Семь смертных грехов Германского Рейха в Первой мировой войне

Ответ, почти невероятный ответ, состоит в том, что германский Генеральный штаб для европейской войны на два фронта в 1914 году не имел никакого другого плана, кроме так называемого "Плана Шлиффена", который предусматривал на Востоке оборону и в случае нужды даже отступление, но на Западе наступление для быстрой победы над Францией и именно при нарушении гарантированного Англией, впрочем также и Германией, нейтралитета Бельгии. Последние альтернативные планы, существовавшие ранее, были отменены в 1913 году. Таким образом, без какой-либо оглядки на политическую ситуацию Германии следовало по воле её Генерального штаба в случае войны сделать упор на ведение войны на Западе и втянуть в войну Англию. Другой войны, кроме войны на Западе против Англии и Франции, одновременно Германия в 1914 году вести вовсе не могла. Она сама себе отрезала любую другую возможность. Читать это почти что невероятно, однако это факт. С того момента, когда вопрос от дипломатов и политиков перешёл к военным, в поведении Германии произошёл совершенно непонятный, радикальный перелом или надлом. Дипломаты занимались Сербией; военные неожиданно занялись Бельгией. Июльский кризис был чисто восточным кризисом – ведь именно поэтому он был столь приветствуемым германской политикой. Но августовская война была затем неожиданно западной войной. То, что Германия в войне за Сербию между Австрией и Россией не стояла в стороне, то, что она на русскую мобилизацию ответила своей собственной, во всяком случае также с объявлением войны, – всё это было очевидно и ещё не угрожало нейтралитету Англии.

То, что, однако, затем Германия выступила не против России, но против не принимавшей участия Франции и так сказать превентивно объявила Франции войну, только потому, что она была союзником России, – уже это было странно и должно было мобилизовать английскую партию войны. Однако то, что затем Германия также реквизировала в качестве театра военных действий совершенно мирную, нейтральную и безобидную Бельгию, – это выбило у английской партии мира все карты из рук и окончательно решило вопрос о вступлении в войну Англии.

Это было творением германского Генерального штаба. Германский Генеральный штаб нанёс германской политике удар в спину и уничтожил её. Никогда ещё не было столь убедительного примера для оправдания истинности слов Клеменсо, что война является слишком серьёзным делом, чтобы поручать её генералам. Когда война происходила в политическом вакууме, как если бы она была ничем иным, как большими маневрами со всей Европой в качестве территории для маневров, тогда в отношении плана Шлиффена было бы кое-что сказать. Его военные идеи были убедительными. Мобилизация в России по географическим причинам неминуемо была медленной, она давала Германии несколько недель времени, чтобы сконцентрироваться на Франции, без того, чтобы чрезмерно пострадать на Востоке. Если бы Германия смогла полностью вывести Францию из войны в эти первые недели войны, тогда, естественно, это было бы заманчивой перспективой.

Однако французская граница с Германией была сильно укреплена, и французская армия едва ли была слабее германской. Так что фронтальное нападение не обещало быстрой полной победы. Если желать такой победы, то следовало французское наступление охватить движением на фланге и в тыл. И для этого следовало совершить бросок через Бельгию.

План Шлиффена был типичным продуктом военного стиля модерн в его немецком варианте Jugendstil. Был ли он также с военной точки зрения остроумно-нездоровым, о том можно поспорить. Уничтожающие возражения против него являются политическими. Это был план, который ради сомнительного успеха шёл на верное зло: чтобы возможно взять верх над великой державой, Францией, он втянул в войну в качестве врага другую, ещё более сильную – Англию. Также он не приносил сам по себе выигрыша, если был успешен, а если он был неуспешным – что все же следовало принимать в расчёт как возможность, поскольку успех в войне никогда не гарантирован, – то он как раз был рецептом проигранной войны.

Нейтралитет Бельгии (нарушить который и без того было международным преступлением, в том числе по тогдашним понятиям) не был обычным нейтралитетом. Он торжественно гарантировался несколькими державами, среди них Англией. И эта английская гарантия не была только лишь формальностью. Бельгия с давних пор была континентальным предпольем Англии, а Антверпен "направленным в сердце Англии пистолетом". На протяжении столетий Англия вновь и вновь вела войны в Бельгии и за Бельгию, ещё в 1830 году угрожала из-за Бельгии войной Франции, ещё в 1870 году из уважения к бельгийскому нейтралитету строго его соблюдали. Всё это знал любой курсант военного училища. Если несмотря на это германский Генеральный штаб разработал план войны, который, безусловно, предусматривал проход войск через Бельгию, то тогда он знал, что тем самым неизбежно втягивает в войну Англию. Подобный план был, таким образом, допускающим обсуждение в случае войны, в которой Англия так или иначе с самого начала была гарантированным противником. Для любого другого случая следовало иметь наготове другие планы военных походов, в том числе и в случае, если они с военной точки зрения возможно казались менее соблазнительными. То, что с 1913 года не было больше никаких других планов, является невыполнением долга, за которое начальник Генерального штаба в правильно управляемой стране был бы не только смещён с должности, но и предстал бы перед судом.

В Германии вплоть до сегодняшних дней воспринимают план Шлиффена некритично, как своего рода само собой разумеющуюся вещь. Решение "военных полубогов" было, таким образом, чем-то вроде судьбы. Самое большее – это критика "выхолащивания" плана преемником Шлиффена в Генеральном штабе, младшим Мольтке. Но план Шлиффена не был судьбой, и до его выхолащивания дело вовсе не дошло. Выхолощенный или не выхолощенный, он втянул Англию в войну, в то время как вся германская военная политика в июле 1914 года основывалась как раз на шансе удержать Англию нейтральной. Германский Генеральный штаб разрушил творение германской политики; левая рука Германии не ведала, что творит правая.

Вплоть до сего дня остаётся неясным и непонятным то, что об этом никогда открыто не было разговора между рейхсканцлером и начальником Генерального штаба; что рейхсканцлер проводил политику – и притом в том деле, в котором речь шла о войне и мире, о жизни и смерти, – о которой он, собственно говоря, должен был знать, что начальник Генерального штаба разрушит её своими действиями, и что начальник Генерального штаба не возражал против проведения этой политики, хотя он и знал, что в свете его военных планов политические расчеты рейхсканцлера никогда не смогут осуществиться. В действительности ведь в кайзеровской Германии правительство и Генеральный штаб были сильно разделены, оба они, без конституционной горизонтальной связи друг с другом, подчинялись непосредственно кайзеру. Это была без сомнения конструктивная ошибка германской конституции. Но она не всё объясняет, и она ничего не извиняет. И Бисмарк тяжело страдал от самоуправства военных "полубогов" в 1866 и в 1870-1871 гг., и вынужден был бороться вплоть до нервного срыва и угроз физического самоубийства против того, что они ему снова и снова губили его политическую концепцию. И он именно это делал. У Бетманн-Хольвега для такой борьбы, которая должна была вестись в этом случае уже перед началом войны, не было либо силы характера, либо проницательности. В этом причина его отказа. И результатом было полное банкротство его самой по себе не столь уж необоснованной концепции войны, начиная с первого дня её.

Можно реконструировать вплоть до определённой точки, как стала бы проходить война, если бы военное руководство Германии в августе 1914 года не аннулировало германскую политику июля 1914 года, а осмысленно продолжала бы и дополняла её. И в этом случае происходила бы война, но это была бы континентальная война и преимущественно война именно на Востоке. Тогда Германия на Западе оставалась бы в обороне, а Франция могла бы и воздержаться от объявления войны. Германия должна была бы на французское объявление воны ответить формальным и торжественно повторяющимся заявлением, что она не хочет от Франции ничего, не имеет с ней споров и в любое время готова к миру с ней на основе Status quo. Французы, вероятно, затем, несмотря на это, верные своему союзу с Россией, вторглись бы в Эльзас-Лотарингию, но далеко бы они не прошли: ведь оборона в течение всей Первой мировой войны с технической стороны превосходила наступление, а оборонительная сооружения на западной немецкой границе были невероятно сильными. Пока французы разбивали бы о них свои головы в кровь, они перед миром и, в конце концов, даже, возможно, перед самими собой представали бы неспровоцированными агрессорами. Англия вне всякого сомнения оставалась бы нейтральной. Блокады не было бы. У Германии не было бы забот ни с продовольствием, ни со снабжением, и интересом американских поставщиков и кредиторов в победе их клиентов были бы не Англия и Франция, как это произошло в действительности в последующие годы, а Германия. Между тем Германия и Австрия на Востоке и Юго-Востоке, где у войны 1914 года по сути и был "дом", предприняли бы наступление, покорили бы Польшу и Прибалтику, равно как и Сербию, создали бы фронт на границе собственно коренной России и смогли бы создать соединение с союзной Турцией. Всё это им удалось сделать годом позже даже против полностью отмобилизованной русской армии. Если бы они в 1914 году атаковали медленный и незавершённый процесс русской мобилизации, то по человеческим меркам им это удалось бы сделать еще легче. Вторгаться в просторы России по примеру Наполеона или Гитлера они ничем не были обязаны. С Польшей и Прибалтикой в своих руках у них было бы достаточно оперативного простора для подвижной войны, в которой германские армии, как проявилось позже, безупречно одерживали верх над российскими.

Как впоследствии всё пошло бы дальше, естественно, нельзя предвидеть. Однако Германия из этой исходной позиции очевидно имела бы явный шанс окончить войну на Западе раньше или позже без потерь, а войну на Востоке беспрепятственно выиграть.

Генеральный штаб Германии планом Шлиффена этот шанс уничтожил с самого начала. Им желаемая континентальная война была превращена в мировую войну против трёх великих держав, которую невозможно было выиграть с самого начала. То, что Германия, несмотря на это, всё же не проигрывала её на протяжении четырёх лет, было достижением на грани чуда. Это непредвиденное, неслыханное достижение германских войск и народа было тем существенным, что германское руководство испортило в первый же день войны. Оно дало Германии, несмотря на всё, ещё один шанс непобедимого самоутверждения и почётной ничьей. Однако и этот непредвиденный шанс Германия украла у себя сама посредством тяжких ошибок, которые можно было предотвратить.