В теле пацана. Книга 3. Путешествие в Градир

Глава 32. Разговоры по душам

Взбудораженный находками на алтаре по дороге до лагеря я все мысли перемыслил и думы передумал. Мне нужно больше информации! Когда оборотни перекидывались, я крупиц вообще не заметил. Значит, это другая магия или физические свойства организма, как у суккубок боевая форма. Но ведь если существуют четырёхцветные крупицы, что они могут делать? Это ведь сразу вода, воздух, огонь и земля! Это ли не вся материя? То есть маг, умеющий пользоваться такой магией, сможет изменить любую материю? А значит и тело.

Возможно, оборотни и рады были не превращаться в зверьё? Видели в том знаке спасение? Излечение? Или напротив: возможность улучшать своё тело, чтобы стать ещё сильнее?

Они молились на тот знак, чего — то просили.

Может у оборотней есть стадии? Почему одни в волков перекидываться только могут, другие в медведей, и лишь один в здоровенную гориллу? Как вариант, он вначале тоже был волком, но постиг что — то, позволяющее развиваться. А если узнал заклинание, которое утаил от других?

Страшно даже пробовать являть такие блёстки и запускать через них портал. Вдруг перекинусь в урода, меня не узнают и убьют? Сам на них брошусь. А это случится, если разум мой озвереет, если перестану мыслить, как человек.

Опасно.

Но жуть, как интересно!!

Спустя три с половиной часа мы вернулись к лагерю на дороге, забрав двух наших разведчиц, которые нашли — таки другой вход в пещеру, но решили ждать снаружи, дабы застать беглецов врасплох.

На удивление все пленные из подземелья живенько с нами вышли (некоторые хромали, другие кашляли), и даже по ледяному мосту через ров не побоялись пройти, лишь бы поскорей покинуть логово. Две женщины, к сожалению, погибли, попав под раздачу в бою, но с этим ничего было поделать нельзя, горилла просто их раздавил, как только перекинулся. Здесь я сразу задумался, имея в себе плюс четыре килограмма золотой брони. А эта обезьяна тоже в человеческом обличие пол тонны весила? Иначе откуда после превращения массу брать. Закон сохранения энергии никто не отменял. Или отменял⁈

Среди освобождённых людей основная масса — это крестьяне, немного наёмников и господ, проезжие с залётными. Даже один барон нарисовался, уговаривающий нас доставить его за половину его баронства в Энисуэлле. Но прикрыл варежку, когда суккубки фыркнули на него, что перед ним почти что принц.

Перепуганные до смерти освобождённые, плелись с нами до самой дороги.

В лагере я велел поделиться с ними провизией и всем раздал понемногу монет из общака. Мне даже суккубки крутили у виска. Но я оказался непреклонен. Раз освободил, будь добр и позаботиться.

Отогрев у костров и дав воды напиться, объявил бедолагам на ночь глядя, что мы скоро отправимся. Но костры можем не тушить. Все всё поняли, оставаться без нас в этом месте никто не решился. Кто округу знает, повёл тех, кто неместный. Бывшие пленники двинули по дороге в обе стороны. Как раз примерно треть молодых людей оказалась из деревни, где мы в последний раз гостили. Вот старики обрадуются!..

Со стоном и скрипом собрались и двинулись в путь.

Солнце к закату клонится кроваво — красное, ветер в лицо под стук копыт и сиплое сопение лошади.

Арматура из башки не выходит, в переносном смысле! Как и всё, что с этим связанно. Древние библиотеки, Земля, голоса на русском языке в эфире… И я прямо в седле на скаку держу магнитофон и кручу колёсико радиоприёмника, пытаясь поймать эфир «Небесного замка».

Вы и есть ответ. Другого быть не может.

И ты долбанный Драконий всадник с рацией никакое не божество. Что вы тут ищите, почему игнорируете нас? Или просто не видите⁇

Чуть не выронив магнитофон уже второй раз от встряски, я намёк лошади понял, и убрал его спустя час с небольшим безнадёжных поисков в эфире. Возможно, я что — то пропустил, в скачке затея ловить эфир не очень удачная. Просто в заднице засвербело.

Иной раз забываешь обо всём подобном, когда проблемы возникают с риском для жизни. И после ещё приходишь в себя. А тут по горячим следам решил. Иначе в памяти слишком быстро всё это замыливается. Как высшими силами специально!

На рассвете устроили первый привал, где сразу стало ясно, что мы имеем. Четыре суккубки еле в седле держатся. И нахрена так было переусердствовать в драке, спрашивается⁈

У меня даже мысли о том, что они предадут меня отошли на второй план. Особенно, когда я наблюдал, как Лихетта воительницу с коня снимает и на плече к костру несёт.

Привал устроили прямо на лужайке, обрамлённой жиденькой рощей, перерастающей в лес помощнее. Как раз в роще нашли лужу с родниковой водой, где покупаться или хотя бы умыться можно. Но главное — попоить лошадей.

С ног валюсь, не спал почти сутки. Но сам настроил всех, что ещё один рывок сделаем до обеда. И потом завалимся мёртвым сном, оставив солдат в охране.

И всё же покоя мне не даёт история Зоррин о родителях Цил. И я зову Лихетту на личный разговор. Женщина охотно соглашается со мной прогуляться по роще. Выглядит бодро, в отличие от её подчинённых.

Но мне нужно смотреть ей прямо в глаза, поэтому в какой — то момент предлагаю присесть у деревьев. Как раз подходящие стволы с мягкой травкой рядом, чтобы спины облокотить, друг напротив друга расположившись. Бывшая сотница не против, усаживается с озадаченным и даже заинтригованным видом.

Но разговор ей не понравится.

— Как сёстры? — Спрашиваю участливо. — Только честно.

— У двоих, похоже, поломаны рёбра, остальные с вывихами, растяжениями и ушибами, — отчеканила.

— М — да, и как лечат здесь переломы? — Вопрос скорее риторический.

— Само зарастёт, — отвечает суккубка обыденно. — У половины воительниц за наш общий путь кости ломались, и не раз. Не страшно для сестёр. Но не хорошо для отряда. В нашей ситуации это ослабление боеспособности. Три воительницы выведены из строя на несколько раков, Вусала же наоборот может уже драться, хотя бы с луком. В итоге минус два бойца.

— Я понял, — бросаю сердито. — И зачем было так лезть?

— Не кори их, они ощутили вкус свободы. И хотели показать себя.

— Передо мной?

— Перед тобой и собой.

— Понятно, — хмыкаю несколько раздраконенный. — Значит так, проведи беседу с сёстрами. Строгую. Чтоб так больше не лезли сломя голову. Я расстраиваюсь. Очень расстраиваюсь.

Лихетта голову опускает. Вздыхает.

А я уже сварливо:

— С великаном почему так яростно не бились?

Снова вздыхает. Угрюмое лицо прячет, я бы даже сказал, бесстыжее.

— Имиретта приказала оставить его тебе, — бурчит себе под нос.

Во как⁉

— И зачем же? — Брякаю с иронией.

— Крис, мы приказы не обсуждаем. Да особо и не поддавались. Могли застать врасплох и поразить сразу из засады. Но полезли демонстративно, а дальше уже всё в полную силу было. Знаешь, в зверином обличие он действительно нас чуть не пожрал, — ответила и снова уставилась на меня.

Мдя, не только я умею «пёсьи» бровки делать. И эта коза тоже мастерица. Зеленоглазая блондинка с аппетитными формами, привлекательная, опытная, мудрая женщина и боевая самка. Но меня сейчас не проймёшь!

— Хм, а сестры возмущались почему? — Ехидничаю. — Ну, когда я его зарубил, высказывали мне, дулись.

— Для пущей правдоподобности, — признаётся.

То есть Имира силы мои проверяла? Навыки или что? Какими возможностями обладаю? Это как приспешники Уцарии в шахте? Тоже баловались, и доигрались. Прослеживается стиль Сехмет, которая меня, похоже, изучает со всех возможных сторон.

— Дурили меня, значит? — Хмыкаю. — Артистки хреновы.

— Да, Крис, прости, — бурчит.

— А сейчас? — Спрашиваю с нажимом.

У Лихетты глаза расширяются.

— Ты о чём, Крис⁇ — Ахает.

Поднимаю руку, демонстрируя запястье с ниточкой Цил. Лихетта сглатывает слюнку, смотрит, как нашкодившая.

— Почему такая реакция, а? Знаешь, что это? — Наседаю.

— Да, знак дружбы принцессы Цецилии Ледопламенной.

— Так почему⁈ Млять, такая реакция⁈ — Кричу на неё взвинченный.

Лихетта явно охренела от моего тона. Задышала часто. В глазах не то ужас, не то растерянность.

— Я не знаю, какого ответа ты ждёшь, — выдавила. — Если Цецилия подарила тебе её, значит, ты хороший человек.

— Хороший человек, — повторяю с ухмылкой и дальше с наездом: — а родители её, как думаешь, хорошие?

— Да, — отвечает быстро. — Достойные правители всех родов наших. Но судьба распорядилась иначе.

— И как же распорядилась эта судьба? — Продолжаю с издёвкой.

— Крис, что ты делаешь?

— Отвечай на вопрос, — шиплю на неё.

Заморгала быстро.

— Я не могу сказать, — выдаёт Лихетта!

Ах ты сука, борюсь с желанием вскочить и придушить её.

— Почему не можешь, — цежу сквозь зубы угрожающе.

— Я дала клятву, — отвечает негромко и дальше встревоженно: — Крис, что с тобой? Скажи, в чём я провинилась?

— Или ты всё мне рассказываешь, или дальше мы едем в Градир без вас, — проговариваю жёстко.

Молчит, опустив голову. Минуту жду и поднимаюсь.

Два шага делаю и встаю, как вкопанный, услышав всхлипы. Она что, плачет⁈ Матёрая сотница распустила нюни⁈

— Ты издеваешься⁇ — Вырывается из меня стон.

— Ты мне ленту повязал, — заблеяла. — Как такое можешь говоришь? Бросить нас хочешь?

— Вы мне врёте, завтра нож в спину⁈ Или стрелу в задницу! — Выругался.

Лихетта вскочила, вид ошалелый.

— Да ты что, брат!! — Взвизгнула.

И как набросится резко! Обхватила руками сильно, прижалась всем телом, лицом в волосы уткнулась. Хнычет в ухо.

— Клятву не могу, клятва нерушима нельзя, иначе какой я воин… — бормочет.

Стою столбом, руки опущены.

— А если есть клятва убить меня? Или выполнить любой приказ другого? — Не унимаюсь.

Но тает моё ледяное сердце. Надо признать.

— Не может быть такого, — шепчет, сжимая ещё сильнее. — Клятва только сохранить секрет. Знание, порочащее честь Ледопламенных, позор, который ляжет на не ведающую ничего Цецилию.

Вздыхаю. Кажется, теперь ясно, для неё пленение лидеров вампирами — это позор. И моя догадка, что Цил не в курсе, может и верна.

Очень хочется верить, что Лихетта мне не врёт.

Обнимаю в ответ, хлопаю по спине. Жмётся ещё сильнее. Да что ж такое.

— Всё, всё, — шепчу, чувствуя, что вот — вот разразится. — Меня просто все вокруг обманывают.

Молчит. Вздыхает.

Похлопал ещё, давая понять, что хватит уже липнуть. Отпряла, смотрит в глаза так проникновенно!

Как собачонка бездомная.

— Я знаю, что Сехмет пленила родителей Цил, ваших любимых правителей, — говорю, добивая её окончательно.

От услышанного у женщины дёрнулся глаз, и снова потекли слёзы. В выражении лица обида проступает, мол, зачем же мучил, если всё знаешь.

— Но я их верну, лишь бы ваша Хана не перешла черту и дров не наломала, — добавляю уже спокойно.

Отпускает меня, кивает, лицо уводя. Стыдно стало? Похоже на то.

Лихетта первой обращает внимание, что к нам Белоис идёт. И, получив молчаливое одобрение от меня, быстро ретируется в противоположную сторону, видимо, чтобы советник слёз не видел.

А этому что надо? Вероятно, это и прочитал на моём лице дедуля. Чёрными глазёнками с густыми бровями в форме крыльев птичьих в полёте на меня уставился, подгребая. В походной форме, потрёпанный весь.