованы для смягчения поражения, в ставших бессмысленными наступлениях. Не потому, что у них были для этого какие-либо основания, но поскольку они просто не подвергали рассмотрению размышления, к которым принуждало положение.

Здесь настоящая загадка. Руководители Рейха были ведь образованными, по меньшей мере обученными людьми в общем среднего интеллекта и талантов. Кроме того, они не находились под угрозой террора, как позже руководители Третьего Рейха. И при этом те даже ещё и лучше выделяются на их фоне. Некоторые, как Бек и Шахт, больше не делали определённых фундаментальных неправильных решений и предпочли свою отставку, некоторые, совсем немногие, в конце концов даже сделали попытку патриотического конспиративного сопротивления. В кайзеровском рейхе этому не существует никаких параллелей, и в Федеративной Республике, чья политика с давних пор снова полностью потеряла почву реальности под ногами и цепляется только ещё за желаемые фантазии и вымыслы, опять же нет никого.

Возможно, наблюдение за современностью в ФРГ в этом случае даёт нам ключ к решению загадки прошлого при кайзере. Этот ключ состоит в слове "табу", которое сегодня стало самым привычным делом и которого тогда в области политики ещё не знали. Большие области действительности были тогда и являются сегодня для германской политики "табуизированными". Рассматривать их или даже просто облечь в слова считалось и считается неподобающим и скандальным, и это автоматически исключает из общества. В гитлеровском рейхе, как известно, доходило до того, что люди, только лишь частным образом высказывавшиеся о возможности поражения Германии, лишались головы – даже и именно в то время, когда эта возможность уже стала уверенностью. Столь далеко не заходили ни в кайзеровском рейхе, ни сегодня не заходят в Федеративной Республике. Однако основная точка зрения была тогда и сегодня является той же самой: реальности, которые не совпадают с желаниями германской политики, и возможности, которые не лежат на прямой линии их ожиданий и надежд, если кратко, факты, которые были бы необходимы для основательной проверки политики, не должны высказываться, приниматься в расчёт или обсуждаться. Они являются табу; нарушить такое табу – это непатриотичное, антиобщественное, "враждебное Германии" поведение; и если оно сегодня не наказывается больше смертью или заключением, но только лишь политическим и общественным презрением, то это является незаслуженной милостью, которая показывает высокий уровень свободы и великодушие современного правопорядка. Вся политика Германии в 20 веке основывалась и основывается на табуизировании нежелательных фактов. Отсюда мнимо неизлечимая потеря реальности в германской политике. От этого всё время повторявшиеся и всё время повторяющиеся разочарования и поражения, которые никто не предвидит, и катастрофы, за которые потом никто не хочет быть виновным. От этого постоянное, всё время повторяющееся тотальное расточительство всего трудолюбия и мужества, на которые способна Германия. Прежде чем это не станет иначе, лучше не станет. (Впрочем, есть единственный немецкий политик в 20 веке, который в течение сорока лет основывал свою политику с чрезвычайно упорным смирением на фактах и только на фактах, при полном, почти утрированном, почти уже несимпатичном отодвигании личных предпочтений, желаний и даже лояльностей. Тем самым он стал самым успешным немецким политиком столетия и самым ненавидимым. Его имя Ульбрихт). Шестым смертным грехом Германского Рейха было его в корне неверное отношение к окружающему миру. Успешная внешняя политика, как каждое успешное общественное поведение, предполагает три условия: понимание системы, в которой живут, и соблюдение её всеобще признанных базовых правил; предварительный расчёт противодействия, которое должно иметь собственное поведение на других, особенно кого это непосредственно затрагивает; и определённую дистанцию, которая никогда не забывает, что нынешний враг может завтра быть другом (и наоборот) и что каждый каждому при определённых обстоятельствах когда-нибудь может понадобиться.

Во внешней политике Германского Рейха (и Федеративной Республики) постоянно отсутствовали все три предпосылки. Что касается первого: наследники Бисмарка никогда не осознавали, что было величайшим его достижением, а именно не основание Германского Рейха, но то, что он вписался в существовавшую европейскую и мировую системы государств без продолжительного отрицательного воздействия. Они эту систему постоянно нарушали и хотели её разрушить по возможности, не понимая того, что тем самым нарушали и разрушали своё собственное окружение и основы политической жизни. Рейх Бисмарка мог бы существовать еще и сегодня, если бы преемники Бисмарка, как сам Бисмарк, осознали бы, что европейское равновесие и особая роль Англии были в этом основными предпосылками их собственного существования. Тем, что Рейх пошёл на поводу бессмысленного тщеславия, желая революционизировать и то, и другое, он подпилил сук – нет: дерево, на котором сидел. Кульминацией этого преступного честолюбия и одновременно его единственным оставшимся успехом была большевизация России. Столь же мало осознаёт сегодня Федеративная Республика, что основой её существования является негласное, однако эффективное разделение Европы между Америкой и Советским Союзом, и что она сама и всё её население стали бы первыми тотальными жертвами конфликта между обеими этими державами, который она постоянно пытается вызвать. Она отказывается признать, от чего зависит её жизнь. Мысль о том, чтобы найти некую форму немецкого воссоединения в рамках этой системы без самоубийства Федеративной Республики, для чего современная американо-советская разрядка и сближение всё же предлагают шанс, является табу. Вместо этого в действительности имеются политики ФРГ, которые, когда они снова хотят выразить своё негодование по поводу недостатка готовности у Америки к войне, из упрямства и негодования присматриваются к союзу с Китаем, сегодняшним носителем мировой революции, против России и Америки. Это было бы точным повторением неверной игры с мировой революцией в Первой мировой войне, наиболее совершенный пример переоценки Германией самой себя и на этот раз притом безошибочный рецепт для самоубийства.

Для неспособности заранее просчитать и учесть обратное влияние собственных действий и позиций на тех, кого это касается, политика Германского Рейха, как и Федеративной Республики, предлагает слишком много и слишком бросающихся в глаза примеров, так что не имеет смысла их перечислять.

Однако относительно основной неверной установки, которая выявляется из немецкой неспособности к дистанцированию, то есть от отказа признать различие и верное взаимоотношение между собой и внешним миром, всё же следует ещё сказать.

Политический мир состоял в начале столетия, состоит сегодня и будет состоять далее в обозримом будущем из множества больших, средних и малых государств, одним из которых был Германский Рейх и одним из которых является Федеративная Республика Германия. Слияния государств дело редкое. Нормальным образом следует рассматривать государства как данные величины, чьи взаимоотношения внутри медленно меняющихся конфигураций и систем меняются калейдоскопическим образом. Вся внешняя политика состоит в том, чтобы в этом плотном движении по возможности безаварийно двигаться и столкновения, где их нельзя избежать, проводить по возможности без последствий.

Ни Германский Рейх, ни Федеративная Республика этого так и не постигли. Для них внешняя политика существенно состоит в том, чтобы завладевать или давать завладеть собой, основывать великие империи или вступать в великие империи. Политика Федеративной Республики является в этом отношении негативным отпечатком кайзеровской политики. Как кайзеровский рейх хотел сделать бельгийцев и поляков, прибалтов, финнов и украинцев, а в конце туркменов и закавказцев без спроса государствами в составе германского Великого Рейха, так Федеративная Республика отчаянно жаждет американо-атлантического или франко-европейского Великого Рейха, в составе которого она со своей стороны могла бы оказаться. Скромно достойное, ответственное собственное существование, которое остальных по возможности оставляет довольными, было и есть им совершенно неинтересно. И всё же именно это то, что внешний мир, любой внешний мир, ожидает от Германии, любой Германии, как и от любого другого государства. Снова и снова разочаровывать эти ожидания – это не может сделать ничего хорошего. И вечная назойливость германской внешней политики, независимо от того, проявляется ли она как стремление завоевания или стремление к интеграции, угрожает Германии сегодня, как и прежде.