Апраксин двор

Глава 26

По дороге я даже успел подумать, что меня поведут во дворец на самый верх. В смысле, не на чердак, а куда-нибудь в залы для тайных встреч, где нас с Дельвигом уже ждут сильные мира сего. Члены Госсовета, многомудрые седовласые старцы рангом не ниже генерала или действительного статского советника. Армейские чины, градоначальник, всемогущий шеф «охранки», обер-прокурор Святейшего правительствующего синода… а может, даже кто-то из великих князей.

Или сам государь император!

От одной только мысли о подобной аудиенции поджилки не то, чтобы начинали трястись, и все же изрядно напоминали о себе. Особенно с учетом того, что мне уже приходилось встречаться с государем лично — там, в родном мире. И разговор оказался не из легких: царь Александр был человеком вдумчивым и уравновешенным, но тем страшнее оказывался его монарший гнев.

К счастью, тогда я имел изрядный чин, силы, которые наращивал столетиями, и привычное взрослое тело. И если даже мой венценосный визави и не запомнил имени, отчества и фамилии, он точно знал, что с человеком вроде меня придется считаться.

В отличие от гимназиста Володи Волкова.

Но реальность, впрочем, как и всегда, оказалась куда прозаичнее и ожиданий, и надежд, и опасений: когда Дельвиг проехал по Миллионной улице мимо Атлантов и свернул под арку между Зимним дворцом и Эрмитажным театром, я сообразил, что дорога внутрь для нас лежит уж точно не через парадную дверь. Часовой — рослый детина в форме гвардейского Преображенского полка — махнул рукой, пропуская машину, и на нас со всех сторон тут же навалился полумрак.

Утро выдалось солнечным, но света в крохотном дворике все равно не хватало. Как и места: машин было всего три штуки, зато таких, что Дельвигу пришлось изрядно постараться, втискивая свою сердитую повозку между здоровенных «гробов». Блестящих, черных, с имперскими орлами на дверцах и наверняка еще и бронированных по самую крышу. Похоже, неподалеку расположилась штаб-квартира дворцовой полиции… или чего-то вроде нее — не факт, что в моем мире эта контора вообще существовала.

Орден Святого Георгия расположился на Почтамтской улице, Третье отделение наверняка «осталось» на Фонтанке, но тяжелую атмосферу казенного дома я почувствовал сразу, а когда мы с Дельвигом вошли внутрь, она и вовсе навалилась со всех сторон.

И меня тут же захлестнули воспоминания. Кремль, Лубянка, Литейный проспект в Петербурге… Адрес здесь был другой, а вот ощущения — примерно те же самые. И не самые приятные, хоть в таких заведениях я куда чаще оказывался хозяином, чем бесправным гостем.

Ковры под ногами глушили стук ботинок, темные стены неторопливо надвигались и даже высокий потолок будто пытался опуститься прямо на макушку, с каждым шагом все сильнее поддавливая сверху. В таких местах все нарочно делается так, чтобы впервые оказавшийся здесь человек тут же почувствовал себя незначительным и уязвимым.

А когда Дельвиг распахнул дверь, и я увидел утопающий в полумраке кабинет, обстановка и вовсе стала какой-то жутковатой: плотно задернутые шторы, запах табака, широкий письменный стол, тусклая лампа на нем — единственный на все помещение источник света, да еще и прикрытый сверху плотным абажуром. И очертания фигуры в кресле — ну прямо как в голливудском фильме, когда на экране появляется то самое зловещее русское КГБ.

На мгновение проняло даже меня — и даже когда я кое-как разглядел хозяина кабинета, легче почти не стало.

— Доброго дня, ваше сиятельство. — Дельвиг легонько толкнул меня в спину и сам шагнул вперед, к стульям. — Вы просили…

— Да, конечно, конечно же. — Геловани нетерпеливо махнул рукой. — Вы ведь не будете возражать, если задам вашему… вашему протеже несколько вопросов.

— Подозреваю, для этого мы и здесь. — В голосе Дельвига промелькнуло едва заметное недовольство. — Хотя, признаться, я ожидал другого приема.

— Предосторожность никогда не бывает лишней. Особенно в такое время. Вам ли не знать, Антон Сергеевич. — Геловани указал рукой на стулья напротив. — Устраивайтесь поудобнее, судари. Впрочем, не думаю, что наша беседа займет так уж много времени.

Все это казалось скорее приглашением в гости, чем допросом, но опустившись в кресло я вдруг почувствовал себя нерадивым студентом, отданным на растерзание самому злобному преподавателю. Точнее, целой экзаменационной комиссии — Геловани был в кабинете не один.

Второй человек расположился на небольшом диване справа от окна. В самом темном углу — и, видимо, думал, что его не видно. В сущности, примерно так оно и было: лампа на столе давала лишь крохи света, и я не мог разглядеть черты лица даже звериным зрением.

Впрочем, мне вполне хватало и запаха.

— Владимир… Назовите ваше полное имя! — Геловани вдруг подался вперед, разве что не выпрыгнув из кресла. — И дату и место рождения!

— Волков Владимир Петрович, — ответил я. — Потомственный дворянин. Родился четырнадцатого января одна тысяча восемьсот девяносто второго года в городе Торопце Псковской губернии.

Я уже давно ожидал чего-то подобного, так что вызов на «беседу» к Геловани не стал сюрпризом… Как и методики: наброситься, испугать, пробежаться по самым обычным на первый взгляд вопросам и ждать любой неувязки. Поймать на лжи, высматривать заминки, следить за выражением лица, за руками… Будь на дворе уже тридцатые годы, его сиятельство наверняка принялся бы светить мне лампой в глаза. В лучших традициях застенков советских контор — так же грозно и неожиданно.

Но безрезультатно: у меня было достаточно времени не только целиком вызубрить биографию Володи Волкова, но и придумать к ней с полдюжины занимательных подробностей. Которые хоть как-то объясняли мои необычные умения — и заодно такие, чтобы их оказалось почти невозможно проверить. Впрочем, до них мы добрались не сразу: Геловани еще несколько минут «гонял» меня по тем вещам, которые наверняка уже и так знал — если не от Дельвига, то из документов гимназии.

Мать, отец, обстоятельства их гибели, ныне здравствующие родственники — тетка, дядя и две кузины. Школа в Пскове, переезд в столицу, уроки фехтования, охота… Я не прокололся нигде.

Наверное.

— Какова природа ваших способностей? — наконец, спросил Геловани. — Вы унаследовали Талант от отца или от матери?

— Подозреваю, от обоих, ваше сиятельство. — Я откинулся на спинку стула. — Природа мне неизвестна — в роду по обеим линиям не было сильных Владеющих… Во всяком случае из тех, о ком я знаю или хотя бы слышал.

— Хотите сказать — вы первый такой… самородок? — Геловани чуть подвинул лампу вперед. — Крепкий, подвижный — а заодно и наделенный умениями, о которых мне не приходилось даже слышать. Это что-то вроде Таланта целителя, верно?

— Может быть, — кивнул я. — Я не умею залечивать чужие раны, но сам выздоравливаю быстро. И меня немного учили ритуалам.

— Ритуалам? — Геловани едва слышно усмехнулся. — Вы имеете в виду магию, обряды или что-то в этом роде?

— Да… примерно. — Я на всякий случай изобразил неуверенную паузу. — Признаться, я и сам до недавних пор думал, что все это просто сказки и приговорки.

— Фольклор, — подал голос Дельвиг. — Впрочем, у меня не раз была возможность убедиться, что все эти, как вы изволите выразиться, обряды действительно работают.

— У меня и в мыслях не было сомневаться в ваших словах, Антон Сергеевич. И все же поверить не так уж просто. Даже с учетом того, что я видел собственными глазами… Впрочем, сейчас речь не об этом. — Геловани снова повернулся ко мне. — Кто вас учил, Владимир? Родители?

— Повивальная бабка. Арина Степановна Гусева. Его преподобие уже наверняка вам рассказывал. — Я взглянул на Дельвига. — В деревне некоторые называли ее знахаркой или ведьмой, хотя сама она никогда…

— Вы выросли в Торопце, насколько мне известно. Откуда же взялась деревня?

— Бабушку Ари… то есть, Арину Степановну привозили к матери в город, когда я родился, — ответил я. — Она жила одна, примерно в половине версты за Ново-Троицким.

— Жила? — тут же уточнил Геловани. — А где сейчас эта ваша… знахарка? Вы поддерживаете связь?

— Нет, ваше сиятельство. Арина Степановна умерла, когда мне было пятнадцать.

— Что ж… В таком случае, боюсь, мы уже никак не сможем побеседовать. Подозреваю, она могла бы многое рассказать о природе тех сил, с которыми нам пришлось столкнуться.

В голосе Геловани слышалось вполне искреннее сожаление. Впрочем, я так и не понял, о чем именно: то ли о кончине выдуманной мною многомудрой повивальной бабки, то ли о том, что его сиятельству так и не удалось подловить меня и скрутить в бараний рог.

— Не знаю, что там с Талантом и ритуалами, Антон Сергеевич, но ваш протеже весьма способный юноша. И отважный. — Геловани чуть подался вперед — так, что я, наконец, смог увидеть его лицо. — Немногие смогли бы выдержать такую беседу без переживаний или скандалов. А он будто из железа выкован, верно?

Я мысленно выругал себя. Похоже, перестарался: так уверенно на допросе во дворце мог бы держаться взрослый. Военный, матерый шпион, аристократ, за которым стоит влиятельный род. Или кто-нибудь из высших статских чинов — но уж точно не безусый гимназист… Впрочем, его сиятельству это почему-то понравилось: похоже, он больше не собирался меня мучить.

— Из железа? — усмехнулся Дельвиг. — Я бы сказал — из оружейной стали.

— Пожалуй… Вопросов больше нет — во всяком случае, у меня. — Геловани откинулся на спинку кресла и повернулся к человеку на диване. — Юноша весь ваш, Петр Николаевич.

— Наконец-то!

Вольский вскочил на ноги и шагнул к столу. Так проворно, что я даже не поленился изобразить сначала испуг, а потом удивление. Впрочем, эффект от «неожиданного» появления из темноты изрядно пострадал от неуклюжести: старик запнулся обо что-то на полу и с грохотом налетел боком на стол, едва не повалив лампу.

— Доброго дня, судари, — проговорил он, нависая надо мной. — Владимир, знаю, вы устали, и с моей стороны бестактно просить вас, моего спасителя о подобном… Но не будете ли вы любезны задержаться еще на несколько минут?

— Почему нет? — Я пожал плечами. — Мы ведь никуда не торопимся, верно?

— Замечательно, просто замечательно! — Вольский радостно хлопнул в ладоши. — Вы и представить себе не можете, с каким нетерпением я ждал нашей встречи.