Уроки агенту розыска

32

К десяти отправился встречать Ярова на край улицы. В бурьяне, хрустящем как солома, отыскал удобный валун и присел. Ледяной холодок камня охватил тело и тем острее стало ощущаться дыхание вечерней реки. На другой стороне город подымался в небо диковинными холмами. Когда луна уходила за облака, похожие на завитки овечьей шерсти, город становился черным. Черным и вымершим. Но вот снова невидимый маляр огромной кистью с маху проводил по стенам домов и монастырей, башенкам церквей, крышам, аркам ворот — и тогда все блестело, сияло, переливалось. Тогда ложились на воду молочного цвета круги, вырезались четко из мрака лодки и застывшие фигурки рыбаков, даже можно было различить синий пар табачного дыма. Испуганно крикнул со станции маневровый паровоз. Эхо утонуло в воде, затаилось в бурьяне, в огородах.

Было спокойно, под стать сельской тишине, и Костя с какой-то опаской и напряжением ожидал, что вот сейчас там, на мосту, звонко запоет под каблуками деревянный настил, запоет и с грохотом расколет тишину. Но Яров появился совсем с другой стороны, от фабрики.

— Ну как? — негромко спросил он, едва не бодая козырьком своей инженерской фуражки.

— Да вроде бы кто-то есть, — поднявшись с камня, тоже вполголоса ответил Костя. — Оглядывается Силантий, когда в дом заходит. Неспроста, наверное…

— Неспроста, — как-то радостно согласился Яров, — что-то неладное.

— Наверное, неспроста, — тоже проговорил и Ваня Грахов. С ними пришли Петр Михайлович, три милиционера — все в шинелях, папахах, с винтовками в руках. Все трое похожие один на другого — худые, с черными лицами, молчаливые.

Они двинулись вдоль заборов в полной тишине. Лишь раз звякнул приклад винтовки у кого-то из милиционеров. Шмыгнул носом звучно Ваня Грахов да шепотком один из милиционеров высказал удивление насчет того, что ни одна собака не тявкает. Уж вроде бы они должны учуять чужих на улице

— Какие тут собаки, — негромко сказал Петр Михайлович, — передохли поди-ка…

Только во дворе «дома сыщиков» тревожно забилось сердце у Кости. Только сейчас, хрустя песком, подумал о том, что в доме может ночевать сам Артемьев. Поднявшись на крыльцо, Яров приказал Петру Михайловичу и милиционерам:

— Давайте к сараю и каретнику, а мы в дом.

И постучал рукоятью в дверь, а постучав, приложил ухо к замочной скважине, прислушиваясь чутко. Ответила долгая тишина. Выплыла снова луна, озарила «дом сыщиков», каретник, огороды, уходящие к реке темными оврагами. На той стороне загрохотали колеса подвод по булыжнику — или везли продовольствие для красноармейцев, или отправился на станцию к санитарному эшелону транспорт.

Яров постучал еще раз, теперь что есть силы, как вколачивая гвозди. При этом тихо пробормотал ругательства. Вот теперь за дверями послышалась возня и голос Силантия с тревогой спросил:

— Кого там принесло?

— Из угрозыска, — закричал Яров. — Отворяй живо. С обыском.

Силантий помолчал, как будто ему перехватило сразу горло от испуга. Слышно было, как скрипят доски в сенях. Потом проговорил нерешительно:

— А ордерок на обыск есть у вас? Мало ли, может быть вы грабители…

— Найдем и ордерок, — опять нетерпеливо закричал Яров. — Не тяни время, а то выломаем дверь. Это нам недолго, да не хитрое дело…

— Одну минутку тогда, — попросил Силантий, — мне надо одеться.

Яров снова прижался ухом к бревну. Костя последовал его примеру и услышал в доме беспорядочную возню, голоса и быстрый стук о стену.

— Кто-то ночевал, — удовлетворительно заметил Яров. — Ну, держись фронтовики. Будет вам работа сейчас.

И точно — вдруг раздался пронзительный крик Петра Михайловича:

— Стой, руки вверх…

И тут же выстрел, за ним другой. Затем грянул сразу залп, затрещал забор, что-то упало тяжело. Стихло — и тут же послышались голоса на огороде.

Дверь отворилась и на пороге вырос с лампой в руке Силантий. В ночной рубахе, босой, в подштанниках. Стоял и немо смотрел на агентов, не в силах произнести хоть слово, ошеломленный и появлением милиции, и выстрелами.

— Что за гости ночевали? — спросил Яров.

Силантий отодвинулся в сторону, вглядываясь в лицо агентов, проговорил заикаясь:

— А кто их знает… Командировочные, в дровянике спали.

— Не знаешь, кого пускаешь в дровяник, — усмехнулся Яров. — А если это варнаки. Командировочные, а в стенку стучал, предупредил, мол, смывайтесь…

Войдя следом за ним, Костя увидел прежде всего Петьку. Мальчишка сидел на сундуке в прихожей и испуганно таращил на них глаза. Наверное, все происходящее ему показалось продолжением какого-то сна. Возле кровати куталась в одеяло Ольга — растрепанная, перепуганная и дрожащая, румяная. Глядела почему-то только на Костю.

— Сколько гостей было в дровянике? — спросил у нее Яров, как показалось Косте, с интересом разглядывая ее. — Или тоже не знаешь вроде мужа своего?..

— Двое, — тихо ответила Ольга, потирая белую шею, щеки, как будто обожгла их только что о горячее. — В дровянике на сеновале спали. А кто — шут их знает. Говорил Сила, будто командировочные.

Вбежал Петр Михайлович, запыхавшийся, возбужденный, с наганом в руке.

— Гордо застрелили, — закричал он, — в самую точку он. Выскочил из дровяника прямо на нас. Мы ему кричим «стой», а он, вот сволочь, из нагана хлестнул. Ну и в упор его как все равно рябчика. Лежит у забора. В сарае еще кто-то сидит. Может быть, и Артемьев сам.

— Артемьев, — вдруг сказал Силантий. Ноги как перестали повиноваться ему после этого признания, опустился на стул. Лампа тряслась в руке и отсветы пламени метались по стенам, как летучие мыши.

— Он самый, Артемьев, — силком заставил прятать. Вчера вечером явились непрошеные гости. Попробуй откажи, если у них полно наганов с собой. Укокошили бы, у них ведь это недолго. Так что подневольный я.

— Продукты у тебя?

Силантий глухо ответил:

— Продуктов никаких нет у меня. Обыскивайте. Станете ведь все равно искать.

— Станем, — согласился Яров. После этих слов Ольга тоже опустилась на кровать, залила лицо слезами. Утирая щеки рукавом рубахи, говорила:

— Предупреждала — мол, не связывайся… Нет, не послушал. А теперь что будет?

Голос ее, казалось, душил мертвой хваткой Силантия. Он царапал грудь, качал головой. И судорожно сглатывал воздух, так что хрустел кадык, заросший щетиной. Яров насмешливо посмотрел на Ольгу, спросил:

— А прийти почему в угрозыск не решилась?

Он прошел по квартире, оглядывая внимательно все вокруг. Сам спустился в подполье. Вылез, отряхивая с коленей пыль.

— А в дровяник что дверь не прорубишь? — спросил, постукав кулаком о кирпичную стену за широкой печью.

— Революция помешала, — тихо и уже хмуро ответил Силантий. — Собирался, да вишь, не до того стало.

— Не до того, значит, — повторил иронически Яров. Он остановился возле заправленной кровати:

— А это чье ложе?

— Дочка спала, — пояснил все так же хмуро Силантий, — потонула она недавно. Настей звали. В губздраве работала машинисткой. Вон Константин Пантелеевич подтвердит.

— А чего тут подтверждать, — равнодушно ответил Яров. — Потонула, значит, так и есть.

Костя тоже подошел поближе к кровати, тайком и с любопытством разглядывая вышитые красными листьями подушки, покрывало белого цвета, с кистями на концах, полотенце на спинке кровати и столик, на котором стояли пудреницы, одеколон, какие-то баночки. Здесь она спала, сны ей виделись… Здесь она, может, мечтала, вспоминала, думала. О чем она мечтала, кого она хотела любить по-настоящему. И что она мечтала о поселившемся у Александры Ивановны квартиранте: долговязом парне в синем пиджаке, в фуражке, хромовых сапогах, румяном и черноволосом, неуклюжем и стеснительном, которого однажды встретила на мосту?

— Бери ключи от каретника и выходи, — вернул его к действительности резкий голос Ярова. — Каретник твой тоже прощупаем. Правильно ты сказал, что угрозыск так просто не уходит. Все осмотрим, выясним.

Они подошли к дровянику с приоткрытой дверью, пристроенному к дому. В отдалении за поленницами, за забором чернели фигуры милиционеров, переговаривавшихся друг с другом. Хлопали калитки в соседних домах, тут и там осветились окна светом керосиновых ламп. Во дворе «дома сыщиков» уже кучкой толпились жильцы.

— Иди к воротам, — приказал Яров Силантию, — и скажи: «Артемьев, мол, ты окружен со всех сторон и пора сдаваться». Давай, иди. Уж гостеприимного хозяина он должен пожалеть, наверное.

— Господи, — шепотом ответил Силантий, умоляюще глядя на Ярова. — Да ведь он меня пристрелит в два счета.

Молчание Ярова испугало его, пошатываясь, двинулся к воротам. Дойдя до них, стукнул осторожно, припадая сам телом к косяку.

— Эй, Артемьев. Велят сдаваться…

В дровянике было тихо. Тогда Силантий уже храбро заглянул в сарай. Вдруг отбежал, осеняя себя крестиками:

— Качается. Висит он.

Тотчас же агенты вошли в сарай. Прыгающие лучики фонарей опоясали темноту, пропахшую лошадиным потом, сеном, гнилыми дровами. Посреди сарая, на вожжах покачивался человек — в белой нательной рубахе, в галифе, босой. Подойдя к нему, Яров вытащил из карманов галифе два браунинга, осмотрел их и сказал удивленно:

— Полно патронов, а стрелять не стал. Знать смерть от петли слаще показалась, чем от пули. Ну, да это дело его…

Веревку перерезали, труп положили на мешковину. Осветили несколькими фонарями лицо — узкое и злое даже сейчас, с отвисшей нижней челюстью, округленными от боли глазами. На груди шестиугольный крест, а на руке цифра 6.

— Он, — тихо произнес Петр Михайлович, — он самый, Коля. Сволочь, каких хороших ребят погубил: Васю Шахова, Глебова. И что бы пораньше удавился…

— Так я же говорил вам, что это Артемьев, — как-то обиженно сказал за спиной Силантий. — Выложил, как на духу.

— На духу тебе еще придется выложить кой что, — глянул на него Яров. — Петр Михайлович, бери одного милиционера и отправляйте его прямым ходом в Чека. Пускай Агафонов с ним разбирается.

Он вышел из дровяника и остановился около гомонящих жителей.

— Расходитесь, товарищи, по домам. Ночь еще вся впереди.

— А верно, будто самого главного бандита Колю убили? — спросил из толпы пожилой мужчина в железнодорожной фуражке, в галошах на босу ногу.

— Он сам себя повесил, — сухо ответил Яров. — И вглядевшись в толпу, прибавил: — Добрый вечер, Семен Карпович…

Теперь и Костя и другие агенты увидели протиснувшегося вперед, в пиджаке, накинутом на нижнюю рубаху, без фуражки, Семена Карповича. Стоял и смотрел — и было по насупленному лицу понятно, что обескуражен он всем происходящим здесь.

— Уж извините, — продолжал Яров, — не успели сообщить вам. Тем более, что вы сегодня и так целый день в цейхгаузе больничном мытарились.

— Ничего, — с усмешкой ответил Семен Карпович, — вам виднее, Иван Дмитриевич, сообщать или не сообщать. Я не нужен сейчас?.. Я и Савельев? Он тоже там вон… — Поглядел тут Шаманов на толпу.

— Нет, — как-то звонко отозвался Яров, — пока не нужны. Все здесь с концом. Трупы Грахов увезет сейчас же. Так что отдыхайте, а утром всем быть на месте…