Как мы росли

Дача

Самые первые воспоминания о даче мои связаны с проживанием на ней вдвоем с дедом. Он мало говорил, в основном молчал и что-то делал. Он прошел войну, и это было видно по его глазам. Как правило те, кому есть что рассказать всегда больше всех молчат, а те кому сказать нечего, болтают без умолку. Мы ходили с ним каждый день на берег рыбу ловить, ставили телевизоры, и чтобы далеко от них не отходить ловили рыбу рядом. Тогда могли просто проверить твои приспособления и забрать твой улов, если тебя не было радом, поэтому приходилось сторожить. Попадались линьки и окуня, из которых мы варили вкуснейшую уху. А верхоплавок, которые попадались на удочку, обжаривали на масле в муке на второе, и на вкус были они не хуже морской мойвы. Так мы с дедом питались одной рыбой, жили так сказать на подножном корме, но честно говоря, это была одна их самых лучших моих диет. С друзьями мы ходили подальше на пантон, такой металлический поплавок уходящий в глубину на десятки метров, там садились на его конце и сидели весь день, глядя на неподвижные поплавки. Тогда мы еще не умели насаживать наживку, которая у нас тут же сползала в воду, а мы часами ждали, когда ее кто-нибудь заглотит. Моими соседями по даче были два сверстника, с которыми мы собирались после обеда, когда наступала жара, а наши родители скрывались в тени домиков. Только в этот период мы наконец-то были свободны от нудной огородной работы. Бегали по раскаленным до бела улицам на берег, там срезали прутья и делали самодельные луки, и стреляли по птицам сидящим на проводах. Дурачились как могли, катались на одном велосипеде втроем, купались, лазили по оврагам, больше напоминающим болота, хвастались. Не знаю почему, но детей всегда тянет на какие-то заброшенные безлюдные места, так мы нашли однажды в поле сгоревший большой автобус, расселись в нем раскинув ноги на ржавые сидения, и представляли себя важными персонами. Нам казалось, что это был подбитый пришельцами космический корабль, но нам якобы удалось его восстановить, и вот мы снова уходим от погони. В тот самый момент, когда один из нас, самый можно сказать толстый, заканчивая свою патетическую речь, обращенную к невидимым водителям, его за зад укусила пчела, которая свила под его креслом целый улей. Он как заорет, и выбежит из автобуса, а за ним полетели с десяток пчел. Как долго мы смеялись, и больше не ходили в заброшенные места. Помню однажды, кто-то из нас спросил: «а вы знаете кто придумал градусник?», и кто-то умный ответил, что Цельсий. И тут началась полемика, что, мол не всегда как предмет называется, так и зовут его автора. «Тогда по этой версии ведро придумал Джон Ведро, а лопату — Сандра Лопата?». Мы долго смеялись над таким открытием, это значительно облегчало наши школьные мучения с обилием трудно произносимых фамилий. В основном в то время мы чаще хвастались друг перед другом, какую вели жизнь в городе, но на самом деле каждый из нас приукрашивал, потому что жили мы в разных районах, и проверить нас было сложно. Ходили на дальний пляж, который мы называли «золотые пески», это была длинная белая полоса со взрослой зоной и более мелкой для детей, с полностью песочным дном и плавным спуском вниз. Там всегда было много народу и шумно, в выходные там некуда было лечь, так что приходилось окунаться и сразу уходить. Был еще совсем близко с нашей улицей другой пляж «глубокий», на который мы ходили значительно чаще. На нем был более резкий спуск, не такое мягкое и приятное дно, и встречались водоросли. Чуть сбоку от него кто-то привязал к высокому дереву тарзанку, раньше с нее можно было прыгать смело, но с годами вода обмелела и теперь с нее можно было только сломать себе шею. В то время на берег подмывало много рыбьих зубов, каким образом это происходило было непонятно, а потом эти находки резко прекратились. Среди них были разноцветные хищные клыки размером от сантиметра до мизинца, мы их собирали в спичечную коробку, а те что не влезали в нее, считались особо ценными. Сидели в вроде, собирая их по всей длине берега до посинения губ, вымывая песок из рук, ища резцы покрупнее да по извилистее. Помню за несколько лет я насобирал две или три спичечные коробки набитые разными острыми рыбьими клыками, а куда дел потом не помню, не могу никак их найти до сих пор.

В старших классах меня стали насильно возить на дачу, чтобы я там полол траву, и поливал из шланга деревья. Так мне тому, кого весь двор знал как крутого пацана, приходилось гремя ведрами и тяпками на весь двор, попутно ругаясь, что сильно кто громче хлопнул дверью, ехать полтора часа в машине, которую шатало от порывов ветра, слушая пенсионерское радио. Это были выходные позора до выезда и нудятины после приезда. Позже в университете я стал приезжать сюда уже с друзьями повеселиться, когда родители былиы на работе. Набирали с собой еды и выпивки, и сидели на балконе, рассуждая о бренности мира, звенели стаканами. Хмельные потом писали на кирпичных стенах карандашом разные картинки, которые до сих пор висят там как память о тех днях. Тогда каждый мог поупражнять в художественной живописи на стене. Брали с собой гитару, и брынчали ночи напролет любимые песни рок-музыкантов у костра, который мы разводили прямо посреди дороги. И здорово было то, что на сотни метров никого не было, поэтому мы могли орать так громко, как только могли. Нет ничего лучше для ностальгии, чем пропахнувшая костром одежда и волосы, они погружали нас в сказочную страну. Когда голоса охрипевали, откладывали гитару и включали на всю магнитофон, и уже почти шепотом подпевали, смачивая свои осевшие глотки выпивкой. После каждого такого застолья что-нибудь да ломалось, то кружка разбивалась, то стул, то стол, стенка падала, но самой обидной потерей было для меня, когда сломали гриф от гитары, я был расстроен. В конце застолья нам надоедала уже и музыка, и мы выходили на улицу освежиться. Главным ритуалом нашим было ходить пьяными ночью абсолютно голыми до пляжа, чтобы ополоснуться перед сном. И вот три белых зада чешут босиком к берегу, спотыкаясь об острые камни и собственные колени, вдруг слышат девичий смех, — это как красная тряпка для быка. На этот раз мы возвращаемся, быстро одеваемся во что попало, рваное дачное, а я напяливаю старую футболку с эмблемой своей школы. Теперь мы, не торопясь уже ровной походкой идем мимо этой шумной дачи, вглядываясь в окна и вслушиваясь в женские голоса. На наше счастье прямо перед нами на балкон выходит девица и прикуривает сигарету. Мы делаем такой невинный вид, будто каждую ночь здесь прогуливаемся. И тут она кричит нам: «вы из 33?», когда мы уже почти проходили. «ну да, а вы?» «мы тоже!». Так благодаря старой моей футболке у нас завязался разговор, они пригласили нас к себе, но только в беседку на улицу, там мы долго болтали о всякой ерунде, что никто потом и не вспомнил, почему мы проснулись уже в своем доме. Больше мы этих девченок ни разу не видели, ни на дачах, ни в школе, да и не особо искали. На утро болела голова, как арбуз упавший на асфальт. Все просыпались с таким видом, будто не знали кто те парни, которые здесь вчера зажигали. Мы смотрели друг на друга будто впервые видели. Потом шутка за шуткой, и мы просыпались, и обнаруживали, что за один вечер выпили и съели всю провизию, которую привезли на несколько дней пребывания здесь. Выхода у нас другого не оставалось, как идти на старую рыбалку, и заниматься собирательством тех плодов, которые торчали за забором, бродя по длинным пустым улицам. Надо сказать, мы так объедали вишни, абрикосов, и прочих фруктов, что реально наедались. С рыбалкой у нас каждый раз не задавалось, то леску запуталась, то просто лень сидеть весь день не двигаясь. Вот так приезжали не несколько дней, а уже летом на школьные каникулы приезжали на целые месяца. Ездили на разные дачи по очереди, а потом когда нечего было есть, ездили на великах на другие за консервами. На день рожденья собирались огромными компаниями, жарили шашлык и весь день просиживали на пляжи, от чего все сгорали до красной корочки, с сыплющейся кожей. Дачи были нашей заграницей, и надо сказать отдых на них ничуть не хуже иностранных отелей, где больше искусственного и мало настоящего.