Инсомния-3

Глава 8. Ситуация похожа на шахматную партию, потому что я ничего не понимаю в шахматах.

В мире, столь далеком от любого другого, что ни одни ноги не смогут преодолеть такого расстояния, жило существо. Его звали Джу. Что означает «живой». Джу был очень одинок.

Потому что в его мире была только темнота, холод и запах пустоты. И не было ни одного другого Джу в его мире. В его огромном, безграничном мире, наполненном ничем. Джу бродил по темноте и холоду три вечности кряду. Он облетел все оттенки пустоты. Он погрузился во все глубины мрака. Обошел все закоулки хлада. Но так и не нашел другого Джу. Никого не было вокруг. И тогда он завыл от тоски и печали. И мир наполнился стоном его души. Но даже этот звук никто не услышал. Потому что не было другого Джу.

Он не понимал, как и зачем был рожден. Не знал, для чего ему надо существовать в мире вечного ничто. В мире, где никто не смог бы выжить, Джу был единственным исключением. Бессмысленным исключением.

Джу считал себя ошибкой этого пустого мира и в глубине души надеялся, что раз родился он, то может появиться и другой Джу. Но за три вечности кряду, он так и не нашел его.

Когда Джу понял, что обошел каждый уголок бескрайнего ничто несколько раз, он впал в уныние. И принял судьбоносное решение, потому что наконец познал все оттенки отчаяния, что были схожи по цвету с хладом и пустотой вокруг.

Тогда Джу вырвал из груди свое сердце, чтобы умереть. Зачем ему нужно сердце, думал Джу. Ведь нет никого, кто мог бы от него согреться. Нет того, кого можно им полюбить. Не найти другого Джу, чтобы можно было быть с ним рядом. И зачем нужно сердце в таком мире? Зачем нужен сам Джу в таком мире?

И он решил перестать быть Джу. Перестать быть живым. И в этот момент что-то пошло не так. Вырванное сердце вместо того, чтобы угаснуть, стало биться еще быстрее. Оно хотело вернуться обратно к Джу. Снова стать с ним одним целым. Но место в его груди уже заполнилось темнотой, пустотой и холодом мира, став новой плотью.

Сердце не могло вернуться обратно. И тогда оно начало обрастать той же самой темнотой, пустотой и холодом. Но продолжало биться, наполняя теплом и светом свое новое сотканное тело.

Так родилась Ши. Это значит «сердце». И пока Ши жива, жив и Джу. Ведь его сердце продолжало биться в ней. А значит, он не мог умереть. И он больше не был один. В начале четвертой вечности у него появилась Ши. И Джу наконец стал счастлив. И его голос стал разносить звуки радости, отчего пустота вокруг наполнилась чем-то новым.

Ши была совсем юной, и не понимала, что происходит, но она чувствовала связь с Джу и радовалась ему, словно ребенок. В отличие от Джу, Ши родилась счастливой сразу и пустота вокруг ее не пугала, потому что рядом был Джу.

От их соприкосновений вокруг становилось теплее, а темнота расступалась. Джу и Ши кружились в танце целую вечность, ни на секунду не расставаясь. Джу показывал Ши разные оттенки пустоты, завихрения хлада и глубину темноты его мира.

Ши звонко смеялась, держась за Джу, и с интересом разглядывала все вокруг. А Джу радовался, глядя, как бесконечное ничто наполняется жизнью ее смеха.

И тогда мир воспротивился Ши. Ему не нравилось, что она меняет все вокруг одним лишь своим присутствием. Изначально в этом мире были только тьма, холод и пустота. Так и должно было оставаться.

И тогда пространство разорвалось, образуя брешь и мир исторг Ши, заполняя ее место изначальным ничем. Джу взвыл, попытавшись вернуть свое сердце, но тьма сомкнулась, вновь окутав все вокруг.

Целую вечность бродил Джу по всем оттенкам ничто, дабы отыскать новую брешь или иной путь. Но Ши нигде не было, а звон ее смеха давно растаял во мраке бесконечного мира.

И Джу не мог создать новую Ши, потому что у него больше не было сердца, а лишь тьма и холод в груди. Да и не хотел, потому что ему нужна была лишь его Ши.

Джу оставался Джу, то есть живым. А значит и Ши была жива, он это чувствовал. Но найти путь к ней не мог…

— Обезьяна, — раздался нервный голос за спиной. — Только не делай резких движений, ладно. Мы все уладим, со всем разберемся, только не шевелись.

Я оторвался от чтения свитка и обернулся на вошедшего Тумана. Библиотека наполнилась зеленоватой мглой, а сам он медленно шел ко мне, вытянув вперед руки. Всем своим видом призывая меня не дергаться.

— Все в порядке? — спросил я. — Я просто решил походить, осмотреться, а тут случайно…

— Не шевелись, — прошептал Туман и в его голосе были нотки истерики. — Просто замри. Иначе мы все очень быстро умрем.

Я сглотнул вставший в горле ком и решил не спорить. В таком состоянии я видел его впервые, хоть и не скажу, что мы много общались. Но сейчас у него даже лицо позеленело.

— Молодец, — с трепетом произнес Туман. — Хорошая обезьянка, хорошая.

Он медленно подошел ко мне и аккуратно взял свиток за края двумя руками. Очень медленно свернул и приблизился к стеклянному шкафу. Он держал свиток на вытянутых руках, словно тот прямо сейчас взорвется.

Мне даже интересно стало за ним наблюдать. Туман нежно, словно младенца, положил свиток обратно на бархатную подставку, медленно прикрыл дверцы шкафа и когда руны наконец вспыхнули, с шумом вдохнул.

Это он сколько без воздуха продержался?

— Пергамент весьма прочный, — произнес я. — Не развалится.

Туман резко развернулся в мою сторону. О, сколько эмоций было на его лице, как жаль, что я их не запомню. Тут и ярость, вперемешку с лютой ненавистью, какое-то невероятное облегчение, злоба, радость, а следом апатия.

Туман постоял так пару секунд, сверля меня взглядом и все же расслабился, махнув рукой.

— Что с тебя взять, обезьяна? Больше никогда не трогай этот шкаф.

— Да что случилось? — начал раздражаться я этому спектаклю.

— Это библиотечные экземпляры. Отцу их еще возвращать. И поверь, тебе бы не захотелось отчитываться перед библиотекарем за порванный корешок.

— Велика трагедия, — закатил я глаза.

— Эй, — трость Тумана уперлась мне в грудь. — Ты тупое животное, что не способно создать на свет ничего, выше своих испражнений. Но вбей себе в голову простой факт, что есть высшие сущности вне этого или любого иного мира. Вне пространства, вне времени, вне твоего понимания. И их лучше не злить. Поэтому, если когда-нибудь попадешь в библиотеку, а ты попадешь, то лучше замри на месте и не дыши. Порвешь там хоть листик, хоть брошюрку, и библиотекарь сотрет саму память о твоем существовании, а заодно и все миры, где о тебе могут знать. Понял?

На последних словах его шепот сорвался на крик, а лицо вновь исказила ярость. Но Туман быстро взял себя в руки и успокоился.

— Етить ты нервный, — только и смог произнести я. — Тебе бы чайку выпить, успокоиться. А потом замок какой повесить на шкаф, раз такое дело. Или получше чего.

— Рун хватало, — отмахнулся Туман. — Шкаф тоже библиотечный, но кто же знал, что ты там был и у тебя есть доступ. Пошли, ужин почти готов.

— Я только в академической бывал. Вряд ли ты про нее.

— Конечно не про нее. Я про библиотеку вне времени.

— Там я точно не был.

— Если смог открыть шкаф, значит, был. Может в прошлых жизнях, может в будущих.

— Как можно уже побывать где-то в будущих жизнях?

— Ты плывешь по реке времени, обезьяна. Это для тебя все линейно, а для тех, кто сидит на берегу, видно больше. Не бери в голову, начнешь разбираться — мозги взорвутся. Лучше займись повседневными простыми делами. Найди камень, постучи им по ореху, с палкой за кем-нибудь побегай. А то видел когда-нибудь, как одна извилина вскипает и взрывается от перенапряжения? Хотя, откуда тебе знать. Извилина, это такая штука…

— Туман, заткнись, а? То, что я в гостях, не дает тебе повод надо мной насмехаться.

— О, поверь, я не на правах хозяина это делаю. Я бы и в обычной ситуации так поступил, — а затем резко остановился посреди коридора и обернулся ко мне с серьезным лицом. — Но ты прав, я забылся. Тот факт, что ты только что поставил весь мир на грань исчезновения, не отменяет правил гостеприимства, так что я приношу извинения за свое поведение.

— Хренасе, — выдохнул я, удивленный резкой сменой поведения. — Принимается.

Хотя, не похоже, что Туману было интересно мое мнение. А он, оказывается, любит все гиперболизировать. Это как же надо укуриться своим зеленым табаком, чтобы такое придумать? Чтоб из-за куска пергамента с какой-то сказкой наступил апокалипсис.

И, кстати говоря, когда я впервые услышал легенду про Джу и Ши, в том самом баре в академии, она показалась мне бредом, оторванным от реальности. Дело даже не в том, что о них упоминал Отец Сумрака, и ребята как-то связаны с последним Катаклизмом. Сама идея любви двух людей из противоборствующих лагерей уже была для меня не нова.

Это на уровне ощущений казалось мне выдумкой, необходимой лишь для того, чтобы растрогать сердца посетителей, дабы бард смог вкусно поужинать на звонкую монету.

И вот то же самое ощущение настигло меня и при прочтении свитка. Как будто я уже это читал. И точно уверен, что написанное — чистая правда, пусть и приукрашенная множеством метафор, да эпитетов.

Возможно, это память Неуязвимого дает мне какие-то подсказки? Своим ощущениям я привык доверять и они меня еще не подводили. Допустим, в странном свитке написана реальная история Джу и Ши. Тогда что получается?

Мир, далекий от всех миров. Странная формулировка, но допустим. Там было написано, что ни одно существо не способно до него добраться. И если предположить, что имеется ввиду физическая сущность, то я знаю один подходящий под это описание мир.

Калейдоскоп. А если так, то получается, что Джу и Ши — сновидения. А мир пустоты, тьмы и холода, это их сон? Вообще вполне нормальная теория. В хороших, устойчивых снах, наполненных множеством эмоций, часто появляется несколько сновидений. Иногда однотипных, а иногда и разных.

Если сон вызывает противоречивые чувства или у разных путников — разные эмоции, то почему нет? Сон один, эмоциональные спектры разные, отсюда может появиться и два сновидения. Возможно, кто-то из ловцов просто захватил Ши, а Джу остался там.

Правда обычными договорами тут не пахнет. Тот же Врум спокойно может возвращаться в свой сон, когда захочет. Другие сновидения тоже лишь проявляются наяву по зову Ловца. Они остаются связанными со своим сном, потому что черпают силу из него.

Интересно, а возможно ли вообще выдернуть сновидение, напрочь отрезав его от родного сна? С учетом тех структур, что я видел в монастыре смотрителя, это кажется реальным. Правда я о подобном никогда не слышал, да и не представляю даже в теории, как это можно провернуть.

А вот само описание мира достаточно подробное, как ни смешно это звучит. Холод, вечное ничто и пустота, возведенные в абсолют. И как раз для калейдоскопа это отличные ориентиры. Найти что-то подобное будет весьма просто, а вот добраться туда — практически невозможно.

Ладно с темнотой, с этим еще как-то можно справиться, хотя тут нужна именно абсолютная темнота. С холодом уже сложнее, так как его придется искать целенаправленно, а значит, и ощущать на себе. И сомневаюсь, что нужно попасть в сон, в котором просто минус двадцать по Цельсию. Скорей всего нам нужен сон, в котором все живое промораживается насмерть за мгновение. Включая и астральное воплощение ловца.