Носорог

Глава 5. Рынок? Базар!

Ещё утром третьего дня своего проживания в этом доме я понял, почему за вполне приличную по местным меркам квартиру здешний управляющий берёт всего три скеллинга в неделю, хотя такие же «апартаменты» в паре кварталов отсюда, в Граунде, обходятся квартиросъёмщикам вдвое дороже.

И сегодняшний день не стал исключением. Рёв паровозного гудка ворвался в уши, под дребезжание стёкол и треск ходящих ходуном ставен. А следом по полу прокатилась ощутимая вибрация от грохочущего под окнами моей квартиры тяжело гружёного товарного состава, влекомого совершенно монструозным паровозом высотой в добрых три десятка стоп. М-да, и так каждое утро. Раннее… Зар-раза!

А вечером, ближе к полуночи, если мне не изменяет моё чувство времени, такой же гигантский паровоз потащит череду опустевших вагонов в обратный путь. И вот тогда-то, грохотать будет не в пример громче… правда, дом будет трясти куда меньше.

Наученный горьким опытом, я не стал дожидаться, пока утихнет «будильник» и, поднявшись со скрипучего дивана, занялся гимнастикой. А что делать? Уснуть, пока мимо ползёт эта железная «колбаса», всё равно невозможно, а когда поезд отгрохочет и скроется за кирпичными лабазами, сон уйдёт окончательно. Так чего время зря терять?

Закончив упражнения, призванные привить моему новому телу хоть толику гибкости, я подхватил оставленный с вечера на горячей печке медный таз с ещё тёплой водой и потопал в ванную. На «умыться и почистить зубы» мне его с лихвой хватит, а душ… душ я и холодный принять могу. Особенности шкуры позволяют. Собственно, можно было бы и морду вымыть холодной водой, но тёплой, всё же, приятнее.

Покончив с гигиеническими процедурами, я отправился исполнять следующую часть уже ставшего почти привычным ежеутреннего ритуала. Раскочегарив кухонную плиту, и впервые за неделю умудрившись не уделаться во время этого процесса угольной пылью, я довольно ухмыльнулся и, водрузив на плиту огромную старую сковороду, принялся готовить завтрак. «Холодный» ларь, висящий за окном и предусмотрительно запертый на тяжеленный и очень неудобный замок, защищающий его содержимое от жадных рук некоторых ухарей, не гнушающихся стянуть чужое имущество, даже если оно висит на высоте семи ме… то есть, добрых восьми рядов[8] от земли, поделился со мной шматком сала и полудюжиной яиц. Поводив рогом над почти пустым хранилищем продуктов, я с печалью убедился в необходимости навестить рынок на Круглой площади и, тщательно заперев ларь, закрыл окно, одновременно составляя в уме список предстоящих покупок. А подумать было над чем. В первый же день своей самостоятельной жизни в Тувре я столкнулся с проблемой хранения продуктов. Так называемый «холодный» ларь вовсе не был холодильником, память о которых невольно всплыла в моей голове, когда я только-только увидел висящий за окном кухни массивный деревянный ящик. Хранить продукты сколько-нибудь долго в таком ларе нельзя. Пропадут. По крайней мере, сейчас, осенью — точно. А значит, еду придётся покупать понемногу и часто, чтобы успевать съесть её до того, как она испортится. Мелочь, а неприятно.

Пока яичница с салом шкворчала на сковороде, я успел не только прикинуть перечень необходимых продуктов, но и посчитать нужную для их закупки сумму. Примерную, правда, но тут уж никуда не денешься. Если цены на хлеб, пироги или эль, к примеру, здесь фиксированы даже на рынке, то почему-то за те же сыры, колбасы и сырые продукты, вроде мяса, рыбы или овощей, принято торговаться. А значит, есть шанс сэкономить.

Вообще, стоит признать, что первая неделя моей самостоятельной жизни в этом мире прошла не без пользы. Пусть мне не удалось найти работу, оплачивающуюся хоть немного дороже учёбы с доктором Дорвичем, но я ведь и цели такой пока не ставил. Зато узнал много интересного из жизни Тувра, точнее, бедной его части. И кое-какие моменты повергли меня в удивление. Магия? Если бы…

Виной тому удивлению — обрывки памяти о прежней жизни, всплывающие в моей голове и серьёзно конфликтующие с окружающей ныне реальностью. Ну, например, я просто не понимал, как обычная рубаха, сшитая из грубого, чуть ли не домотканного холста, может стоить столько же, сколько мясник в лавке просит за четверть свиной туши, то есть, примерно, за тридцать либр[9] мяса. А ботинки? Копия моих говнодавов, новая, разумеется, стоит два паунда, то есть, как целая хрюкотуша! Без головы и ливера, правда. Но сам факт…

Вообще, цены здесь на готовые изделия, даже самого невысокого качества, просто немилосердные. И я, честно говоря, боюсь себе представить, в какую сумму может обойтись заказ приличного костюма, вроде тех, в которых щеголяет доктор Дорвич, у портных в районах вроде Белтрайна или Рестэнда. Особенно, если переводить их цены в «хрюкотуши». Но если бы это касалось только одежды… так ведь нет! Посуда, столовые приборы, мебель… да чуть ли не любой предмет, вышедший из-под косых грабок какого-нибудь криворукого подмастерья, здесь стоит, как крыло от самолёта… чем бы ни была эта штука!

Особенно меня взбесили ложки. Обычные стальные ложки. Вот кто бы мне когда сказал, что на стоимость сего столового прибора можно спокойно прожить пару дней… не поверил бы. Но так есть. А нож?! У меня же глаза на лоб полезли, когда в скобяной лавке я обнаружил точно такой же свинокол, каким меня пытался порезать давешний зеленорожий орк… с ценником в четыре грота! Скеллинг и четыре пана, иными словами. Мра-ак.

И я ещё думал прикупить себе часы… «Простенькие», ага. Наивный. Это в прошлой жизни существовало такое понятие, как дешёвые или «одноразовые» вещи. Здесь же такого и в помине нет. А цены на самые простые карманные «щёлкалки», как их здесь называют, стартуют от трёх паундов. Но у таких часов не то что стекла на циферблате — у них даже минутной стрелки нет. А завода хватает лишь на двенадцать часов. Да и точность хода грубого механизма, упрятанного в пухлый медный корпус, оставляет желать лучшего. И это за полторы-то хрюкотуши!

Неделю я мотался по Граунду и его окрестностям, избегая лишь Дортмутских доков. Помнил же, каким образом прежний носитель моего нынешнего тела оказался на госпитальной койке — вот и берёгся. А так, покружил я по Тувору-Тувру изрядно: и местность изучил, и на жителей посмотрел, к здешним нравам да обычаям пригляделся. И не сказать, что всё понял и во всём разобрался, но чуть пообтесался, пообвыкся даже как-то за время своих вылазок, перестал головой как пропеллером крутить, хотя порой и ловил себя на том, что нет-нет, да и скошу любопытный взгляд то на очередной изыск местной краснокирпичной архитектуры, то на колдовство какого-нибудь лавочника, то на представителя невиданной мною прежде расы-племени… А таких тут хватало. Одними людьми да орками с хобгоблинами разнообразие здешних жителей не ограничивалось. И если те же хафлинги, скажем, выделялись в толпе лишь своим невеликим ростом да непременными «трудовыми мозолями», нависающими над пряжками широких поясов, то альвы и драу… Нет, про мужчин ничего не скажу, не мой интерес. Да и смотреть на них я желанием не горел. Одного высокомерно-пренебрежительного взгляда, брошенного на меня каким-то смуглокожим драу, хватило, чтобы понять — второго такого я не выдержу, и отвечу. Кулаком в наглую тёмную морду. Умеют же твари оскорбить без слов. А вот женщины остроухих своим видом порой вызывали у меня натуральную оторопь. Красивые они, изящные, но… неживые какие-то. Лица, словно маски каменные. Безэмоциональные, неподвижные, а в глазах — пустота. Ни радости, ни печали, ни озабоченности… ничего. Говорю же — скульптуры бездушные. Но красивые — да, этого у них не отнимешь.

И вот что интересно, ни одного альва или драу в Граунде я не встретил. В Рестэнде, когда к доктору Дорвичу на занятия шёл или обратно до дому от него плёлся, встречал. В окрестностях Восточного района они мне навстречу попадались. А вот здесь, в ближайшей округе, ни одного не видел. Такое впечатление, что среди них бедняков попросту нет! Среди людей, орков, хафлингов и тифлингов бедные есть, а среди альвов и драу — нет. Загадка.

Впрочем, что мне до них? У меня своих проблем хватает. И первая из них… да-да, деньги. Чую, ещё неделя, максимум, и доктор Дорвич прекратит наши занятия, по крайней мере, на постоянной основе. А значит, приток серебра в мои карманы, и без того не очень-то щедрый, и вовсе прекратится. Меня же такая перспектива совсем не радует. Потому, в общем-то, я и бегал всю неделю по округе, как укушенный. Искал какую-никакую подработку, заодно и местность изучал. Жаль только, что ничего не нашёл. Лавочники от меня шарахаются, в конторах, как видят, сразу верещат, добберов зовут. В порт и вовсе не пустили. Без объяснений. Хотел уж было вышибалой в какой-нибудь кабак устроиться… дохлый номер. Там уже всё занято, и уступать своё место какому-то новичку никто не собирается.

Собственно, трое таких вышибал мне этот факт и объяснили… ну, попытались, точнее. Дубинки-то я у них сразу отобрал, головами об стену треснул и ушёл. Но наниматься в кабаки Граунда зарёкся. Ещё бы! Все трое доброхотов были из разных заведений, причём, именно тех, в которых я о работе и спрашивал. И вот ни на секунду не сомневаюсь, что в остальных припортовых питейнях меня встретят таким же образом, сообща. В общем, подумал я, почесал тыковку, да и отказался от мысли нарываться на ещё одну драку. Ведь кто знает, сколько народу работает в этом профсоюзе вообще, и сколько «вразумителей» они выставят против меня в следующий раз? Ладно, если троих — выдюжу. И, возможно, даже без потерь. А если их пятеро будет? А десять? И нужна мне такая лотерея? Хлопот много, а выхлопа едва на пару бобов наберётся. По крайней мере, кроме двух скеллигов мелочью да трёх добротных дубинок, с поверженных вышибал я ничего не получил. Да и дубинки им оставил… всё ж, рабочий инструмент, куда они без него?

Чем дольше я бегал по Граунду, и чем больше получал отказов, тем чаще начинал косить взглядом в сторону пресловутых Дортмутских доков. И ведь помнил, чем закончился последний поход моего предшественника в ту сторону, но куда деваться-то?

В общем, в начале третьей недели своей жизни в новом теле и мире, я плюнул на все свои опасения и решительно пересёк железнодорожные пути, отделявшие Граунд от доков. И гром не грянул, и молнией меня не шарахнуло. Да, собственно, и ничего другого не произошло. Более того, мне пришлось изрядно поплутать по пустынным проездам меж высоких глухих кирпичных заборов, прежде чем я наткнулся на первого прохожего. Впрочем, разговаривать он со мной не пожелал. Торопившийся куда-то мастеровой — то ли кобольд, то ли просто очень худой цверг с редкой бородёнкой, лишь смерил меня недовольным взглядом и, сбежав на другую сторону улицы, почесал прежним маршрутом. Молча. Шустрый такой, я даже вопроса задать не успел! Только рот открыл, глядь, а мой несостоявшийся собеседник уже по противоположной стороне улицы пылит. Ну, не гоняться же мне за ним? Плюнул, да и двинулся дальше. В конце концов, это же не последний живой обитатель доков, верно?

Петлять по здешним закоулком мне пришлось долго. Часа два потратил, но, в конце концов, добрался до более оживлённых мест. Плутал-петлял — и наконец выпетлял, причём весьма неожиданно для самого себя. Впрочем, удивляться тут нечему. Несмотря на пустынные улицы, шума от заводских цехов в доках хватало, так что услышать гам оживлённой площади издалека было невозможно. Всё перекрывал грохот механизмов и гул машин, прячущихся за высокими кирпичными заборами. Вот так и вышло, что, вывернув из-за угла очередного лабаза, я внезапно оказался у края огромной площади, заставленной какими-то палатками, навесами и прилавками, меж которых сновали толпы самого разного люда. Этакий стихийный рынок в окружении суровых индустриальных зданий, дымящих многочисленными сигарами труб, и невозмутимо глядящих подслеповато-пыльными окнами на суету бурлящей площади.