Возвращение Ворона

Глава 10

— Гойда! Давай родной! Погнали! — и взял с места в опор. Лошадь понеслась в сторону ворот.

Животное слушалось и не сопротивлялось.

Конюх Савелий вместе с Петром Ивановичем рассмеялись из-за моего дерзкого обращения с конём, но удовлетворенно заулыбались — такой конь слушался не каждого взрослого всадника, не то чтобы мальчишку двенадцати лет.

Старший Львов вскочил на своего и пошел за мной галопом.

Когда мы выехали за пределы слободы, я дал ему поравняться с собой.

Скакать до Красной Площади было не долго. Вдоль Москвы-река, а потом направо к Храму Василия Блаженного.

Мы преодолели это расстояние минут за десять.

У лобного места собралась толпа разношерстных зрителей. Мне показалось что собралось несколько тысяч

Я увидел среди них учащихся училища, кабацких букмекеров, пришедших на поединок, чтобы лично зафиксировать результаты.

Женщины, мужчины разных возрастов пришли поглазеть на бой.

Было много простого народа, но особо интересно было приметить несколько бояр, пожелавших стать свидетелями этого поединка.

Мономахии между боярами случались не часто. Обычно, разногласия старались решать путем переговоров, не вынося ссоры и распри за пределы Родов.

Мы подскочили к лобному месту и спешились. Большинство никак не отреагировало на нас с боярином Львовым.

Сдав коней его служивым, поджидавшим нас у Лобного места заранее, мы двинулись по направлению к круглой площадке, плотно окруженной толпой.

Хоть перед нами и вежливо кланялись, уступая дорогу, единицы узнали Петра Ивановича.

Несколько бояр и поместных стольников, почтительно наклонивших свои огромные горлатные шапки — здоровенные головные уборы из лисиц черонобурок или соболей, здоровались и улыбались.

Львов кивал им в ответ, он не стал расшаркиваться во встречных любезностях. Мы протискивались к арене, на которой должен был пройти поединок.

Все ожидали увидеть того самого «здоровяка», который бросил вызов лучшему фехтовальщику столицы.

Обо мне уже успели разойтись самые невероятные слухи, интерес подогревался легендами, сложенными о моем конфликте с Федором Жаботинским.

Кто-то утверждал, что я увел его девушку, другие говорили, что Жаботинский младший проиграл мне в карты имение, третьи утверждали, что я незаконнорождённый сын Жаботинского-отца и теперь претендую на долю в семейных доходах.

Меня забавляли эти обрывки раз.

Кто-то из моих однокашников воскликнул, показывая на нас пальцем.

— Вон он! Воронов прибыл!

Все пытались разглядеть нас и ошибочно принимали боярина Львова за дуэлянта.

— С сыном, что ли, прибыл?

— Да нет это не он, вроде.

По публике волнами расходились догадки.

Нас сначала тихо, а потом все громче и громче приветствовала толпа.

Раздались аплодисменты, свист и подбадривающие выкрики.

— Давай, давай! Ворон!

Это кричали ученики училища, поддерживающие меня и пришедшие на поединок.

Я увидел наших девчонок, в глазах которых сверкал характерный блеск. Они улыбались, громко хлопали и улюлюкали.

В толпе я встретился взглядом с Иваном. Он хладнокровно показал мне жестом оленя, соединив указательный и большой пальцы вместе.

Отлично. Это был условный знак — наше с ним противоядие, блокировка магии расставлена.

Даже если Жаботинский все же решиться ее применить, то ему будет очень сложно это сделать.

Мы приблизились к кругу на лобном месте и остановились. Мой Княжеский Кафтан был спрятан под плащом-накидкой.

Я сбросил плащ и начал подпрыгивать на месте, чтобы не остыть.

Большинство зрителей было удивлено.

Моя внешность оказалась для них неожиданностью.

Многие букмекеры облегченно вздохнули и заулыбались.

Стало понятно, кто из нас является противником Жаботинского.

Надо отдать должное, почти все зрители поприветствовали меня аплодисментами. Это не были авиации, каждый совершил по три-четыре хлопка, но для меня это был добрый знак.

У тех из них, кто не делал ставок я сумею вызвать симпатию. Я снова сражаюсь с Голиафом.

Мой выход к месту поединка можно было бы даже назвать эффектным, если бы Жаботинский не подготовил бы целое шоу.

Когда я взошел на ступени лобного места. Послушался бой барабанов и звуки волынок. Издалека показалась процессия, сопровождавшая моего противника. Он ехал на белом коне Аввы с огненно-рыжей гривой.

За ним ехало шесть всадников на вороных в богатой сбруе, по три с каждой стороны. После них шли служивые бойцы в боевых шубах, в полном обмундировании, снаряженные на татарский манер.

Бойцы несли флаги рода и княжеский кафтан на длинном вешале, как символ особого статуса рода Жаботинских и достижений Федора. Следом за бойцами верхом ехали его отец, мать и братья.

Процессию замыкали барабанщики и музыканты.

Они двигались неспешно, как бы демонстрируя свое превосходство и пренебрежение ко мне.

На роже Федора читалось высокомерное презрение.

Социальный статус у нас был пока одинаков. Мы оба обладали княжескими кафтанами, но большинство его близких и зрителей понимало, что теперь формально он мой наставник в училище.

Негоже драться со своим учителем в патриархальном обществе.

Но и вызывать на дуэль младшего еще больший позор.

— Неблагодарные свиньи…, — процедил Петр Иванович сквозь зубы. — Хоть постеснялся бы выезжать на коне преподобного Аввакума.

Львов смотрел на приближающихся Жаботинских, наклонив голову на право.

Он тоже испытывал к ним глубокую неприязнь. Он знал краткую историю восхождения их рода, полную предательства и подлости.

И так же, как и многие аристократы столицы, считал их недостойными боярского звания.

Он перевел взгляд на меня и увидел мое неподдельное равнодушие. Меня никак не волновало появление моего противника.

— Чувствую силу и храбрость в тебе, отрок Илья. Посмотрим, как у тебя с умом-разумом. Не горячись. Не своди глаз с его оружия. Кроме клинка, наблюдай за его ногами. Не торопись его убивать, если тебе удастся его одолеть. Покажи, что в твоих руках его судьба.

— Спасибо Петр Иванович, я так и планировал. Скажите, а нет ли среди зрителей Великого Князя?

— По Великому Княжескому Уставу, ОНИ — Государь, не могут находится здесь. Но здесь есть его люди. Почему спросил?

— Если бы Великий Князь был бы здесь, то я хотел бы поприветствовать его перед схваткой.

Он повернулся ко мне и подмигнул.

— Соверши боярский поклон головой в сторону Кремля. Этого будет достаточно.

Процессия Жаботинских, разрезая толпу, приблизилась к противоположной стороне лобного места.

Один из ближайших всадников спешился с вороного коня и вышел на центр. Оглядевшись по сторонам и выдержав небольшую паузу, громко, почти крича, возгласил.

— Я Степан Кулита секундант боярина Федора Жаботинского, — дальше он перечислял свои и Федоровы титулы и звания, — прибыл на поединок. Явился ли на бой Илья Воронов?

Он прекрасно видел меня, но ему было необходимо подавить меня морально. Это была часть шоу, игра на публику. Я хотел было выкрикнуть, что я явился, но почувствовал, что Львов старший положил мне руку на плечо и остановил меня.

— Я Петр Львов, секундант боярина Ильи Воронова, перечислять титулов не буду, тут все и так меня и Илью, сына Осипа Воронова, знают. А кто не знает — вскорости узнают. Мы тут. На бой явились.

Он поднялся по ступеням и тоже вышел на центр.

Кулита вздернул бровь от удивления и отступил на шаг. Он не ожидал увидеть Львова-старшего моим секундантом.

— Боярин, Петр Иванович, мое уважение Вам, — он приложил руку к сердцу и поклонился. Львов ответил едва заметным поклоном, что говорило о том, что он чувствовал себя выше в аристократической иерархии, — жаль, что видимся при таких обстоятельствах.

Я посмотрел на Федора. От его внимания не ускользнула эта сцена. Его привел в бешенство, тот факт, что его секунданту не поклонились, как равному. Глаза его почти метали молнии, а зубы скрежетали.

— Ну кому-то жаль, а кто-то очень ждал этого вечера, — мой секундант не стал уточнять, кого он имел ввиду. Могло показаться, что это я желал восстановить наше доброе имя, а могло быть понято так, что алчные и жадные Жаботинские желают, убить младшего Воронова, чтобы никто не оспаривал в будущем их последние приобретения.

Степан Кулита продолжил:

— Как бы то ни было, боярин Федор Жаботинский желает решить дело миром, — он остановился и посмотрел на меня, затем продолжил, — не гоже ученику с наставником на дуэли драться. Силы не равны. Для заключения мира нужно всего-то ничего.

Он сделал паузу для того чтобы наша сторона задала вопрос, о том, что требуется для примирения. Дуэльный протокол это позволял. Но боярин Львов молчал и ждал продолжения.

Степан Кулита напрягся и заговорил уже сбивчивым голосом.

— Илье Воронову должно встать на одно колено перед Федором Михайловичем, попросить прощения за дерзость и дело будет решено. Более того, Федор обещает в этом случае взять отрока Илью Осиповича вместе с семьей и прислугой на содержание и воспитание.

В этом предложении оскорбительно было всё. меня немного покоробило. Но я не подал виду. Нельзя доставлять ему такого удовольствия.

По правилам дуэльного этикета нашей стороне нужно было ответить на предложение. Мой секундант повернулся ко мне и без всякого пафоса спросил:

— Желаешь решить дело миром, ну и принять все вот это вот? — он неопределенно покрутил рукой.

Я сделал шаг вперед и так чтобы меня было хорошо видно и слышно со всех сторон ответил:

— Нет. Не бывать этому.

Тогда Львов перевел взгляд с меня на Кулиту и мило ему улыбнулся.

— Наша сторона отвергает любые предложения об отмене поединка.

Кулита разочарованно отвернулся.

— Чтож, тогда, зная условия мономахии, благородный и справедливый Федор Жаботинский предлагает поединок до первой крови. При этом, учитывая юный возраст своего ответчика и его малый боевой опыт, — Кулита посмотрел в мою сторону и расстроенно покачал головой, — наш боец будет держать оружие только в левой руке.

Львов никак не прокомментировал предложение, но повернулся ко мне в ожидании моего решения. Это выглядело благородно со стороны Жаботинского, но я не собирался сдавать ему позиций. Он не получит в глазах публики никаких дополнительных очков.

Я сделал еще шаг вперед, извлек оружие из ножен, и, направив острие своего клинка в лицо Жаботинскому, посмотрел в глаза его секунданта.

— Только смерть.

Наступило молчание.

Львов молча повернулся к секунданту Жаботинского и осмотрел его с ног до головы. Ему явно нравилась моя дерзость.

Я, не убирая клинка, громко провозгласил:

— Мне все равно, как Жаботинский будет держать оружие, хоть в правой, хоть в левой, хоть двумя руками. Я убью его, — я сделал паузу, чтобы все смогли осознать смысл сказанного. По толпе пронесся недоуменный гул, — Я убью его, если только он не встанет, на колени, не попросит прощения. В этом случае я могу принять сатисфакцию.

— Видали мальца? Жаботинский же его проткнет как решето, жаль пацана.