Белая башня

Глава 20

Верховный

Новое сердце билось ровно, но все равно ощущалось… не так. Верховный с трудом удерживался, чтобы не прижимать руку к груди, снова слушая стук этого, чужого сердца.

Кровь на одеждах осталась.

И ноющая боль там, внутри. И страх, что вот сейчас грудь разойдется и сердце вывалится на землю. или в подставленные ладони Верховного. Это будет правильным.

Его собственное сердце лежало на золотом блюде перед каменным ликом божества. Божество к подношению осталось равнодушно, впрочем, как и всегда.

А Верховный…

Он плохо помнил, как спустился вниз, верно, удержавшись на ногах еще одним чудом. Или, что вероятнее, заботами помощников. И уже в паланкине, который медленно покачиваясь плыл над человеческой толпой, очнулся.

И закашлялся.

И вырвало его кровью, впрочем, это нисколько не смутило Яотла, который, стянув плащ, вытер рот Верховного, а после подал воды.

— Вы живы, — сказал он. — И это хорошо.

Хорошо.

Или нет?

Сердце ныло. Ему было тесно. Тот человек, он был огромен, а Верховный? Годы иссушили плоть. И теперь ребра давили на сердце. А сердце норовило раздвинуть их.

— Как вы себя чувствуете? Говорить можете?

— М-могу, — с запинкой произнес Верховный.

— Дышите. Считайте и дышите, — его руки перехватили. — Со мной вместе. Вдох и выдох.

Он ведь как-то дышал и без этой вот ненужной помощи. Или… вдох глубокий, болезненный, отзывающийся где-то внутри, где жили легкие. И выдох такой же, но жжение в груди стихло.

И в целом стало легче.

— Благодарю, — сказал Верховный, окончательно взяв себя в руки.

Яотл молча склонил голову и протянул флягу.

— Вода.

Вода была теплой и тухловатой, верно, не обновлялась давно, но Верховный был благодарен и за такую. Вода проливалась внутрь тела, даруя успокоение. И к тому моменту, когда паланкин прибыл к Храму, он окончательно успокоился.

— Одежды лучше вовсе снять, — тихо произнес Яотл. — Нагота… естественна, а вот…

Окровавленные, испачканные рвотой одежды будут неуместны, ибо найдутся те, кто узрит не чудо, а эту вот кровь и остатки рвоты.

Пусть нагота.

Верховный не стыдился тела, сколь бы слабым и дряхлым оно ни было. И из паланкина он выбрался, опершись на руку Яотла. И стоял, позволяя людям разглядывать себя. Не стоило обманываться. Не он привлекает их, но розовый след, что змеей пролег на груди, хотя за время пути шрам стал тоньше.

Меньше.

Еще немного и вовсе исчезнет он.

Но пока он был. И люди смотрели. А потом кто-то встал на колени, и дрогнула, покачнулась толпа, спеша склониться… пусть и перед Верховным, который ныне стал не собой, не человеком, но знаком свыше.

А людям нравятся знаки.

Он шел мимо них, глядя на сгорбленные спины, часто обнаженные, смуглые и покрытые каплями пота, испытывая смешанные чувства.

Радость?

Пожалуй. Люди убедили, что боги живы и спешат поклониться не только потому, что принято? Или это радость другого свойства? Верховный никогда не считал себя самолюбивым, но, выходит, ошибался? И только ли в этом?

Печаль.

Они поднимутся. И забудут. О восторге, который испытали. О чуде. И о нем тоже.

А еще…

Еще это чудо, если подумать, мало что изменило.

Так, обнаженным, он добрался до собственных покоев, в которых его уже ждала теплая ванна. И Акти, оттирая с кожи кровь и пот, смазывал её после маслами.

Становилось легче.

И сил прибавилась.

И дышать, дышать тоже получалось без труда. Более того, кажется, настолько хорошо Верховный себя давно не чувствовал.

Он и поел с удовольствием. И поспал бы, ибо после еды стало клонить ко сну, но слуга сообщил о приходе Владыки Копий.

Акти застыл.

— Иди, мой мальчик, — разрешил ему Верховный. — Поешь. И приберись. А потом… потом мне нужно будет, чтобы ты сопроводил меня в одно место.

Владыка явился в праздничных одеждах, разве что головной убор из перьев снял, но золотые ленты украшали темные волосы его.

Как золотая краска — щеки и лоб.

Снова золото.

Много золота.

— Вы живы, — сказал он, озираясь.

— Я отослал его, — Верховный указал на кресло. — Хороший мальчик. Я благодарен вам за дар, столь ценный…

— Рад услужить. И рад, что вы живы… я честно, понятия не имел, что она вот так… и она действительно…

— Действительно, — Верховный прижал руку к груди. Пусть скрытая под одеждой, но кожа отозвалась на прикосновение теплом. — Она вытащила сердце из того… наемника. И отдала мне. И теперь оно мое. А что, кто-то не поверил?

— Всегда находится кто-то, кто не верит, — Владыка покачал головой и подхватил из вазы горсть орешков. — Я сам видел… и сейчас, и раньше, когда она… вернула моего мальчика. Но все одно это слишком… слишком, чтобы принять. Вот и люди будут искать иного объяснения. Понятного.

— Они ждали чуда. А когда то случилось, чудо оказалось чересчур чудесным? — не удержался Верховный.

— Именно. По городу уже идут слухи, что все это — работа мага, что он создал эту… — Владыка щелкнул пальцами. — Иллюзию. И на самом деле невозможно взять сердце одного, чтобы отдать другому. К счастью, эти голоса слабы.

— Пока слабы.

— Пока, — согласился он и замолчал.

— Яотл, — Верховный понял, чего от него ждут. — Я назову его имя. Утром. Я поднимусь на вершину. И он пойдет со мной. А когда мы совершим то, что должно, и спустимся, я назову его имя.

По тени, что мелькнула в глазах Владыки, Верховный понял: доволен.

Несказанно.

И не был ли этот выбор, Верховному предоставленный, иллюзией? Те двое, они явно глупее, слабее и в целом не слишком к себе располагают. Хотя… даже если так, то какая разница?

— Я рад, что вы не утратили благоразумия.

Верховный позволил себе улыбку.

— Иногда ничего, кроме благоразумия не остается. Как она?

— Устала. Ушла к себе. Ксочитл говорит, что расстроена, хотя все прошло неплохо. Я позабочусь, чтобы все узнали о чуде. Но этого недостаточно. Совет продолжает сомневаться, но я велел скупать все зерно, которое будет. Но…

— Деньги?

— Цены высоки. И меньше не станут.

Сбор урожая идет, но…урожай будет скуден.

— Храм присоединиться к благому делу. Хранилища храма глубоки. Я прикажу заполнять их. Все дары, которые могут храниться, будут храниться. А золото… золото хорошо, когда способно принести пользу. Соль нужна.

— Соль?

Верховный поднялся и поманил Владыку Копий за собой. В кабинете его царил некоторый беспорядок, впрочем, привычный и даже успокаивающий. И нужный свиток, из тех, новых, принесенных из Хранилища, Верховный отыскал без труда.

Он протянул его Владыке копий, который слегка поморщился. Читать он умел, ибо происходил из рода древнего и благородного, но не любил.

Воины не любят читать.

Даже будто бы опасаются. Верховный слышал, что есть средь них презабавное суеверие, будто излишняя грамотность лишает сил. Но, признаться, не больно верил.

— Что там?

— Описание прошлой катастрофы.

— Падающие звезды и огненный дождь?

— Небо, которое сотрясалось от божественного гнева, и длилось это не минуты и даже не часы. Звезды, что устремились к земле, прихватив с собой пламя разбившегося солнца. Огонь, который вспыхивал повсюду. И следом — серый пепел сгоревших людей, поднявшийся к небесам.

— И что?

— И то, что наступили годы мрака и голода.

— А при чем тут соль?

— Скотину надо бить, а мясо солить, — Верховный вернул свиток. — Пока она не начала дохнуть сама. Сушеное мясо и жир могут храниться долго. Может, не на десятилетия, но годы — вполне…

…и не на всех, но хватит, чтобы пережить время мрака.

Там, внизу.

Верховный велел отыскать рабов, которых отправили в Храм, и ныне собирался спуститься в заброшенный уже город.

Изучить.

Понять, сколь велик этот город. И скольких он сможет вместить?

Ничтожно мало, но ведь… хоть кто-то уцелеет. Если не случится чуда. А оно… Верховный погладил грудь.

— Плохо? — встрепенулся Владыка Копий. — Вам сейчас нельзя умирать.

— Почему?

— Потому что тогда слухи пойдут, что она виновата в вашей смерти. Так что не вздумайте.

— Все хорошо, — Верховный поспешил успокоить. — Умирать я точно не собираюсь. Зерно скупайте. Но потихоньку, исподволь. Если кто-то узнает… рано или поздно узнают, конечно, но все одно лучше бы позднее. Цены взлетят. Начнется паника… так что потихоньку. Зерно и скот. Соль. Следует подумать, что еще…

— Город надо восстановить, там, внизу.

Следовательно, не только Верховный думал о нем.

— И тоже тайно, — уточнил он. — Город…

— Невелик.

— Именно.

— Если все пойдет так, как тут сказано, — Владыка копий указал на свиток. — Многие пожелают попасть в него.

— Потому нужно что-то… кто-то… как-то… — Верховный опустился в кресло. — Сперва понять, сколькие смогут там жить. Не пересидеть день-другой, а именно жить. После… старики останутся наверху. Вниз должны идти те, кто молод. Те, кто способен дать новую жизнь. И возродить все.

— И ты останешься?

— Да.

— Не боишься?

— Не знаю, — Верховный поглядел на руки, убедившись, что не примерещился ему золотой отлив кожи. — Боюсь боли. Мучений боюсь. Я все же живой человек. А смерти… смерти нет. Я уже давно должен был умереть, так чего уж.

Владыка копий молчал. Долго.

— Я… признаться презирал жрецов. Полагал бесполезными. Трусливыми. Бестолковыми… что ж, средь вас есть те, в ком живет дух воина.

Наверное, это было лестью.

И Верховный поклонился, благодаря за похвалу. А когда Владыка ушел, он снова вернулся к бумагам. Свитки… их оказалось довольно много, частью уцелевших с тех давних времен, но все же в большинстве своем восстановленных, переписанных умелыми руками рабов.

И не только слова.

Он сдвинул в сторону основную гору. И какие-то упали, покатились прочь, но Верховный только чуть поморщился.

Где же…

Вот. Пергамент свежий, тонко пахнет краской. И стало быть, старый раб исполнил его просьбу. Пальцы развернули свиток.

Взгляд скользнул по рисунку, который отличался от прочих. Прямые тонкие линии, которые перекрещивались, создавая нечто, с первого взгляда совершенно бестолковое. Перекрестья, какие-то завитушки, пятна. Но если приглядеться…

Маска?

Лик?

И тонкие иглы, в него то ли входящие, то ли исходящие. Их можно было бы принять за свет, порой рисуют его так, но капли краски на конце каждой иглы — это не невнимательность, скорее напротив. Тот, кто создал этот рисунок, был на диво скрупулезен.

А знаки?

Слева и справа. Увы, непонятные. И все это вместе походило все на ту машину Древних, которую Верховному так и не удалось оживить. Он прикрыл глаза, вызывая в памяти образ.

Старик.

Кресло.

И те же… иглы? Нечто иное?

Оно явно сочетается с маской, как-то связано с нею, но как?

— Господин? — Акти заглянул в кабинет. — Господин, вам бы отдохнуть.

— Да, несомненно, — Верховный свиток свернул. — Отдых не помешает… и позови… хотя нет, не стоит. Или все же? Не стоит. Потом.

Он вышел из кабинета сам, уже не нуждаясь в опоре. Новое сердце работало исправно. И сам Верховный чувствовал себя много лучше.

Поверят в это чудо?

Нет?

Не имеет значения. Главное, что ныне у него довольно сил, чтобы заняться делами. И в первую очередь городом. Городом, о котором знают пока немногие, но и этого довольно, чтобы поползли слухи. А когда все станет… плохо, то о городе заговорят.