На грани анархии

Глава 30

Ханна

День двадцать седьмой

— Я не должен быть здесь, — пробурчал Лиам.

— Нет! — Ханна схватила его за руку. Чувство вины укололо ее. Она тут же опустила его руку. — Я имею в виду, я не знаю. Я хочу, чтобы ты был здесь. Пожалуйста. Прости меня, я не знаю, что со мной творится.

Они стояли на крыльце нового дома ее семьи в «Винтер Хейвене», автономном поселении в Фолл-Крике. Большие красивые шале, домики и коттеджи уютно расположились среди деревьев на берегу реки.

Сам дом оказался огромным и слегка внушительным: современный двухэтажный бревенчатый сруб с обширным крыльцом и огромными окнами.

Несколько минут назад Бишоп высадил Ханну, Шарлотту, Лиама и Призрака на подъездной дорожке. Он предупредил по рации, так что Ноа и Майло знали, что они скоро приедут.

Цунами эмоций захлестнуло Ханну.

— Что, если он не узнает меня? Ему было три года. Он не узнает меня. Я не должна ожидать этого от него. Это слишком много. Что, если я ему не понравлюсь? Что если все не так... если все будет не так... что если все пойдет неправильно...

Лиам коснулся ее плеча.

— Они — твоя семья. Это все, что тебе нужно помнить.

Она кивнула и погладила Шарлотту по спине. Малышка лежала на груди Лиама, обвязанная полосками простыни под его курткой. Он предложил нести ее, чтобы у Ханны руки оставались свободными, и она могла прижать к себе сына, обнять мужа.

Она с трудом могла поверить, что это реально. Что это действительно происходит.

Ханна повернулась и посмотрела назад. Солнце сияло. Небо окрасилось в насыщенный кобальтово-синий цвет. Белый снег сверкал, как бриллианты. Яркий свет почти ослеплял, но она не отводила взгляда.

Призрак носился по двору, пытаясь поймать тающие комья снега, падающие с веток. Казалось, он почувствовал, что нужен ей.

Он промчался по снегу, взбежал по ступенькам и остановился. Не налетел на нее, а остановился рядом с ней. Прижался мордой к ее руке и успокаивающе заскулил.

Ханна глубоко вздохнула.

— Мне это важно, мальчик. Спасибо.

Она взяла себя в руки и подняла подбородок. Целая жизнь воспоминаний пронеслась перед ней — купание Майло в ванной, Майло, покрытый мыльными пузырями и хихикающий; танцы с Ноа на кухне; пение Майло перед сном, когда они прижимались друг к другу в его слишком маленькой кроватке.

Она позвонила в дверь. Ее руки дрожали. Эмоции переполняли Ханну. Предвкушение, надежда, тревога, тоска, страх.

Она так долго ждала этого момента. Молилась об этом. Жаждала его. Прошла через ад, чтобы попасть сюда.

Дверь открылась.

По другую сторону стоял мальчик. Высокий, намного выше, чем она помнила. Пухлая детская мордашка из ее воспоминаний превратилась в лицо восьмилетнего ребенка. Худенькое и нескладное тело, сплошные локти и колени. Но знакомая оливковая кожа. Непокорные черные волосы, завивающиеся вокруг ушей. Эти большие, серьезные глаза.

— Майло, — прошептала она.

Он уставился на нее, не говоря ни слова.

Все, что Ханна могла сделать, это удержаться и не схватить его, не притянуть к себе, не заключить в объятия.

Она сдержалась. Она будет для него чужой. Конечно, будет. Она должна помнить об этом. Должна думать о его чувствах.

У нее щипало глаза. Комок в горле слишком велик, чтобы его проглотить.

— Привет, Майло, — попыталась она снова. — Я... — «Я твоя мама. Я люблю тебя больше всего на свете. Я прошла через ад и обратно, чтобы добраться до тебя». Она не сказала ничего из этого. Пока нет. — Я Ханна.

Майло оглянулся на кого-то внутри дома, затем снова посмотрел на Ханну. Он напрягся. Он выглядел нервным, растерянным. Может быть, немного испуганным.

Дверь открылась шире.

Там стоял Ноа. Ее муж. Мужчина, за которого она вышла замуж. Танцевала с ним. Спала с ним. Создала семью.

Он выглядел так же, но по-другому. То же телосложение, та же легкая, спортивная походка и темно-каштановые волосы. Теперь он казался старше. Его лицо огрубело, похудело. Но он все еще оставался красивым. Он всегда был красив.

Черты лица Ноа исказились. Он обошел Майло, вышел на крыльцо и раскрыл объятия. Его глаза покраснели, на щеках блестели слезы. Он уже плакал.

— Ханна, — сказал он. — Это действительно ты?

— Я, — прошептала она. — Это я.

Ноа обнял ее. Она протянула к нему руки и обняла его в ответ. Ничто не могло подготовить ее к этому. Ханна не знала, на что это должно быть похоже.

Раньше они так легко подходили друг другу. Теперь они не знали, куда деть свои руки. Получалось неловко, словно они части головоломки, которые не совсем подходили друг другу.

С низким рычанием Призрак протиснулся между ними.

Она отступила назад. Ноа ее отпустил.

Он протер глаза. Его обручальное кольцо сверкало в солнечном свете. Ханна с ужасом поняла, что он все еще его носит.

Пять лет. Он не женился снова. Он не снял кольцо. Он ее ждал.

Слезы хлынули сами собой. Она не могла их сдержать.

— Прости, — сказал Ноа. — Прости меня.

— За что?

— За то, что потерял тебя. Это моя вина. Я должен был пойти за тобой. Я не должен был...

— Нет. Это не твоя вина. И не моя вина. Виноват один человек, и его больше нет.

Она увидела вопрос в его глазах, но он не задал его. Сейчас еще не время.

Ханна прочистила горло.

— Ноа, это Лиам Коулман. После того, как я сбежала, он нашел меня в лесу. Он спас мне жизнь. Три или четыре раза, на самом деле. Без него меня бы здесь не стояло.

Лиам неловко издал полу-стон, полу-кашель.

— Она справилась сама.

Ноа шагнул вперед. Он сжал руку Лиама и энергично пожал ее.

— Спасибо, Лиам. Огромное спасибо. Мы никогда не сможем отплатить тебе. Мы никогда не сможем отблагодарить тебя достаточно.

Ноа, казалось, впервые заметил младенца, прижатого к груди Лиама.

— О, у тебя есть ребенок. Как замечательно.

У Ханны свело живот. Она знала, что это произойдет. Не существовало достойного способа сказать это.

— Она не его, Ноа. Она моя.

Ноа покраснел. По его лицу стремительно пронеслась сложная гамма эмоций. Она увидела момент, когда его осенило.

Слова, которые Ханна не могла произнести, но они висели в воздухе, как пелена: «Она моя... и от монстра, который похитил меня. Она — плод самого ужасного, что может сделать один человек с другим. Но она прекрасна, она моя, и я люблю ее. Пожалуйста, пожалуйста, полюби ее тоже».

Удивление промелькнуло на его лице, затем быстро пробежала тень отвращения, почти сразу же сменившаяся стыдом. Ноа заставил себя улыбнуться, но улыбка выглядела приклеенной к его лицу, как наклейка.

— Ничего. Все в порядке. Все будет хорошо.

Он сказал это больше для себя, чем для нее или Майло. Она понимала его нежелание, эту внутреннюю реакцию отвращения. Разве она не чувствовала то же самое девять месяцев?

Но все равно это ранило. Что-то темное и пустое открылось в ее груди.

Ноа махнул рукой, волнуясь.

— Где мои манеры? Проходите внутрь. Пожалуйста. Мы так взволнованы — я и Майло. Мы бы ждали тебя снаружи, но подумали... мы хотели, чтобы ты не переживала. Мы не хотели перегружать тебя объятиями и поцелуями... — Он прочистил горло. — В общем, я запутался. Заходи. Это твой дом.

Это не было похоже на ее дом. Ханна затолкала эту мысль поглубже и прошла в холл.

Там оказалось тепло и светло, пол из ореховых досок и сводчатые потолки. Дом был богато обставлен. Он выглядел как картинка из журнала. От электрического света у нее заболели глаза.

Она расстегнула куртку, сняла шапку и перчатки. Лиам сделал то же самое. Ноа собрал их вещи и повесил все в шкаф для одежды.

Повернулся к ним. И тут он заметил ее поврежденную руку. На его лице отразилось не отвращение или брезгливость, а тревога, жалость.

Ханна думала, что жалость будет все же лучше, чем альтернатива. Она ошиблась.

В ней вспыхнул гнев, смешанный со стыдом, за которым последовал протест. Она сопротивлялась желанию спрятать руку. Она больше не собиралась ничего скрывать.

Взгляд Ноа скользнул мимо ее уродства и вернулся к ее лицу. Он улыбнулся, счастливо и искренне.

— Ты здесь. Ты действительно здесь. Я не могу в это поверить. Майло, это твоя мама. Она дома.

Майло ничего не сказал.

Сердце Ханны сжалось.

Призрак протиснулся между ног Ханны и Лиама и вошел в дом впереди них.

— Собака! — воскликнул Майло. Его лицо просветлело. Нежелание общаться исчезло. — Можно мне его погладить?

— Конечно. Его зовут Призрак. Он тоже герой. Он спас мне жизнь.

Призрак медленно обошел вокруг Майло. Он обнюхал носки Майло, его штанины, живот, руки и грудь. Большой пиреней настолько велик, что ему едва приходилось поднимать голову, чтобы обнюхать лицо и волосы Майло.

Майло держался очень спокойно. Он выглядел не испуганным, а потрясенным. С осторожностью он протянул руку и почесал за ушами Призрака.

Призрак радостно тявкнул, пригнул голову и прижался верхней частью черепа к маленькой груди Майло.

— Ты ему нравишься, — отметила Ханна.

Майло слабо улыбнулся.

Ханна опустилась на колени. Она не могла оторвать глаз от сына. Он был так прекрасен. Он так вырос, больше, чем она могла себе представить.

Он был всем, о чем она мечтала, всем, за что она так яростно держалась в те темные, несчастные годы. Единственный осколок надежды в безнадежном существовании.

Желание обнять его казалось непреодолимым. Во всей вселенной не существовало ничего более желанного, чем заключить его в свои объятия и никогда не отпускать. Но Ханна не могла. Пока нет.

Он как олень в лесу, настороженный и нерешительный. Одно неверное движение — и он может броситься наутек.

Настоящий момент словно создан из стекла. Все так хрупко, так легко разбивается.

Почувствовав ее смятение, Призрак вернулся к Ханне и сел рядом с ней. Он уткнулся ей в шею и тихонько заскулил.

— Майло... ты помнишь меня?

Майло оторвал взгляд от собаки и посмотрел на нее. Медленно, он покачал головой.

Она готовила себя к этому. Рассудком Ханна понимала, что лучше не верить в обратное. Но это все равно поразило ее, как удар по сердцу.

Нельзя вернуться в прошлое, нельзя вернуть потерянные часы, дни, месяцы и годы. Потерянные моменты смеха, слез, гнева, душевной боли, радости, любви — они ушли навсегда.

У Майло похитили детство. У Майло украли мать.

Они уже не те люди, что были в канун Рождества пять лет назад. Как они могли остаться прежними? Каждый из них по-своему изранен, травмирован и поражен.

Ханна не единственная, кто страдал. Ее отсутствие оставило зияющую дыру в их жизни. Их личности превратились в нечто изломанное и разбитое.

В этот момент, когда ее муж стал чужим, а сын почти неузнаваемым, Ханна испугалась, что их разбитые кусочки никогда не соединятся обратно.

Горькое осознание поразило ее так сильно и стремительно, что у нее ослабли ноги. Если бы она не стояла на коленях на полу, она могла бы упасть. Призрак прислонился к ее боку, предлагая свою поддержку.

— Ханна, — сказал Лиам с беспокойством в хрипловатом голосе. Он снова коснулся ее плеча. — Ты в порядке?

Страх закрался в ее душу. Что, если она больше не помнит, как быть женой? Или, что еще хуже, матерью? Ожидания воссоединившейся семьи навалились на нее огромным грузом. Но она не дрогнет перед ними.