Миссия в Москву. Воспоминания доверенного лица президента Рузвельта о советской стране, ее лидерах и народе. Совершенно секретные донесения Белому дому

Дополнительный отчет о беседе со Сталиным

Москва, 10 июня 1938 года

МЕМОРАНДУМ О БЕСЕДЕ СО СТАЛИНЫМ

И МОЛОТОВЫМ ДЛЯ СЛУЖЕБНЫХ ЦЕЛЕЙ

Совершенно секретно

После встречи со Сталиным и Молотовым и дискуссий, состоявшихся 5 июня, я встретился с секретарем Хендерсоном и советником Кирком. Мы в деталях обсудили ситуацию.

К счастью, г-н Хендерсон изначально принимал участие в переговорах по долгу и был лично знаком со всеми этапами этого дела. Кроме того, некоторое время назад он по моей просьбе подготовил подробное изложение истории переговоров, а также очень четкий анализ возникших трудностей, на которых эти переговоры застопорились.

Было очевидно, что для успешного урегулирования долга необходимо устранить те трудности, которые препятствовали его успешному разрешению в прошлом, и поэтому предложение должно быть уточнено и усилено, чтобы раскрыть, как именно предлагается реализовать это соглашение.

Соответственно, 8 июня я подал прошение о дополнительной встрече, которая и была назначена на час дня. Чтобы предотвратить возможную огласку, которая могла бы вызвать спекуляции со стороны прессы и необоснованные предположения, я решил не использовать одного из местных шоферов, а обратился с просьбой к полковнику Феймонвиллу отвезти меня на своем автомобиле в Кремль. Я встретился с г-ном Молотовым наедине, объяснил ему вышеуказанную ситуацию и заявил, что хотел бы прояснить некоторые ключевые аспекты их предложения и с этой целью в качестве основы для обсуждения подготовил два меморандума.

Встреча продолжалась около часа с четвертью. Г-н Молотов заявил, что хотел бы еще некоторое время уделить этому вопросу и что он сообщит мне об этом позже.

Поскольку мои отношения с его правительством были целиком и полностью связаны с Наркоматом иностранных дел, перед отъездом я выразил предложение заручиться его согласием на то, чтобы обсудить этот вопрос с наркомом иностранных дел Литвиновым. Мне хотелось объяснить ему ситуацию, чтобы после моего отъезда переговоры можно было вести по обычным дипломатическим каналам с обеих сторон. На это Молотов ответил, что не возражает и что попросит г-на Литвинова связаться со мной.

На следующее утро, 9 июня, мне позвонил секретарь г-на Молотова и спросил, могу ли я заехать к премьеру, поскольку у того есть ответ на «предложения», переданные мной накануне. Я немедленно (причем довольно резко) ответил, что не передавал никаких предложений, а просто задавал вопросы и оставил сводный меморандум о том, как я понимаю условия предложения с их стороны, и попросил их проверить, как они все поняли. Я отметил, что в оставленном мной меморандуме все это отражено весьма ясно, что я не уполномочен делать никаких предложений и не буду этого делать. Он принес свои глубочайшие извинения и заявил, что его английский крайне несовершенен и он прекрасно понял, что это не было предложением, он просто имел в виду, что г-н Молотов желает продолжить обсуждение вопросов, поднятых в моем меморандуме.

После данного телефонного звонка я снова приехал к премьеру Молотову в семь часов вечера 9 июня. Полковник Феймонвилл вновь отвез меня прямо к дверям Екатерининского зала Большого Кремлевского дворца. Премьер Молотов сказал, что обсудил заданные мной ранее вопросы со всеми своими коллегами в правительстве и что они согласовали условия конкретного предложения, которое он и изложил в ответе на мои вопросы. Он передал мне письмо за своей подписью, на русском языке и адресованное мне лично, в котором по пунктам изложены условия предложения.

Затем премьер заявил, что этот меморандум ни в коем случае не является жестким и окончательным предложением; что он согласен со мной в том, как должен быть проработан вопрос; что он не даст ситуации застопориться; что пусть это послужит первым шагом и как-то прояснит ситуацию, – до дальнейших известий с моей стороны.

Затем я попросил их перевести их меморандум на английский язык, чтобы получить представление об их варианте. Мне ответили, что перевод сделают быстро и передадут его мне.

После этого премьер Молотов продолжил, заявив, что СССР не испытывает серьезной нужды в кредитах; что в последние недели Германия предложила им весьма крупные кредиты, которые они не примут ни при каких условиях; что их торговый баланс благоприятен; что, однако, его правительство и Сталин очень хотели бы урегулировать этот вопрос о долге по причине глубокого уважения к Соединенным Штатам и т. д. и что поэтому они инициировали это дело именно так. Им хотелось как можно скорее выяснить, какова будет реакция президента и госсекретаря на возможность некоторого соглашения по общим пунктам нашего обсуждения; что в любом случае, независимо от того, окажется ли соглашение в конечном итоге успешным или нет, по крайней мере, будет достигнуто одно, а именно: проявление их доброй воли, и, наконец, в любом случае в их головах всегда останется доброжелательное отношение к этим дискуссиям и этим переговорам, которые велись главами правительства и г-ном Сталиным с американским послом.

Затем, к моему удивлению, он сказал, что, по его мнению, было бы лучше, если бы этот вопрос пока оставался вне обычных дипломатических каналов. Он заявил, что этот вопрос возник в результате деловой активности советского правительства в Соединенных Штатах в лице г-на Розова, главы «Амторга», и что, по его мнению, гораздо лучше держать этот вопрос исключительно в этих рамках, до тех пор, пока он не перейдет в стадию, на которой возможно достижение конкретного соглашения. Поэтому он заявил, что этот вопрос не будет рассматриваться послом Трояновским, и он бы предпочел, чтобы он не обсуждался ни с ним, ни с посольством в Вашингтоне. Он также сказал, что, по их мнению, в настоящее время не стоит пока обсуждать этот вопрос в настоящее время с министром иностранных дел Литвиновым. На это я выразил сомнение, сославшись на то, что мне будет трудно общаться с ним иначе, как по нашим дипломатическим каналам или через их Наркомат иностранных дел. Он сказал, что для целей настоящего времени он найдет возможность связаться со мной и что с ним я могу связаться через г-на Розова в Нью-Йорке.

Я снова предложил, что, по моему мнению, как условности, так и мои личные обязательства требуют, чтобы такой вопрос прорабатывался через наших штатных сотрудников и через г-на Литвинова. Он заявил, что так и произойдет в свое время, если вопрос получит развитие, и что всю ответственность за ситуацию в отношении г-на Литвинова он возьмет на себя. Он сам займется этим вопросом и объяснит его г-ну Литвинову, если потребуется.

Чтобы у них не возникло мысли о том, будто я вернулся ради подробностей вследствие возможного неподдельного интереса со стороны правительства Соединенных Штатов, исходя из того, что я сообщил обо всем президенту и государственному секретарю, г-ну Молотову я заявил, что не излагал деталей предложения о долге, но осветил его суть в своей телеграмме в Госдепартамент. Я сообщил, что попросил государственного секретаря и лично президента разрешить мне вернуться в Соединенные Штаты, чтобы принять там присягу и получить инструкции перед поездкой в Брюссель, что я получил такое разрешение и поэтому еду в Соединенные Штаты и доложу обо всем моему правительству в надежде, что оно начнет переговоры, которые в конце концов могут быть успешно завершены.

Он заявил, что его правительство и он лично весьма рады, что я возвращаюсь в Соединенные Штаты и донесу до своего руководства не только предложение, но и дух, который движет его правительством.

Он также подчеркнул, что, по его мнению, чем меньше в настоящее время будет огласка и чем меньше людей будет знать об этой ситуации до тех пор, пока вопрос не согласован в принципе, тем лучше. С чем я от души согласился.