Семь смертных грехов Германского Рейха в Первой мировой войне

5. Игра с мировой революцией и большевизация России

Большевизация России, в первую очередь, естественно, была делом Ленина. Однако она была также и произведением Германии. И не только в том смысле, в каком можно сказать, что последующее распространение коммунизма в Центральную Европу было произведением Гитлера. Тому, что со времени Второй мировой войны коммунистические правительства были в Варшаве и Восточном Берлине, Гитлер только поспособствовал - не стремился к этому. Однако тому, что после Первой мировой войны существовало большевистское правительство в Москве, тогдашнее германское руководство Рейха не только решающим образом поспособствовало, но также и желало этого. Большевизация России была осознанной, тщательно обдуманной и в этом одном случае успешной политикой кайзеровской Германии в Первой мировой войне. То, что она была ошибкой, сегодня будут оспаривать лишь немногие.

Это также не было и чистой политикой отчаяния. Германия ни в коем случае не действовала как ослеплённый Самсон, который в героическом стремлении к гибели обрушил на себя дом филистимлян. Совсем нельзя настаивать на том, что Германия стала рассматривать большевизацию России только в момент крайней нужды, чтобы вести борьбу за свою жизнь. Месяц апрель 1917 года, когда германское правительство отправило Ленина в Россию, был золотым месяцем для войны подводных лодок, когда были потоплены суда тоннажем 849 000 тонн и казалось, что поражение Англии предстоит в скором времени. И граф Брокдорф-Рантцау, один из инициаторов миссии Ленина, требовал осуществления этой миссии, "чтобы обеспечить нам победу в последний момент" – победу, не то чтобы только спасение.

С большевизацией России связывалось гораздо больше, чем только сепаратный мир на Востоке с целью освободиться от войны на два фронта. Его можно было бы получить уже в 1916 году от правительства Штюрмера. От большевизации России гораздо больше ожидали Победного мира на Востоке, разрушения России и её долговременного выбытия из числа великих держав. И сначала так и выглядело – будто этот расчёт исполнится. То, что на длительной перспективе Россию посредством её большевизации тем более сделают сверхдержавой, что большевизм на долгое время для России окажется не смертельным ядом, как полагали, но зловещим средством усиления, – тогда никто не мог и подумать. Роль Германии как повивальной бабки при рождении большевистской России не ограничилась предоставлением специального поезда через Германию для Ленина и некоторых других ведущих революционеров. Кроме этого, Германия финансировала большевистскую партийную работу в России летом и осенью 1917 года, которая единственно сделала возможной Октябрьскую революцию. И она летом 1918 года, возможно, спасла жизнь большевистскому режиму в первом и самом большом кризисе его ещё неокрепшего господства – по меньшей мере обеспечила решающее прикрытие с тыла. Вся эта совместная деятельность со всей её невероятной проблематикой с обеих сторон также не была импровизацией момента. Её корни восходят к первому году войны.

Сегодня почти забыто, что Германия Первую мировую войну как раз в своей первой фазе замышляла вполне как революционную войну. При этом перемешивались два обстоятельства: революция как цель войны и революция как средство войны.

Революция, которую Германия действительно желала и к которой как к цели действительно стремилась в последние два десятилетия перед войной, была революцией в структуре государств: установление германского господства в Европе и свержение английского господства за океаном. Это, безусловно, была бы революция величайших масштабов; но революция только в структуре государств, не в общественном устройстве; и даже внутри мира государств революция только в иерархии. Империалистическую государственную систему как таковую, то есть систему строгой иерархии среди государств, господство великих держав и эксплуатация слабых сильными, – эту систему Германия определённо не желала менять, возможно, скорее желала усилить.

Однако когда Германия однажды оказалась в состоянии войны с превосходящей коалицией трёх сверхдержав, она была готова поставить себе на службу в качестве средства ведения войны и гораздо более радикальные революционные идеи. Чтобы победить английский империализм, теперь в качестве союзников приветствовались также идеи и силы, которые были направлены против любого империализма. И чтобы побороть российскую великую державу, были готовы заключить договор также с национальными и социальными революциями в Восточной Европе. "Священная война" ислама, восстание в Индии, восстание в Египте, требования национальной независимости в Финляндии, в Польше, на Украине, на Кавказе, а в заключение также и пролетарская революция, которая тлела в России на протяжении двух десятилетий и уже однажды в 1905 году разгорелась ярким пламенем, – всё в августе 1914 года неожиданно стало жгуче интересно для Германии, на всё назначили "специалистов", для всего нашлись деньги и добрые слова. Это экстраординарный, чрезвычайно фантастический спектакль, разыгранный консервативно-романтической Германией, которая у себя дома сама страшилась самой скромной демократизации, а именно отказа от прусского трёхклассного избирательного права, повсеместно же во всём мире неожиданно оказалась в роли покровителя и мецената мировой революции. Но этот спектакль действительно был разыгран; кто смотрит в ту сторону, может рассматривать его невозможным. Консервативная кайзеровская Германия в Первую мировую войну находилась в своеобразном контакте со всеми новыми революционными силами, которые с тех пор действительно определили историю 20-го столетия, – антиколониальными, националистическими и социально-революционными силами. Совсем честной игры, конечно же, Германия при этом не вела, и часто она совершенно не понимала полностью, с какими чрезвычайно взрывчатыми веществами она тут собственно имеет дело. Она действовала просто по бесшабашной житейской мудрости – что в войне и в любви все средства хороши и что настоящий малый и чёрта в аду запряжёт для своих целей, а после знает, как обмануть при расчёте за проезд. Как после этого избавляться от вызванных духов – то было завтрашней заботой. Как затем оказалось, в большинстве случаев эти заботы были даже преувеличены, и всеобъемлющая революционная деятельность Германии после первого года войны, скорее, снова заснула, и сегодня почти забыта по той простой причине, что из этого мало что получилось, только лишь большевизация России, которая, однако, случилась гораздо позже, в 1917 году, как своего рода послед от родов. Прежде всего, не произошло ни индийского, ни египетского восстания, националисты царской империи также оставались спокойны, и даже социальная революция в России в первые годы войны казалась была заморожена: Ленин в Цюрихе и Троцкий в Париже не могли сделать ничего, кроме как заламывать руки в отчаянии над "социал-патриотизмом" своих товарищей на родине, который едва ли уступал патриотизму немецких социал-демократов. На что Германия, весьма неопытная на этом и без того мутном рынке, купилась – так это на множество политических проходимцев и искателей приключений, которые много обещали и мало что выполняли. Тем не менее, один из них, Александр Парвус-Гельфанд (ослепительная фигура, наполовину истинный революционер, наполовину политический бизнесмен) уже в 1915 году содействовал германскому министерству иностранных дел в связи с Лениным. С того момента Ленина знали как единственного русского социалиста такого формата, который был готов ради русской революции пойти на в остальном довольно безоговорочный сепаратный мир. С ним вступили в контакт и включили его в список. Возможно, даже заметили, что этот человек сделан из другого теста, чем большинство эмигрантских политиков, с которыми имели дело. Когда в марте 1917 года совершенно неожиданно и совершенно без содействия Германии царь был свергнут и в России начался водоворот событий, его вспомнили.

Инициатива поездки Ленина из Швейцарии через ведущую войну Германию в Россию была проявлена немецкой стороной, вовсе не Лениным. Да, Ленин даже проявил дерзость сначала редко появляться и ставить условия, хотя он, естественно, горел нетерпением вмешаться на месте в русскую политику. При этих условиях самым примечательным было то, что позиция по отношению к войне и миру не должна была стать критерием для разрешения проезда русских эмигрантов, что одновременно с Лениным также должны были вернуться желавшие войны русские "социал-патриоты". Ещё более примечательным было то, что германское правительство это проглотило. Очевидно, смысл этой сделки, к которой, собственно, у обеих сторон не могло быть интереса, возможно, был в том, чтобы прикрыть Ленина от упрёков, что он немецкий агент (что затем всё же почти с первого дня было ему предъявлено). И определённо такое прикрытие с обеих сторон было воспринято как необходимое. Естественно, Ленин не был немецким агентом. Гораздо более он играл с правительством Германии в ту же точно игру, какую оно играло с ним, и исходил именно из того, чтобы взнуздать чёрта для собственных целей в надежде выставить ему после того счёт за проезд. Однако равным образом верно то, что на этой основе между обоими смертельно чуждыми, смертельно враждебными сторонами, заключившими между собой пакт (и которые друг друга почти комичным образом недооценивали), было согласовано более, чем только проезд Ленина в Россию. О "сговоре" между Лениным и Людендорфом (тогда самым могущественным лицом в Германии), возможно, говорить не следует, поскольку "сговор" предполагает совместную цель. Игра, в которую играли между собой Ленин и Людендорф, подобна скорее пари – пари на то, кто кого лучше использует и в конце сможет одурачить. Однако на этой причудливой основе осуществилась в действительности далеко идущая комбинация с всемирно-историческими последствиями.

В особенности не может быть серьёзных сомнений относительно финансирования Германией большевистской партийной деятельности летом 1917 года. Фантастический рост партии между апрелем и августом (с 78 до 162 региональных групп, с 23 000 до более чем 200 000 членов), резкий рост тиражей партийной прессы в условиях чрезвычайного дефицита бумаги, вооружение Красной Гвардии – всё это требовало огромных сумм. А большевистская партия всегда страдала от острой нужды в деньгах, даже в свои относительно сильные времена перед войной, и при случае вынуждена была финансировать себя посредством грабежей банков. Она никогда не объясняла неожиданный приток денег летом 1917 года, который последовал за периодом абсолютной засухи. Немцы также ничего официально не объясняли. Однако существует внутренний доклад тогдашнего германского государственного секретаря иностранных дел фон Кюльманна от 3 декабря 1917 года, в котором говорится: "Только лишь средства, которые постоянно поступали большевикам с нашей стороны по различным каналам и с меняющимися ярлыками, дали возможность их главному органу "Правда" вести оживлённую пропаганду и сильно расширить в начале узкую основу их партии". Не просматривается, почему Кюльманн во внутреннем докладе должен был выдумывать нечто подобное.