Лестница власти

— Подожди, он же говорил, что ему только стошестьдесят лет? — удивился я.

— Молодится, девок еще покадрить хочет, — отмахнулась Милена. Я хмыкнул и снова посмотрел на Унидруга. Судя по кровавой просеке, оставшейся за ним, он вышел из города, прорубился через вражескую армию и сейчас стоял на холме из трупов, а перед ним висела зловещая тень, в которой угадывались только красные глаза и крылья. Унидруг замахивался своей супер-шашкой, а тень била его синими молниями. Похоже, ничья. Унидруга я живого видел, а если бы он эту кляксу зарубал, то она бы в куче трупов под его ногами лежала.

Мстислав в детстве заставлял учителей по многу раз пересказывать историю этой битвы. И даже ему, мелкому пацану из неосредневековья, не привыкшему фильтровать информацию, было понятно — в истории о битве под Берлином слишком много воды, нестыковок, и слишком мало правды.

Я продолжал рассматривать картину, выхватывая странные сюжеты. Вот человеческие скелеты с нечеловеческими клыками и когтями, гонятся за горожанками. Вот группа детей боярских в доспехах и на конях палит в небо из всего, чего может — от молний, до мушкетов. Вот несколько одинаковых пар бойцов протыкает друг друга одинаковыми клинками. Когтистые, полупрозрачные лапы разрывают на части крепостную башню. Человек с горящей головой в руках скачет на половинке лошади.

— А вон и Канцлер, — снова ткнула пальчиком в картину Милена.

Канцлер, для друзей просто господин Махаэль, живо напомнил мне картины времен наполеоновских войн. На белом коне, сидит развернувшись грудью и лицом ко зрителю, не обращая внимания на баталию за его спиной. Он, конечно же, не в центре картины — центр принадлежит Царю. Но, как будто, на переднем плане. Породистое лицо с тонкими чертами, едва заметная улыбка, ироничный взгляд. Высокий лоб с могучей залысиной и смешные, лохматые бакенбарды. Канцлер Лицея смотрел с картины на зрителя, как бы говоря “Посмотрите, что за дичь тут творится!”.

Вот, тоже, загадка битвы. Царь Ярослав командовал битвой лишь формально — он передал право быть своим голосом господину Махаэлю. То есть, на время битвы, слово Канцлера становилось словом Царя. Что еще удивительнее, его слушались. Даже, когда Царь Ярослав погиб. Склоки бояр за первенство и споры за знатность рода приводили к поножовщине и в куда более спокойной обстановке. Что же их остановило от немедленной смуты тогда — загадка. Тем более, что господин Махаэль был выходцем откуда-то с Островов, даже не боярского рода! Мстислав в детве настолько озадачился этим, что не находил себе места. В конце концов, отец разрешил его сомнения, предположив, что бояре просто не знали о смерти Царя. Поэтому и продолжали выполнять приказы Канцлера.

Это отчасти объясняло дальнейшее. После великой битвы Махаэль, против ожидания, не был принят в сословие, ему не пожаловали земли, или даже город. Нет, его назначили Канцлером сначала в Царский Музеум — нечто среднее между хранилищем ядерных отходов и собранием диковинок. Вроде как и не ссылка — пост солидный, важный, ответственный. Но и от реальной власти его убрали, задвинули. Никогда больше он не командовал армиями.

На базе этого Музеума позже основали Лицей, который, естественно, возглавил бессменный Канцлер.

В этот момент дверь отворилась. Буквально сияющий начищенной бронзой и сознанием собственной важности швейцар, коротко кивнув, пригласил нас на аудиенцию к господину Махаэлю.