Князь Рысев 4

Лог был строг, как и мироздание — не желая терпеть подобного своеволия, он заспешил скушать десять процентов от общего состояния Нэи.

Остаться здесь без нее было все равно, что скормить самого себя непроглядной мгле. Мрак слепоты кривозубо ухмыльнулся мне из плохо освещаемых ниш, обещая, что поиграет со мной вдосталь, едва эта мелкая поганка вновь уйдет на перерождение.

Когда гмуровы тельца на миг отступили, я рванул в контратаку. Ясночтением прощупывал тьму в надежде выхватить прячущиеся в нишах очертания.

Вита словно скакала от одной стены к другой, была везде и повсюду.

Еще чуть-чуть, понял я, и она заговорит со мной губами мертвецов с отрубленных голов.

— Мир оказался совершенно иным. Сначала я хотела вернуться к отцу — новую, сильную, он признает меня! Но он отверг. Я искала встречи с твоим отцом, но инквизатории встали на моем пути. Они толкали меня бежать. Без денег, без семьи, без рода — они словно насмехались надо мной, снова и снова подталкивая вернуться в ставшие родными казематы.

Я выдыхался. Меч тяжелел в руках с каждым ударом. Я пытался повторить магию речи, которой учила нас Романовна, но та лишь отрицательно качала головой. Неа, говорила она, ты хоть на голове стой, че хочешь делай, а эту шнягу я попросту не вывезу.

Как не вывезу и я сам.

Правдой оборачивались Майкины слова. Там, рухнув на колени, она умоляла меня одуматься. Кричала, что найдет по мою душу лучших священников, сыщет каких угодно изгонителей дьявола, лишь бы я только не ходил один.

Что я ей тогда сказал на прощание? Какую-то патетичную глупость…

Сквозь толпу забрезжил просвет. Бесконечное воинство дрогнуло под святым напором. Нэя, чуя, что не стоит распылять саму себя на самоубийственные атаки, делилась благостью по чуть-чуть.

Солнечный свет рубил восставшую из могилы нечисть, словно скверну. Кожа несчастных пузырилась, набухала волдырями ожогов. Отчаянно, едва коснувшись клинка, они истошно завывали на все голоса.

Будто разом забыли, что мертвым положено безмолвие…

— Я почти так и сделала. Почти отчаялась, пока не нашла вход в эти катакомбы. Здесь было много тех, кто хотел меня убить. У нас случился с ними симбиоз, братик. Они видели во мне сочный кусок свежего мяса, ну а я…

Она многозначительно вздохнула. Словно собираясь продолжать былое кукольное представление, она не ведала нагнетания без пауз.

— А я видела в них новые игрушки. Видишь?

Их остался всего лишь с десяток. Отчаяние, еще недавно бурлившие внутри меня, спешно рядилось в одежды надежды. Всего лишь десяток!

Настало время последних сил. Обливаясь потом, я почти видел тот самый последний рывок. В ушах слышал чужой голос — ты успел перебить их едва ли не целую сотню, разве не справишься с этими?

Здравый смысл восторгов не разделял. Он не разделил их и тогда, когда в один замах я скосил сразу же пару коротышек. Восемь осталось, уныло бубнил он, ну и что с того? Что ты сделаешь, когда они закончатся?

Я предлагал об этом подумать сразу же, как только в самом деле поделю их на ноль. Нырнул вперед, словно мясо на шампур, нанизал ближайший труп, пинком в колено встретил следующего, выбивая у него почву из-под ног. Не останавливаясь, размашисто пригвоздил обоих к земле. Словно признавая собственное поражение, они взорвались от переполнившей их святой благодати.

Нэи не стало уже ровным счетом наполовину. Это ничего, не уставал повторять я, будто пытаясь убедить в этом реальность, вот еще чуть-чуть и…

И тогда она выйдет из своего укрытия, ага. Здравый смысл решил, что мне следует знать горькую правду. Будто ища извращенного удовольствия, он принялся, словно маленькому, разъяснять.

Вита всего лишь истощает тебя. Словно чуя, что ты потащишься за ней следом, она поджидала тебя в наивной засаде. И ты столь же наивно угодил в нее. Попал в сторожок.

Когда она выйдет, ты, выдохнувшийся, попросту сам свалишься к ее ногам. Почти точно так же, как тогда упал святочертый Иоганн.

— Меньше всего на свете мне хотелось только одного, милый братец. Однажды в самом деле встретить тебя…

Из десятерых остались лишь трое — окровавленный и злой, не чуя собственного тела, я превратился в самую настоящую мясорубку.

Клинок Алиски почти что был живым — теперь, казалось мне, я прекрасно понимал, почему раз от раза, едва на горизонте только появятся уши врага, она бросалась в атаку.

Он тащил меня вперед, он высекал из меня крики, полные ярости. Не давая мне рухнуть, он делился силами, словно вытаскивал их из-за пазухи.

Словно вихрь, я налетел на уцелевшую троицу. Не сопротивляясь, в молитвенном жесте они потянули ко мне руки — еще никогда в своей жизни они так не мечтали о смерти рук человека. Первого я смел размашистым ударом, второго расплющил по ходу дела, третий отыскал свою погибель, пытаясь цапнуть меня за лодыжку. Клинок лишил его рук, а затем и головы. Словно не желая оставлять игрушку недоломанной, меч заставил меня обрушить на несчастного еще один, последний и уже бесполезный удар.

Тяжесть дыхания сотрясала повисшую тишину. Я лишь чудом стоял на ногах — и как только Алиска с этим управляется? Майка говорила правду — в одиночку это непосильная задача. Опыт пролился на меня, словно река, но что толку? Это всего лишь одна деревня, а сколько еще сюрпризов лежит на пути?

Голос Виты был успокаивающим. Из жестокой, несущей смерть, видящей в нас лишь развлечения особы, она вдруг решила стать самой заботой.

Ее слова, словно бальзам, лились на душу.

— Ты уже? А я ведь не договорила. А твой отец говорил, что ты всегда готов выслушать любого. Понять его беду. Об этом я и пыталась тебе рассказать — в мечтах ты был больше, сильнее, краше…

Она шла мне навстречу. Я не увидел, понял шестым чувством. Теряя над собой контроль, словно школьник, я озирался по сторонам, пытаясь вычленить ее взглядом.

Тщетно.

Она наступала на меня самой неотвратимостью. На языке не нашлось иных слов, кроме грязной брани, глаза спешили выкатиться на лоб от удивления.

Черным комком она выплыла из теней. Рваные облачка мглы плыли за ней следом. Полуобнаженное тело теперь было заковано в гуттаперчевый кожаный доспех. Черный цвет помогал ей прятаться в тенях. Словно играя со мной, она испарялась, чтобы через миг на шаг, на полшага стать ближе.

Мечу это не нравилось. Меньше всего на свете он любил хитрость. Он любил добрую, честную драку, но здесь? Здесь попахивало волшбой…

Я рванул ей навстречу, злобно оскалив клыки. Она уставилась на меня живыми, прекрасно видящими глазами.

Черными, как обсидиан. Ужас спешил нарисовать пустоту глазниц, но он ошибался.

Взглядом она вопрошала — неужели ты в самом деле отважишься напасть на собственную сестру? Занесешь над ней меч для удара?

Я не сумел. Она встретила меня болезненным тычком в живот — один из ее отростков, словно кулак, готов был беспощадно жалить меня.

Второй отросток обмотал лезвие клинка, заглушив его чарующий шепот. В неизбывной дикости он заголосил, требуя схватки и тут же замолк — бесполезной железкой выскользнул из рук, покатился по земле, загрохотал на булыжниках.

— Но таким ты был только в мечтах. Ты разочаровал меня, братец. Я ждала от тебя большего.

Тенью она перетекла мне за спину. Здравый смысл, продираясь сквозь тернии усталости, неустанно твердил, что будь она хоть тысячу раз танцовщицей и кукловодом, но ни один человек на такое не способен!

Словно смилостивившись надо мной, ее ладонь коснулась моего лица, второй она придерживала голову. Третьей и четвертой пыталась удержать мои руки.

Стоп, что?

Я рванулся прочь из ее объятий — не ожидая столь яростного напора, она уступила. Споткнувшись, рухнув в кучу повторно убитых тел, я не без отвращения смотрел на нависшую надо мной призрачную фигуру.

Вита преобразилась. Глаз выхватывал все новые и новые детали ее тела. Большая грудь бесстыдно выпирала, не ведая одежд. Лобок прикрывала чернильная клякса.

Она заметила мой взгляд, легко поднялась в воздух на струе мглистого потока, обернулась кругом, звонко смеясь.

— Нравлюсь, братец?

Мне нечего было ей ответить.

— Кажется, теперь я начинаю понимать, чего так сильно боялся твой отец. Нечисть может не только забирать и извращать души. Она дарит нам могущество, если мы готовы заплатить.

Некогда верные ей куклы теперь безжизненно тащились на отростках теней. Светящиеся во мгле наколки погасли, чернильными линиями обрамляя свежие узоры.

— Чем платил ты? Силами, молодостью? Душой?

Мне почти воочию слышался голос Биски, возмущенно упрекающий нечестивицу в грубости. Вспомнилось, как дьяволица пришла мне на помощь там, во внутреннем мире художника от слова худо. Выбранная мной способность во сне позволила ей слиться со мной воедино.

Эта-то когда успела обратиться в полудемона? На уроках в офицерском корпусе нас отчаянно заверяли, что только мужчина может быть офицером, командующим и так далее. Миропорядок и чуть ли не сам Господь Бог распорядились, что лишь по мужской линии возможно брать подчиненных, и только благородством рода.

В благородстве рода моей названой сестры я почти не сомневался. Евсеевы, чтоб их черти на рогах крутили…

Словно читая мои мысли, живот Виты вдруг надулся, вытянулся в мерзкую, текучую пластилиновую фигуру.

Незримый скульптор упражнялся недолго: через мгновение на меня смотрело мое же собственное лицо.

Я почувствовал, как волосы зашевелились на голове, желая встать дыбом. Седина, жадно потирая ручонки, обещала раньше времени вплести серебро в мои виски.

Мое лицо резко исказилось, обратившись в мерзкую рожу. Ухмыльнувшись, она гулко забулькала, тщетно надеясь выжать из себя хоть слово.

— Не узнаешь? — спросила меня девчонка, моргнув. Ее улыбку вдруг застила мгла, с зубов потекла кровь. Опоясывающее ее тело нечто почти взбесилось.

— А он тебя признал сразу же. По запаху, по привычкам, по той трусливости, что завсегда мешала не то что принять его в себя. Стать с ним единым целым.

— Что ты такое несешь? — У меня хватило смелости на вопрос. Не чуя под собой ног, пытаясь встать, я каждый раз оскальзывался на липких лужах чужих потрохов и крови.

Размашистый удар почти выбил из меня дух, спиной я ударился о острые камни, едва не завыл от навалившейся боли.

Позвоночник, билась теперь в голове одна-единственная мысль, цел ли позвоночник?

Я открыл глаза через мгновение, справившись с самим собой, но только для того, чтобы узреть склонившееся надо мной нечто.

Внутренний демон, которого я отверг, извергнутый из меня Биской, смотрел мне прямо в глаза.