На грани анархии

Глава 11

Джулиан

День двадцать первый

Джулиан и Розамонд стояли в ее просторной кухне, с белыми глянцевыми шкафами, гладким мрамором и блестящей высококлассной техникой. Они стояли лицом друг к другу по разные стороны острова.

— Что, черт возьми, только что произошло? — спросила Розамонд у Джулиана. — Почему у меня на руках два трупа?

Джулиан все еще был в куртке, шапке и перчатках. Снег осыпался с его ботинок на полированный деревянный пол. Он вдыхал восхитительный аромат готовящейся пиццы, доносящийся из духовки.

Тепло омывало его лицо. Электрические лампы излучали мягкое теплое свечение. Розамонд постоянно держала генераторы включенными, чтобы подпитывать солнечную энергию.

Наступил вечер. Окна были темными. Снаружи таились холод, ветер и снег.

Ничто не могло проникнуть в этот дом, где все казалось нетронутым хаосом, как муха, пойманная в янтарь. Мебель чистая, полки вытерты, все безупречно, как и его мать.

Здесь по-прежнему включался и выключался свет, а вода лилась из крана по команде. Прошло всего три недели, а горячий душ уже казался чудесным, драгоценным даром.

Свежий гнев вспыхнул в нем, когда он рассказал о нападении на Дэррила Виггинса и попытке горожан захватить дом в «Винтер Хейвене».

— Они думают, что заслуживают «Винтер Хейвен». Они хотят его для себя.

Розамонд сцепила пальцы на столе. Ее отполированные алые ногти сверкнули на свету.

— Понятно.

— Они его не заслуживают. Они могли бы купить один из этих домов много лет назад. Но не купили. Это их выбор. Теперь им придется с этим жить. Все остальные здесь заслужили это. Именно мы находимся на передовой, чтобы сохранить город в безопасности. Самое меньшее, что мы можем сделать, это дать людям из совета и ополченцам крышу над головой.

— Не все это понимают.

Джулиан снял перчатки и засунул их в карман.

— Мы должны просто дать им умереть с голоду. Зачем мы так стараемся, чтобы их прокормить, если они отвечают нам подобным образом?

— Это наш город, — тихо сказала Розамонд. — Наши люди. Это наша работа — моя работа — обеспечивать их. Пока я в состоянии, я буду это делать. — Выражение ее лица ожесточилось. — Но при этом я не буду стоять в стороне и позволять им вредить друг другу и вести себя как избалованные дети.

— Что ты собираешься делать?

Таймер духовки пискнул. Розамонд достала из ящика кухонные рукавицы. Открыв духовку, она вытащила противень с пиццей и поставила его на плиту остывать.

Сыр аппетитно пузырился. Уловив дразнящий запах, желудок Джулиана заурчал.

Она стянула рукавицы и вернула их в ящик.

— Знаешь, по чему я скучаю больше всего? По салату. Чего бы я сейчас не отдала за миску смешанной зелени, политой бальзамическим уксусом.

Он всегда ненавидел салат.

— Что будет дальше?

Его мать подошла к большому холодильнику из нержавеющей стали и открыла морозильную камеру. Морозилка была забита продуктами — фруктами, овощами, мясом и мороженым. Джулиан знал, что в гараже у нее есть еще две морозильные камеры, и обе они ломятся от продуктов. Не говоря уже о ящиках в подвале.

Она достала пакет замороженной клубники и буханку чесночного хлеба и поставила их на мраморный остров.

— Передай людям Саттера, чтобы они прекратили кормить всех, кто участвовал в нападении. И их семьи.

— Это сработает. Вот только есть одна проблема. Эти конкретные семьи не пойдут в общественный распределительный центр в средней школе.

— В каком смысле?

— Они получают всю бесплатную еду, которую хотят, от Аттикуса Бишопа.

Рот его матери дернулся. Кожа вокруг глаз натянулась.

— Это проблема только из-за тебя.

Джулиан ничего не мог с собой поделать; он вздрогнул.

— Ты должен был остановить Бишопа несколько недель назад.

Негодование вскипело в нем.

— Я остановил! Я пытался! Откуда мне было знать...

— В этом-то и проблема? Ты никогда не знаешь. Ты никогда не планируешь. Ты никогда не продумываешь все до конца. Ты просто действуешь — необдуманно и опрометчиво, не обращая внимания на последствия. У всех действий есть последствия, Джулиан. Они как домино, одно падает за другим. Если ты не знаешь, куда именно упадет последняя костяшка, значит, ты действуешь вслепую. Самые сильные лидеры — те, которые остаются в живых, те, которые оставляют настоящее наследие — они никогда не действуют необдуманно. Они никогда не действуют вслепую. Они точно знают, что они делают и почему, на каждом шагу. Понимаешь?

— Да! — защищаясь, воскликнул Джулиан, гнев пронзил его насквозь. — Конечно.

Долгое мгновение она молчала. Открыла упаковку чесночного хлеба, вытащила его и поставила в духовку. Она достала большую миску из шкафа рядом с раковиной и высыпала в нее ягоды.

Джулиан ждал с едва сдерживаемым нетерпением. Он переминался с ноги на ногу, сжимая руки в кулаки. Он хотел защититься, объяснить свои действия, возложить вину на кого-то — на кого угодно, только не на себя.

Он старался сдержать свой гнев, прикусив язык так сильно, что почувствовал вкус крови. Он знал, что лучше не отвлекать мать, когда она в таком состоянии — использует свое молчание как оружие, чтобы подавить его.

Сработало, как обычно. Его лицо горело от унижения. Джулиан чувствовал себя маленьким и бессильным, как букашка, корчащаяся под ее большим пальцем.

Наконец, она остановила свой взгляд на нем. Мать поджала губы и опустила брови, ее глаза сделались острыми, как лед. Взгляд выражал сильное недовольство, глубокое отвращение.

Он ненавидел этот слишком знакомый взгляд. Презирал его. На секунду он представил, как стирает это выражение с ее самоуверенного лица. Как это должно быть приятно. Как придаст сил.

Его мать многозначительно вздохнула.

— Гэвин разобрался бы с этой проблемой. Он умел пользоваться скальпелем, а не молотком. Он всегда знал, что делать.

Ревность глубоко засела в его душе. Джулиан вспыхнул.

— Я знаю, что делать!

Она уставилась на него жесткими глазами, оценивая и находя его достойным внимания.

— Правда?

— Я не дурак, — буркнул Джулиан. — Я понимаю, что ты пытаешься сделать. Тот, кто контролирует еду, контролирует и людей.

— Дело не только в этом. Мы не можем позволить себе инакомыслие. Если будем разделены, мы не сможем противостоять внешним атакам, которые обязательно последуют. — Она устало покачала головой. — Вот чего никто не понимает. Люди не хотят понимать. Они хотят безопасности, но не хотят платить за это. Когда поймут правду, будет уже слишком поздно. Они недалеки умом и упрямы, как дети. Они не знают, что для них лучше. Но мы знаем. Я знаю. Я вынуждена принимать трудные решения за них. Вот почему я отвечаю за них. Именно так я должна руководить.

— Если единственное место, где они смогут получать припасы, — это мы, тогда им придется подчиняться, — сказал Джулиан, пытаясь угодить своей матери. — Таким образом мы заставим их делать то, что хотим. Если кто-нибудь снова нападет на «Винтер Хейвен», мы заберем еду. Пусть эти упрямые отцы и матери смотрят, как их дети голодают. Посмотрим, как это понравится людям.

Розамунд разрезала дымящуюся пиццу ножом и выложила два куска на фарфоровую тарелку. К ним она добавила кусок чесночного хлеба, на который намазала масло, и миску с клубникой. Она села на табурет у острова, развернула тканевую салфетку и разгладила ее на коленях.

Так и не откусив ни кусочка, она уставилась на свою еду.

— Я не понимаю, почему некоторые люди настаивают на том, чтобы действовать вопреки собственным интересам. Я бы хотела, чтобы существовал другой путь.

Желудок Джулиана урчал от голода. Он работал весь день. Прошли те дни, когда он мог свободно забежать в «Макдоналдс» или «Тако Белл».

Мать не поставила перед ним тарелку и не предложила ему кусочек. Он знал, что лучше не просить.

— Другого пути нет, — заявил он.

— Ты прав, сынок. — Она выпрямила свою и без того идеальную осанку. — У нас нет выбора.

— Бишоп отправился на твою спасательную операцию. Пара добровольцев сейчас заведует продовольственной кладовой Кроссвей. Я знаю их. Они не такие, как Бишоп. С ними не будет проблем.

— А когда Бишоп вернется?

— Я с ним разберусь. И с Ноа тоже.

— Ноа позаботится о Бишопе.

Обида пронзила Джулиана.

— Ноа? Почему именно Ноа? Я могу сделать это...

— Я буду решать, что ты можешь или не можешь сделать! — Она бросила на него еще один недовольный взгляд. — Ноа на нашей стороне.

Волна ревности прокатилась по нему. Горечь смешалась с отвращением. Он должен был стать начальником полиции. Он должен управлять этим городом.

А не Ноа Шеридан, его бывший лучший друг.

— Он? Ты в этом уверена?

— Позволь мне самой разобраться с новым шефом полиции. С Ноа нужно больше тонкости. Но он лоялен. Я доверяю ему делать то, что должно быть сделано.

Слова, которые она не произнесла, эхом разнеслись по комнате. Джулиан напрягся.

— Мне ты тоже можешь доверять.

— Посмотрим. — Она нахмурила брови в своей снисходительной, насмешливой манере. — Могу ли я доверить тебе заботу о продовольственной кладовой, или мне нужно привлечь Маттиаса? Как думаешь, на этот раз ты справишься? Сможешь разобраться с этой задачей?

Он проглотил горькую желчь.

— Безусловно.

Его мать проткнула вилкой маленькую замороженную клубнику и поднесла ее к губам.

— Ничто не сравнится со свежесобранной клубникой, но эта все еще имеет сладкую терпкость.

Розамонд медленно, задумчиво жевала. Усмешка исчезла с ее лица. На мгновение она выглядела задумчивой, почти одержимой.

— Во времена великого кризиса мы вынуждены делать то, что должны, чтобы защитить всю общину. Я думала, что того, что произошло, будет достаточно. Что все уже достаточно пострадали.

Она отложила вилку, выражение ее лица смягчилось, и она посмотрела на него теплым, материнским взглядом.

— Ты не единственный, кто совершил ошибку, сын. Я тоже. Мы должны исправить ее сейчас, любыми средствами.

Он вытянулся во весь рост.

— Я готов.

Она кивнула.

— Тогда закончи с этим.

Джулиан уже направлялся к двери, мрачная улыбка скривила его лицо.