С песней по жизням. Часть 1 и Часть 2

Глава 9

Дрема – она дрема и есть, в реальность легче переходишь, нежели после сна, поэтому возвращение Дины Ирина Михайловна не пропустила, открыла глаза, потянулась, поприветствовала женщину улыбкой.

- Ты уже? А я вот вздремнула.. Можно идти?

-Да, Ариша, вот, плат на голову накинь, да поглубже, мало ли, кто по дороге встретиться, а ты только после болезни, не сглазили бы. И туфельки надень, босой нельзя – подала упомянутое Дина.

Туфельки напоминали балетки: узенькие, без каблука, кожаные, явно ношеные. Но по ноге сели, значит, свои. Ирина просьбу выполнила, повертелась перед нянькой, та одобрила и повела из комнаты за собой. Идти пришлось недалеко: небольшой коридорчик, потом резкий поворот и лестница каменная, крутая, как на колокольню. Свет падал на ступени из маленьких узких окошек, с непривычки точно кувырнешься в полутьме. 4 пролета, и тяжелая дверь выпустила их на улицу. Солнечный свет ослепил на мгновенье, Ирина запнулась, немного постояла, привыкая к яркости дня, и окинула взглядом местность.

Прямо перед ней на большой площади простирались остатки сада, судя по некоторым раскидистым деревьям и многочисленным неубранным пням, ровными рядами уходившим метров на 100 вдаль и в ширину чуть меньше, и кустам смородины (или чего-то, очень на нее похожего). Меж разоренных рядов буйно рос, радуя зеленью и пышностью, бурьян. Дина взяла Ирину за руку и резво потащила влево, к кустам, по неутоптанной тропке, терявшейся среди густой растительности. В кустах виднелся узкий проход, туда они и нырнули, а, выйдя из сада, пошли вдоль него по такой же незаметной тропе до заброшенного пруда, обошли его и, пройдя метров 50 по лугу, вышли к проселочной дороге, где их ждал с телегой Микола.

Телега была привычного вида, с низкими дощатыми бортами и ворохом душистого сена, слегка прикрытого мешковиной, чтоб не колоться. Лошадь тоже вопросов по виду не вызывала: лошадь как лошадь, чалая, худая (как и все тут, что ли?), изредка вздрагивавшая, сгоняя насекомых.

Парень лежал на телеге на спине, прикрыв лицо согнутой в локте рукой и жевал травинку. Солнце золотило его кудри, в небе чирикали птицы, летали над лугом стрекозы и одуряюще пахло разнотравьем. Ирина остановилась, подняла лицо к небу, раскинула руки, вздохнула полной грудью и тихо рассмеялась.

- Хорошо-то как, Машенька!

-Что говоришь? – встрепенулась Дина. – Садись, солнце припекает, поедем быстрее, не напекло бы голову. Миколка, трогай!

Они уселись на сено, Микола хлестнул вожжами, и лошадка неспешно потрусила по дороге.

Телегу трясло, колеса поскрипывали, дорога уходила взад, а Ирина откинулась на дно телеги и, как ранее Миколка, уставилась в голубое небо.

« Господи, жизнь прекрасна! И небо, и облака, и солнце привычное, и деревья знакомые, и запах травы. Что за мир мне достался? Поживем-увидим, пожуем-узнаем, да?»

Ирине хотелось смеяться от ощущения себя живой, но приходилось сдерживаться – неуместно сейчас, а впрочем, какая разница? Для всех она вырвалась из лап смерти, так что некоторая несдержанность должна быть простительна, ведь так? Она плюнула на условности, повернулась и взяла Дину за руку:

- Дина, я жива! Это ведь хорошо?

- Ласточка моя, еще как хорошо! Я прям и сама не своя, боюсь сглазить, тьфу-тьфу! Старостиха ждет нас, увидит, обрадуется. Ты это, Ариша, если она не удержится и обнимет тебя, прости ее и не откажи, она такая… Ну, душевная… Врея с матушкой твоей близка была, не так, чтоб прям подруги, но по делам-то много говорили, помогали друг другу, тебя она привечала, помнишь? Да увидишь-узнаешь, сердцем хорошего человека видно...

Ирина согласно закивала головой и опять легла, только теперь она старалась смотреть вбок на пейзаж, медленно проплывающий мимо нее. Поля, лесок вдалеке, какие-то злаки золотиться начали…Прям как в средней полосе России в конце июня. А здесь как сезоны отмечают? Ну, примерно также, судя по ранним яблокам и колосьям.

Им повезло: никто по дороге не встретился, и до деревни Мезги телега дотащилась спокойно.

***

Странно, но первое поселение нового мира не потрясло воображение Ирины. Деревня как деревня: довольно широкая улица, по обеим сторонам дома разной степени ухоженности, плетеные заборчики. Похожие на украинские хаты либо казачьи куреня: крытые соломой, в основном, крыши невысоких удлиненных построек поддерживались белеными, явно глинобитными, стенами, окошки с голубыми ставнями закрыты мелкими то ли стеклянными, но мутноватыми, то ли слюдяными рамами, наверху виднелись печные трубы, кое-где выпускающие дымок. Сады позади, куры в пыли возятся, детишки бегают. Взрослых не видно..

-Работают все в поле, да в лес , поди, за ягодой ушли, матушка твоя не запрещала в господский лес ходить, Врочек же пока не настолько осмелел, чтоб и это запретить, вот люди и пользуются, – разъяснила Дина, заметив, как Ирина крутит головой по сторонам. – Вона, Врея нас поджидает, глянь!

Ирина Михайловна приподнялась в телеге и увидела стоящую около дороги дородную светловолосую женщину средних лет в расшитой блузе и клетчатой юбке. Та , прикрыв от солнца глаза одной рукой, второй комкала в волнении передник, повязанный поверх юбки. Как только телега остановилась напротив, Врея подхватила Ирину под локоток и, причитая: « Ты ж моя дитятко, проходь скоренько в избу, я блинцов напекла, с ягодой йисть будем», – потянула через палисадник в дом. Ирина только и успела заметить побеленные известью стены да голубые наличники.

Миновав привычно-деревенски пахнущие сени, ведомая старостихой, гостья оказалась в довольно большой, вытянутой вглубь, комнате. Справа–белая русская (?) печь, узкий длинный стол с кухонной утварью, на стене–полка с тарелками, прижатыми стоймя доской, ближе к двери–бочка, на крышке–ковшик-черпак. Посредине комнаты сбитый из досок стол, лавки по обе стороны, на столе–миска с давленными с молоком ягодами и стопа блинов , накрытых рушником.

-Сидайте, сидайте! Микола, телегу-то во двор загони-ко, и тож подь сюды! –крикнула она через открытое окно. –А ко мне-то уж и лекарь утречком забегал, спрошал, нет ли вестей от тебя, Динка..

- А ему-то кака корысть?

-Да не тот лекарь! Городской, панны Славии приятель, ну, ротмистр бывший, пан Збышек. Нуу, запямятовала, ни? Которого паныч наш еще выгнал, взревновав к хозяйке, аккурат перед её, память ей вечная, смертию? Ну, вспомнила? Ты, детынька, блинца хватай и кушай, пока мы с Динкой-то балакаем.

Дина кивнула, поддерживая Врею, и, дернув ту за рукав, потребовала:

-Да говори ж ты яснее! Что забыл тут Збышек ентот? Да и откель ему про меня знамо-то?

-Дык постарались люди добрые, разнесли молву, что паненка при смерти, аж до Градовца. А он-то, как вернулся из Фризии, так и к нам собирался, да только помер дружок его военный, а там детишки совсем малэнькие сиротами остались, пришлось ему за семьей приглядывать. Вот он и не знал, что тута у нас приключилося. Говорит, писал письма, а ответа не было. А уж как узнал, прилетел соколом, да в Градовце его и ошарашили, что не жилица, мол, паненка, да и изгнанница теперича. Врочек, небось, злыдень, воду мутит. У него письмо к Аринушке есть, от матери, он в вечор приидет.

Дина сидела, хмурила лоб, что-то припоминая, а Ирина ела блин и, как тот кот Васька, молчала.

-Врея, а тот Збышек не Костюшко ли фамилии?

-Ну, он самый и есть. В годах, седой такой. А что?

-Так я ж его похоронила, считай. Я ж Тадеушу сколь раз писала про Арину, ответа так не дождалась, а Врочек и скажи мне, что не простил, мол, пан, жинку-то, за сомнения в ней, потому и ответа не будет, а лекаря того, что его на грех навел, поубивали на чужбине. И смеялся гаденько так. Я, дура, и поверила, и думать забыла.

-Ну, жив и годно. Панна Славия уважала его. И где ж Микола? Стынет всё. И ты, Динка, поишь, а я баньку гляну.

Врея убежала, Ирина вышла вслед, по сеням на задний двор. Ну что? Приличного размера кусок земли (соток 20-25) был весьма грамотно использован: и хозблок есть (конюшня, там и корова, наверняка), и рига, и птичник, и свинки хрюкают. Банька имеется. Огород аккуратный, плодовые деревья и кусты. Да все, на её взгляд, есть. Прям на обложку журнала «Наша усадьба». А в поместье развал, по словам Дины. Ну да, тож господское, а тут свое. Ещё и староста. А, не ей судить. Что за зверь этот ротмистр? Вот еще один по попаданскую душу.

Однако мысли тяжелые ну никак по такой погоде да на сытый желудок в голову укладываться не хотели. И Ирина не стала их неволить.

Будет день-будет и пища. Вот помоется как следует, поспит часик, приедет лекарь-ротмистр, послушаем, что скажет. А там и думать начнем.