На грани анархии

Глава 26

Лиам

День двадцать пятый

Ханна мыла Лиама.

Она окунула ткань в воду, выжала ее и начала вытирать ему спину. Вода была горячей, но не обжигающей. Она смыла грязь, пот и засохшую кровь. Ее маленькие теплые руки действовали твердо, но нежно, когда она вытирала его голые плечи, спину, грудь.

Ее пальцы не дрогнули, когда она провела по его порезам, царапинам и шрамам. Его поврежденная войной кожа.

Несколько минут Ханна работала в тишине. Никто из них не говорил.

Призрак тихонько пыхтел. Огонь потрескивал и вспыхивал. Тепло и мерцающий свет огня делали комнату теплой и уютной.

Ее близость немного нервировала, но в то же время успокаивала. Лиам не мог припомнить, чтобы раньше испытывал такую нежность. Это казалось приятным. И было правильно.

— Могу я спросить тебя кое о чем? — спросила Ханна.

— Конечно.

Ее слова прозвучали нерешительно, осторожно.

— Когда бредил, ты говорил всякое.

Лиам застыл на месте.

— Что?

— Ты с кем-то разговаривал. С кем-то по имени Джесса.

Он закрыл глаза. Свет костра плясал за его веками.

— Ты можешь рассказать мне, ты знаешь. Тебе не обязательно, но я рядом. Я всегда выслушаю.

Ханна проследила шрам от пули на его пояснице. Прикоснулась к нему с нежностью, заставившей его почти расплакаться по причинам, которые Лиам не мог назвать или объяснить.

Он так долго был сильным. Жестким и твердым. Сейчас он чувствовал себя как угодно, но только не сильным.

Его защита ослабла. Ханна полностью его обезоружила.

Лиаму казалось, что он разлетается на части, кусок за куском.

Ханна доверила ему свои осколки. Возможно, он мог бы сделать то же самое.

— Кое-что случилось, — проговорил он, запинаясь. — В Чикаго.

Она села и переместилась на матрасе так, что оказалась лицом к лицу с ним, устремив взгляд на него, ее лицо выражало теплоту, сострадание и открытость.

— У меня был брат по имени Линкольн. Мой близнец. Его жену звали Джесса. Я... — Лиам сглотнул. — Она была моей невесткой. Она ждала их первого ребенка. Я полетел в Чикаго, чтобы с ними повидаться. Посттравматический синдром моего брата становился все хуже. Джесса беспокоилась о нем. Она сказала, что я нужен ему, что я единственный, кто может достучаться до Линкольна. Это был канун Рождества. Они только что забрали меня, когда случилось ЭМИ. Мы находились в центре Чикаго, и машина просто остановилась. Светофоры, телефоны, все. Мы врезались в машину впереди нас. Все обошлось — никто не пострадал, но у Джессы заклинило ремень безопасности. Мы с Линкольном вышли из машины. Мы просто стояли там. Я думал, у нас есть время. Я не предполагал... я не знал.

— Самолеты — они тоже перестали работать. Мы наблюдали, как один разбился. Потом между зданиями появился другой. Огромный и так низко. Скользил прямо на нас. Времени не оставалось. Я крикнул Линкольну, чтобы он бежал, но его посттравматический синдром дал о себе знать, и он замер. Он не двигался. Он впал в транс — не понимал, где он и что происходит. Джесса все еще оставалась в машине. Ремень безопасности не поддавался. Самолет все снижался. У меня кончалось время. Мне пришлось выбирать. Линкольн или Джесса.

Он резко вдохнул.

— Боже, помоги мне, я выбрал Джессу. Джессу и ребенка. Я знал, чего бы хотел Линкольн. Он бы убил меня, если бы я спас его и позволил ей умереть. Мне казалось, что я вырываю собственное сердце из груди, оставляя его. Но я все-таки ушел. Я должен был.

— Я освободил Джессу, и мы побежали. Она не могла двигаться быстро, так как была на девятом месяце беременности. Самолет опускался позади нас. Без двигателей он падал почти бесшумно. Этот великий предвестник смерти проплывал над нами и опускался на наши головы. Нам удалось укрыться в банке. Я толкнул Джессу вперед себя, крикнул ей, чтобы она спряталась за чем-нибудь. Она укрылась. Я держался чуть позади нее.

— Я видел, как самолет падает. Крылья ударялись о здания и отрывались, как будто их сделали из бумаги. Фюзеляж взорвался. Огромные куски шрапнели размером с автомобиль разлетались во все стороны, разбивая машины и здания, пробивая сталь, стекло и кирпич. Я бросился в укрытие. Как только смог, я поднялся на ноги, ища Джессу, выкрикивая ее имя. Кругом стояла такая пыль и дым. Все горело. Я нашел ее в задней части банка. Сначала подумал, что с ней все в порядке. Я думал, что мы выжили.

Лиам сделал паузу. В горле поднялся ком. Его глаза горели.

Ханна не стала торопить. Она ждала.

Через мгновение он вновь обрел самообладание и продолжил.

— Большой кусок шрапнели раздробил ей бедро и задел бедренную артерию. Я наложил жгут, но этого все равно оказалось недостаточно. Она истекала кровью. Мы были в двух милях от больницы. Две мили ада. Ни одна машина не работала. Люди бегут, кричат и вопят. Я нес ее почти всю дорогу. Мы... мы не дошли. Она умоляла меня остановиться. Она говорила, что ей нужно отдохнуть. Мы оба все понимали. Она думала о ребенке, а не о себе. Она знала, что будет дальше. Я тоже знал, но пока не хотел себе в этом признаваться. Это казалось слишком ужасным, слишком чудовищным.

— Мы нашли отель, где нас приютили. Я заплатил наличными. Одна из сотрудниц предоставила нам номер. Ее звали Приша Хунджан, и она помогла нам. Она сделала все, что могла. Джесса — она была такой храброй. Смелее, чем я. Она сказала мне, что умирает. Она ведь была врачом, она понимала, что происходит. Ребенок мог жить в ее утробе только пару минут после ее смерти. Вот почему она отказалась добираться до больницы. Это заняло бы слишком много времени, прежде чем ей помогли бы. Она бы умерла, и ребенок тоже. Она твердо решила не допустить этого.

Он ожесточенно вытер глаза.

— Она рассказала все, что мне нужно сделать. Шаг за шагом. Она умирала, и у нее все еще хватало силы духа объяснить мне, как ее вскрыть. Она... она умерла там, в том номере отеля. Я ничего не мог сделать, чтобы ее спасти. Я не мог ее оплакивать. У меня оставалось две минуты, чтобы вытащить ребенка, или мой племянник умрет. Выбора у меня не было, я сделал это. Я разрезал ее живот. Раскрыл ее внутренности и вытащил сына Джессы и Линкольна. Легко говорить, но это самое трудное, что я когда-либо выполнял. Если бы я сделал разрез на четверть дюйма глубже, я бы случайно убил ребенка. Каждый разрез требовал точности. И каждая секунда означала, что он теряет кислород...

Лиам содрогнулся от воспоминаний.

— Ты спас его, — мягко сказала Ханна. — Так же, как ты спас Шарлотту.

Лиам тяжело кивнул. Его руки лежали на коленях, пальцы сжались в кулаки.

— Это не конец. Это еще не все. Родители Джессы жили в Чикаго. Джесса попросила меня отвезти к ним ее сына. Приша помогла мне вымыть ребенка и смастерить из полосок простыни переноску. Я пошел к ним пешком. Я едва помню это место. Там были родители Джессы. Мистер и миссис Брукс. Они забрали ребенка. Я сказал им, чтобы они выбирались из Чикаго. У них была старая классическая машина, которая все еще работала, и родственники, владеющие фермой в Тусколе, маленьком городке где-то в Иллинойсе. Я пожелал им удачи и... ушел.

— Та шапочка, которую ты подарил Шарлотте... ты сделал ее для своего племянника.

— Да. Он был в ней по дороге из отеля к родителям Джессы. Она упала в снег. Когда я увидел ее снова, то не смог смириться с тем, что придется вернуть ее обратно. Мне хотелось сохранить память о нем. Мне просто... мне нужно было это.

— О, Лиам, — прошептала Ханна. — Мне так жаль.

— Они назвали его в честь меня. Они назвали его Лиамом.

Слезы хлынули. Он не пытался остановить их. Горе накатывало на него волнами.

Ханна придвинулась к нему ближе. Она обхватила его грудь своими тонкими руками и прижалась к нему. Она ничего не говорила. Она просто его обняла.

— Я оставил его там. Как я мог оставить его? Мне следовало сопроводить Бруксов в Тасколу. Я должен был убедиться, что они в безопасности. Я мог бы это сделать. Это то, что я делаю. Я такой, какой я есть.

— Это было слишком больно, — проговорила Ханна.

Он чуть не сломался, оставив этого ребенка. Его сердце уже разбилось на миллион осколков из-за потери Линкольна и Джессы. Как бы сильно он ни любил своего племянника, его сердце не могло вынести еще одной потери.

И снова он выбрал изоляцию вместо любви. Одиночество вместо привязанности.

Бегство всегда служило для него решением жизненных проблем. Но это невыход.

— Это не в первый раз, — добавил Лиам.

Он продолжил свой рассказ. Так надо было. Он должен избавиться от всего этого. Его словно яд разъедал изнутри. Если он не справится сейчас, то не сможет никогда.

— Я любил своего брата. Я любил Джессу. — Он сжал челюсти. — Любил с того момента, как впервые ее увидел. Я ничего не мог поделать. Она выбрала Линкольна. Я никогда не обижался на нее за это. Никогда. Но и перестать любить ее я тоже не мог.

Он чувствовал себя опустошенным. Всю эту любовь некуда девать, кроме как внутрь, чтобы выскрести все расширяющуюся дыру в центре себя.

— Из-за этого я отдалился от них обоих. Я позволил этому встать между нами, как стене, преодолеть которую я не решался. Четыре года я не видел своего брата. Я не видел ее. Я жил один, утопая в собственных страданиях. Это было неправильно. Я сильно ошибся.

Ханна сжала его плечи. Он позволил себе раствориться в ней. Она излучала тепло, мягкость и комфорт, все то, чего он не верил, что заслуживает.

— Мы нужны друг другу, — сказала она. — Никто из нас не может сделать это в одиночку.

Они два израненных человека. Такие разные и такие одинаковые. Оба они выжили. Оба страдали от травм и потерь. Зеркала страданий и борьбы друг друга.

Но Ханна не могла его спасти. Так же, как и Лиам не мог спасти ее. Нет. Тяжелую работу придется делать самому.

Но это не значит, что путешествие нужно совершать в одиночку.

Тогда он понял, что отказался не от человечества. Он отказался от самого себя. Отказался от шанса на жизнь, наполненную смыслом, на человеческую привязанность, на любовь.

Сколько бы лжи он ни говорил себе, теперь он понимал правду.

Любовь приносила боль. Она приносила страдания. Но она того стоила.

Он отстранился от Ханны. Их лица разделяли считанные сантиметры.

Его сердце разрывалось, наполняясь эмоциями, которым он не мог дать названия. То, что он пытался отрицать даже для себя. Но больше не мог. И не хотел.

Его мир давно был темным и бессмысленным. Ханна придала ему смысл. Ханна дала ему надежду.

Лиам протянул руку и заправил прядь волос ей за ухо. Он мог бы поцеловать ее. Он жаждал этого.

Шарлотта громко заплакала.

Ханна улыбнулась ему. От этого у него в груди что-то кольнуло.

— Долг зовет, — мягко сказала Ханна. Она поднялась на ноги и подошла к ребенку.

Лиам не мог отвести от нее глаз. Он снова влюбился в женщину, которую никогда не мог иметь. Влюбился полностью, бесповоротно и от всего сердца.

Лиам полюбил Ханну Шеридан.