Буканьер

Глава 21

Моё появление заметили сразу же, и три пары хитрых глаз уставились на меня, как на какое-то недоразумение. Муванга с Обонгой же, наоборот, заметно приободрились, надеясь, что я смогу им помочь.

— Вы кто такие? И что вам нужно? — с ходу спросил я, приближаясь к ним.

Мужик в шляпе явно был в этой компании лидером, и поэтому я уставился на него тяжёлым недобрым взглядом, хотя вид у меня сейчас был не самый грозный.

— Это вы кто такие? — хмыкнул мужик.

Он, будто невзначай, положил руку на один из пистолей. Его дружки-буканьеры напряглись. Я, в свою очередь, перехватил мушкет поудобнее, чтобы можно было в одно мгновение взвести курок и пальнуть.

— Мы? Свободные люди, — произнёс я, не переставая буравить взглядом переносицу мужика.

— Это твои ниггеры? — спросил мужик.

Меня так и подмывало кивнуть, согласиться, и на корню пресечь весь конфликт. Буканьеры бы поняли, что полезли к чужой собственности, и отступили бы, но я не хотел врать ни им, ни самому себе. И уж тем более не хотел становиться рабовладельцем даже на словах.

— Нет. Это свободные ниггеры. Они со мной, — сказал я.

— Свободные ниггеры бывают либо дикими, либо дохлыми, — хмыкнул один из буканьеров с пикой в руках.

— Помолчи, Жак, — оборвал его мужик.

Он крепко задумался, почёсывая кончик носа заскорузлым ногтем.

— Давай так. Я куплю у тебя этих черномазых, — сказал он.

Я почувствовал, как из глубины души поднимается горячая злоба, сорвал мушкет с плеча, взвёл курок и нацелил на этого наглеца. Буканьеры даже не шелохнулись, разве что мужик нахмурился.

— Пошли прочь отсюда, — процедил я.

Жаль, что я не вполне владел французским матерным, иначе сказал бы слегка по-другому, но примерно с этим же смыслом.

— Ты хоть знаешь, кто я такой? — мужик лениво изогнул бровь, будто и не смотрел в чёрное дуло мушкета, способного одной пулей снести ему голову.

— Я это первым делом спросил. Ты не ответил, значит, ты — какой-то хер с горы, — сказал я. — Валите отсюда.

Краем глаза я увидел, что Муванга тожеподнял трофейный мушкет, неловко сжимая его под мышкой. Но курок был взведён, и негр в любой момент мог выстрелить. Все мушкеты у нас были заряжены.

— Ухади! — взвизгнул Муванга.

А его брат сидел, не осмеливаясь даже поднять взгляд. Вот Обонга бы запросто попал в новое рабство.

Буканьеры переглянулись.

— Вам ясно сказали. Уходите, — произнёс я.

Мужик зло прищурился, внимательно посмотрел мне в лицо, словно запоминая.

— Я тебя запомнил. И ты запомни. Франсуа де Валь не забывает и не прощает, — проскрипел мужик.

— Лучше на бумажке запиши, — ответил я.

Много я таких злопамятных видал. Лично я — не злопамятный. Я просто злой и у меня память хорошая.

Франсуа де Валь пару секунд поиграл желваками, глядя мне в глаза. Я отзеркалил его выражение лица, и через несколько мгновений он развернулся, буркнул что-то своим товарищам и быстрым шагом пошёл прочь. Один из его дружков обернулся на ходу, широко улыбаясь, и жестом показал, как перерезает горло. Я презрительно сплюнул в траву.

Я долго смотрел им вслед, пока они не скрылись за кучей брёвен, а потом аккуратно вернул курок в безопасное положение и опустил мушкет. Нервишки снова немного шалили, и я на автомате притопывал босой ногой по земле, сам того не замечая.

— Масса, спасибо! Спасибо! — бросился мне в ноги Муванга, так и сжимая заряженный и взведённый мушкет в руках.

Пришлось забрать у него оружие, чтобы он никого ненароком не подстрелил, и вернуть только после того, как я снял его с боевого взвода.

— Страшный! Подошли, говорят работа! — тараторил Муванга. — Пошел работа, ниггер! Я сказать не буду! Тот злой стал!

— Понятно, — сказал я. — Пошли они к чёрту. Забудь.

Я уселся рядом, достал нож и принялся обрезать ногти, обломанные и страшные после долгих месяцев работы в поле и рытья подкопа. Такой нехитрый, почти медитативный процесс давал ещё и возможность подумать. Куда подевались Эмильен и Шон? Кто такой этот де Валь? Чем это для нас чревато? Вопросов было больше, чем ответов. Но больше всего меня беспокоил Обонга, который даже не притронулся к мушкету, лежавшему рядом с ним, да и вообще, сидел теперь понурый и грустный.

— Эй, Обонга! — сказал я.

Негр поднял на меня тоскливый, затравленный взгляд.

— Что с тобой? — медленно и внятно, так, чтобы до негра точно дошло, спросил я.

Обонга пожал плечами. Он начинал всё сильнее меня раздражать своим поведением.

— Я начинаю думать, что зря тащил тебя на собственном горбу, и надо было послушать Шона, — сказал я. — Говори, что случилось.

— Ничего, — буркнул негр. — Жрать охота.

— Эти сказали, жрать дадут, — вставил Муванга.

— Ясно, — буркнул я.

Жрать и правда хотелось, особенно учитывая, что со всех сторон доносились весьма аппетитные запахи жареного мяса, от которых сразу начинал урчать желудок. Обонге, видимо, приходилось труднее всего. В армии мы таких называли нехватами, и солдаты в таком звании были одними из самых неуважаемых. Ине зря.

Можно было бы, конечно, пойти на охоту, но я что-то сомневался, что сумею подстрелить кого-нибудь в лесу и потом вернуться в лагерь. Вдобавок, я надеялся, что на охоту уже ушли Шон и Эмильен. Во всяком случае, они либо на охоте, либо рассорились до такой степени, что пошли выяснять отношения за пределы лагеря, и я всё же надеялся, что они вернутся с добычей.

Я закончил с ногтями, вытер нож и убрал его в ножны. Несколько минут мы молча сидели у потухшего костра, отгоняя москитов и поглядывая по сторонам. Поговорить с неграми, в принципе, было не о чем. Мне это быстро наскучило, и мой взор упал на вчерашние трофеи и одежду, снятую с мертвецов. Пожалуй, можно было заняться стиркой, раз уж делать всё равно нечего.

Из всего, что мы сняли с троицы надзирателей, мне по размеру подошли только мешковатые штаны Пьера Сегье и ситцевая рубаха Кокнара, на которой ещё оставались кровавые пятна и, возможно, даже кусочки его мозгов. Сапогов по размеру не нашлось, но я даже как-то уже привык ходить босиком, так что не особо расстроился. Так что я собрал шмотки и отправился обратно к ручью, строго наказав Муванге оповестить меня, если вернутся Шон или Эмильен.

Ручей в том месте, где я брился, не слишком подходил для стирки, и я прошёл чуть ниже по течению, где он становился чуть шире и глубже. Остро не хватало мыла или хоть какого-нибудь средства. Кровавые пятна уже успели въесться в ткань, и даже холодной водой отстирывались плохо.

Чужая одежда воняла. Я чувствовал это даже сейчас, и раз за разом продолжал замачивать штаны и рубаху в ручье. По-хорошему, нужно было бы ещё и прожарить эти шмотки, я бы не удивился, если бы обнаружил там бельевых вшей. Но в отсутствие утюга я даже не представлял, как это можно сделать, так что решил, что хорошей стирки будет достаточно.

Наконец, когда мои руки уже стало скрючивать от холодной воды, а рубаха грозилась порваться от чересчур усердной стирки, я решил, что пора заканчивать. Мокрое бельё я разложил прямо тут же, на камнях, под жарким карибским солнцем оно высохнет моментально, а сам разделся догола и ненадолго окунулся в воду, смывая с себя всю грязь, накопившуюся за долгие месяцы рабства. Купаться было зябко, но я стойко терпел холод, пока не вымылся полностью, а когда я вылез из воды, одежда уже высохла, и я наконец-то оделся по-человечески.

Штаны были великоваты и сидели на мне, как мешок, пришлось подпоясать их широким поясом, снятым с того же Сегье, рубаха, наоборот, не сходилась на груди, и пришлось оставить её расстёгнутой, будто я какой-то жиголо, но в остальном всё было превосходно. Я наконец-то ощутил себя свободным человеком.

Мои лохмотья, некогда бывшие модными пляжными шортами, я оставил здесь же, в кустах, брезгуя к ним даже прикасаться.