Дикие лебеди

Вечер был ясный, теплый, светила полная луна — классическая обстановка для того, чтобы слушать цинь. Отужинав, мужчины уселись на веранде, а бабушке было велено играть в саду. Со шпалеры над головой свешивались цветы, кругом благоухал жасмин — генерал был в восторге. Позднее он признался бабушке, что ее игра в лунный вечер пленила его сердце. Когда родилась моя мать, он назвал ее Баоцинь, что значит «Драгоценная цитра».

В тот же вечер он сделал предложение — не самой бабушке, разумеется, а ее отцу. Он говорил не о женитьбе — всего лишь о том, чтобы взять бабушку в наложницы, но Ян ничего другого и не ожидал. Он не сомневался, что семья Сюэ давным — давно подыскала генералу подходящую партию, да и в любом случае семья Ян была слишком скромной. Надеяться можно было разве только на то, что такому человеку, как генерал, полагалось иметь наложниц. Жены были не для удовольствия — этой цели служили наложницы. Наложница могла обрести немалую власть, но ее общественный статус в корне отличался от положения жены. Наложница была своего рода узаконенной любовницей, которую заводили и бросали по первой прихоти.

О предстоящем событии бабушка впервые узнала от своей матери всего за несколько дней до него. Бабушка склонила голову и заплакала. Сама мысль о том, что она станет наложницей, была ей ненавистна, но отец уже принял решение, а о том, чтобы противоречить родителям, нечего было и думать. Подвергать сомнению родительское решение считалось «непочтительным», а непочтительность приравнивалась к измене. Да и если бы она отказалась подчиниться воле отца, никто бы не принял этого всерьез: люди сочли бы, что она просто показывает, как ей хочется остаться с родителями. Единственным способом сказать «нет» было самоубийство. Бабушка закусила губу и не издала ни звука. В сущности, она и не могла ничего сказать, даже «да» выглядело бы грубостью, означающей, что ей не терпится покинуть родителей.

Видя, как она горюет, мать стала внушать ей, что эта партия — в их положении самая лучшая. Муж объяснил ей, как могуществен генерал: «В Пекине говорят: «Когда генерал Сюэ топает ногой, весь город трясется»». На самом деле на бабушку произвела впечатление его безупречная военная выправка. Ей льстили и комплименты в ее адрес, сказанные генералом Яну, — цветистые и очаровательные. Ни один мужчина в городе не мог сравниться с Сюэ. В пятнадцать лет она не имела ни малейшего представления о том, что значит быть наложницей, и думала, что сумеет завоевать его любовь и обрести счастье.

Генерал изрек, что она сможет остаться в Исяне, в доме, который он купит специально для нее. Это означало, что она будет жить поблизости от своей семьи, и, что еще важнее, ей не придется переселяться в его особняк, а значит — зависеть от его жены и других наложниц: все они были бы выше по статусу. В доме такого вельможи, как генерал Сюэ, женщины были пленницами, жившими в постоянных ссорах, вызванных главным образом чувством неуверенности — защитой им могла служить только благосклонность мужа. Поэтому отдельный дом, а также полная свадебная церемония, обещанные генералом, были очень важны для бабушки. Это означало, что она и вся ее семья обретут немалый престиж. Наконец, она надеялась, что теперь отец успокоится и будет лучше относиться к матери.

Госпожа Ян страдала эпилепсией и потому чувствовала себя недостойной мужа. Она всегда была ему покорна, а он относился к ней как к пустому месту, ни капли не заботясь о ее здоровье. Многие годы он попрекал ее тем, что она не родила ему сына. После рождения моей бабушки у прабабушки было несколько выкидышей, и только в 1917 году родился второй ребенок — но тоже девочка.

Прадед мечтал накопить денег на наложницу. «Свадьба» приближала исполнение этого желания, потому что генерал осыпал семью, и прежде всего прадеда, подарками. Причем роскошными, достойными такого дарителя, как генерал.

В день бракосочетания у дома семьи Ян остановился паланкин, украшенный тяжелой алой парчой и атласом. Впереди шла процессия со знаменами, табличками и шелковыми фонарями, расписанными золотыми фениксами — самым почитаемым символом женщины. В соответствии с традицией, церемония состоялась вечером, и красные фонари светились в полутьме. Оркестр из барабанов, тарелок и оглушительных духовых играл бравурные мелодии. Хорошая свадьба не могла не сопровождаться грохотом, потому что тишина воспринималась как знак чего — то постыдного. Бабушку облачили в яркие вышитые одежды, а голову и лицо спрятали под красным шелковым покрывалом. В новый дом ее везли на паланкине восемь носильщиков. В паланкине было душно и очень жарко, и она осторожно приоткрыла занавес. Выглянув из — под покрывала, она с удовольствием увидела, как люди на улицах провожают процессию глазами. Простая наложница могла рассчитывать лишь на маленький паланкин, покрытый невзрачным хлопком цвета индиго, несли бы его двое, от силы четверо, и не было бы ни процессии, ни музыки. Паланкин обнесли вокруг всего города, мимо всех четырех ворот, как того требовал торжественный ритуал, следом на тележках катили дорогие свадебные подарки, выставленные на всеобщее обозрение в больших плетеных корзинах. Показавшись всему городу, она направилась в свой новый дом — просторный роскошный особняк. Бабушка была довольна: она чувствовала, что помпезность церемонии принесла ей уважение и престиж. Исяньские старожилы отродясь не видели ничего подобного.

У дома ее ждал окруженный местными чиновниками Сюэ в полном генеральском облачении. Гостиная — центральное место в доме — сияла от блеска красных свечей и ослепительных газовых ламп. Здесь он и она поклонились табличкам Неба и Земли, потом — друг другу, а затем, в соответствии с обычаем, бабушка удалилась в брачные покои одна, а генерал Сюэ с мужчинами отправился на роскошный банкет.

Генерал три дня не выходил из дома. Бабушка была счастлива. Она думала, что любит его, а он относился к ней с грубоватой нежностью. И не говорил с ней ни о чем серьезном, следуя традиционному изречению: «Волос долог, да ум короток». Китайский мужчина должен был оставаться сдержанным и величественным даже в кругу семьи. Поэтому бабушка вела себя смиренно, по утрам массировала ему пальцы ног, а вечером играла на цине. Через неделю он внезапно заявил, что уезжает. Куда, он не сказал, и она знала, что спрашивать не стоит. Ей надлежало ждать, пока он вернется. Ждать пришлось шесть лет.

В сентябре 1924 года началась схватка между двумя основными военными группировками Северного Китая. Генерал Сюэ стал заместителем главнокомандующего пекинским гарнизоном, но несколько недель спустя его прежний союзник генерал Фэн, диктатор — христианин, перешел на сторону противника. 3 ноября Цао Кунь, которого генералы Сюэ и Фэн годом ранее посадили в президентское кресло, был вынужден подать в отставку. В тот же день пекинский гарнизон распустили, а через два дня расформировали и пекинскую полицию. Генералу Сюэ пришлось спешно покинуть столицу. Он укрылся в собственном доме в Тяньцзине — на территории французской концессии, где обладал статусом неприкосновенности. Именно сюда год назад бежал президент Ли, когда генерал Сюэ изгнал его из президентского дворца.

Жившая в Исяне бабушка оказалась в самой гуще вновь вспыхнувшей войны. Армии соперничавших диктаторов боролись за контроль над северо — востоком, причем особое значение имели города, стоявшие вдоль железных дорог, тем более транспортные узлы, такие как Исянь. Вскоре после отъезда генерала Сюэ бои докатились до самых его стен, сражения шли прямо у городских ворот. Повсеместно распространилось мародерство. Одна итальянская оружейная фирма заявила севшим на мель генералам, что в счет долга готова принять «трофейные деревни». Изнасилования были в порядке вещей. Как и многим другим женщинам, бабушке пришлось вымазать лицо сажей, чтобы выглядеть грязной и уродливой. К счастью, на этот раз Исянь отделался легко. Сражения постепенно сместились к югу, и город вернулся к нормальной жизни.

Для бабушки жить «нормальной» жизнью значило придумывать, как бы получше убить время в своем огромном доме. То была типичная постройка в северокитайском стиле: жилые здания располагались по трем сторонам четырехугольника. С четвертой, южной стороны ее замыкала двухметровая стена с круглыми «лунными» воротами, выходившими во внешний двор, который, в свою очередь, запирался двойными воротами с круглым латунным молотком.

Такие дома строились в расчете на суровый климат с ледяной зимой и знойным летом, почти без осени и весны. Летом температура поднималась выше 35° по Цельсию, зимой же опускалась до–30°, а из Сибири через степи дул пронизывающий ветер. Большую часть года пыль разъедала глаза, впивалась в кожу, и людям часто приходилось прятать лицо под маской, а то и обматывать всю голову. В закрытых двориках окна основных комнат выходили на юг, чтобы впустить как можно больше света; северные стены встречали натиск пыли и ветра. В этой части дома помещались гостиная и бабушкина спальня. В боковых флигелях — службы, там жила челядь. Полы были выложены плиткой, деревянные окна затянуты бумагой, островерхая крыша покрыта гладкой черной черепицей.

По местным понятиям, дом был роскошным — он значительно превосходил жилище ее родителей, — но бабушка чувствовала себя несчастной и одинокой. У нее была прислуга: привратник, повар и две горничные, в чьи обязанности входила не только работа по дому, но и слежка за хозяйкой. Привратнику было приказано ни под каким видом не выпускать бабушку одну. Перед отъездом генерал Сюэ рассказал ей, в качестве предостережения, историю одной из своих наложниц. Узнав, что у той была интрижка со слугой, он велел привязать ее к кровати и заткнуть рот кляпом. Затем на кляп стали капать неразбавленный спирт, и женщина постепенно задохнулась. «Конечно, я не мог порадовать ее быстрой смертью. Для женщины нет низости большей, чем предать своего мужа», — сказал он. К женской неверности генерал относился гораздо строже, чем к мужской: «Любовника я просто застрелил», — добавил он непринужденно. Бабушка так и не узнала, произошло ли все это на самом деле, но в пятнадцать лет такой рассказ, как и ожидалось, напугал ее до смерти.

С того времени бабушка жила в постоянном страхе. Не имея возможности выходить на улицу, она принуждена была создать свой мир в четырех стенах. Но даже здесь она не была полноправной хозяйкой, и ей приходилось постоянно угождать слугам, чтобы те не возвели на нее напраслину, а это настолько вошло у них в обыкновение, что она почти не надеялась остановить их. Она осыпала их подарками и устраивала игру в маджонг, потому что выигравший обязан был давать слугам щедрые чаевые.

Она не испытывала нехватки в деньгах. Генерал регулярно посылал ей содержание, которое каждый месяц доставлял управляющий его ссудной кассы. Он же оплачивал ее проигрыши.

Игра в маджонг была обычным времяпрепровождением наложниц по всему Китаю. Как и в курении опиума, который был легко доступен, в нем видели средство держать таких, как она, в состоянии одурения и покорности. Многие наложницы, борясь с одиночеством, становились наркоманками. Генерал убеждал бабушку приобрести эту привычку, но она его не послушала.