Жребий пепла

Пролог

Жизнь.

Сколь много вкладывают в это слово простые смертные, даже не догадываясь об ее истинной ценности. И столь же мало она стоит на самом деле. Ведь чтобы подарить жизнь достаточно провести одну ночь с какой-нибудь пьяной шлюхой в любом дешевом борделе, тогда как отнять эту «драгоценность» можно одним быстрым движением не самого острого клинка.

Каждый человек считает себя особенным. Даже самый жалкий и никчемный представитель рода человеческого свято верит в то, что он явился на этот свет с определенной миссией, задуманной неким божественным промыслом. Будто бы сам факт его существования доказывает, что без него мир уже не будет прежним, а уж если он вдруг исчезнет с лица земли, то колесо мироздания вмиг сойдет с колеи и осядет в придорожной пыли.

Чепуха.

Ороку, который уже давным-давно был более известен для других под именем Жнец, знал истинную цену жизни как никто другой. И поэтому, в отличие от многих прочих, не испытывал к ней совершенно никакого пиетета. Даже к своей собственной, что уж говорить про чужие. Люди — просто инструмент. Ни больше, ни меньше. Обыкновенное орудие, которому свойственно приходить в негодность. И в этом случае его совершенно легко можно заменить на другое. Помнится, давным-давно кто-то рассказал Жнецу, что он никогда не забудет лицо первого убитого им человека. Как же он ошибался. За прошедшие года Жнец оставил за спиной столько могил, что при всем желании не мог бы припомнить даже то, как выглядел тот недоумок Йоши.

Что же касается божьего замысла… За все это время Жнец успел узнать и увидеть столько, что уже начинал задумываться о самой природе демиургов и их роли в создании всего сущего. Впрочем, все его накопленные знания были лишь крупинкой, не более; и это если учесть, что он, наверное, познал такие тайны, которые не снились и многим умудренным годами старцам. То, что для Жнеца было не более чем дешевым фокусом, остальными почиталось за могущественную магию; ступени, которые другие покоряли годами, он преодолевал не задумываясь, по наитию. Однако даже он смог увидеть лишь верхушку, но сколько же еще неизведанного таила вселенная… Скорее всего, ответ на этот вопрос не получит ни один из ныне живущих или кто-либо из их потомков.

К тому же, думается, у богов — или, во всяком случае, тех сущностей, которых за них почитают суеверные людишки — есть дела поважнее, чем наблюдать за жизнью столь мелких ничтожных созданий, не говоря уж о том, чтобы вмешиваться в их дела. Жернова вселенной работают многие тысяч лет и будут вращаться еще столько же — так чего же должна стоить очередная песчинка, перемолотая ими? Что должно двигать гигантом, чтобы он вдруг опустил свой взгляд вниз и склонился над муравейником, вникая в дела суетящихся на грязной земле букашек? Разве что научный интерес исследователя.

Жнец размышлял об этом, глядя на обезображенные останки, которые не так давно принадлежали молодому мужчине. Редкий и от того еще более ценный экземпляр — невзирая на бродяжный образ жизни, этот человек обладал поистине бычьим здоровьем. Как правило, подобные люди представляют собой ходячий разносчик всех возможных болезней — начиная от чесотки и заканчивая тифом, а то и сифилисом; неудивительно, что их гонят даже из самых злачных притонов, заставляя ютиться под городскими стенами в компании себе подобных и бродячих дворняг. Причем последние зачастую вызвали куда больше понимания и жалости. Этот же бедняк умудрился сохранить даже зубы! Удивительно. Многие богачи тратят баснословные состояния на лекарства и знахарей, чтобы продлить свою «драгоценную» жизнь хотя бы на год — и умирают от какой-либо чепухи, вроде случайной царапины или пустяковой болезни. А кто-то ночует под открытым небом при любой погоде, питается чем попало, любыми отбросами, которые сумеет найти в ближайшей выгребной канаве, заливает в себя ведрами дешевое пойло — и по итогу всего этого даже не кашляет.

Впрочем, стоило Жнецу отвести взгляд от тела, как он тут же позабыл об этом жалком черве и его недолгой судьбе. Сейчас Жнеца куда больше беспокоили несколько более важные и насущные дела. Во-первых, его слегка настораживало собственное состояние. Чувствовал он себя… Сказать «ужасно» было бы ложью, но и утверждать обратное он бы не стал. Воистину, Разложение являлось просто удивительной наукой — именно что наукой, ничуть не уступающей по структуре и сложности астрологии, математике или медицине — но даже оно в некоторых вопросах, было, увы, бессильно.

Но, быть может, обладай он чуть большими познаниями в этой области… О, если бы это искусство практиковали как и прочие стихии: открыто и законно, подробно изучая все его возможности, достоинства, недостатки и нюансы. Но нет. Все эти напыщенные трусливые идиоты одновременно так трясутся за свое существование и в то же самое время двумя руками отпихивают то, что при должном старании с годами позволило бы не то чтобы изучить мироздание, но обуздать его, став полноправным хозяином.

Ведь нельзя как следует прознать жизнь, не изучив смерть; разобраться во всех тонкостях работы механизма можно лишь разобрав его на мелкие детали, чтобы увидеть, как он устроен. Так художник набирается опыта с каждым испорченным полотном, чтобы в итоге создать, наконец, тот самый шедевр. Нечто, что позволит ему жить в людских умах даже спустя столетия после того, как его останки сгниют и превратятся в прах глубоко под землей, смешавшись с грунтом в единое целое.

Жнец, наверное, познал этот элемент как никто другой из ныне живущих. Он мог поспорить на что угодно, что ни один чернокнижник не сравнится с ним в теории и практике этой школы. Однако даже с учетом всех его накопленных познаний, всего опыта, что он сумел достичь, хватило лишь на то, чтобы замедлить неумолимый процесс кончины. Отсрочить миг, когда ему предстоит переступить черту — не более. При всех стараниях ему до сих пор необходимо было повторять кропотливые и довольно трудные ритуалы, что представляло собой немалые неудобства, так как требовали они надежного укрытия, подальше от любопытных глаз и лишних ушей, до которых могли бы донестись вопли умирающих. Дело было вовсе не во времени — хотя и его с каждым разом требовалось все больше. И даже не в «материале» — его и раньше хватало с избытком, а сейчас он и вовсе мог отправить на поиски какого-нибудь бродяги одного из своих сподручных. Просто… Просто, наверное, где-то в глубине души — если она у него, конечно, осталась, за что он бы не мог поручиться — Жнец осознавал одну простую вещь. То, что ему до ужаса надоело топтать землю и желал он лишь одного — найти упокоение и воссоединиться со всеми своими…

Жнец сжал кулаки, затянутые в плотные кожаные перчатки. Не время для сомнений — вероломный пес Симада пока еще жив, как и все прочие предатели. А значит — нужно это исправить, и Жнец уже выбрал подходящий день. Грядет Турнир Домов — громкий праздник, который ждут многие, еще не осознавая, что он станет последним в их жизни. Эта мысль невольно заставила Жнеца растянуть губы в кривой усмешке. Точнее сказать, то, что от них осталось. После этого он обвел глазами свое творение. Так скульптор кидает придирчивый взгляд на свежую статую, изучая все ее изгибы, замечая малейшую трещинку или излишне грубый выступ. Подобным образом архитектор пытливо изучает построенный по его чертежам дом, непрестанно размышляя — простоит ли здание десятки лет или рухнет еще к концу сезона, когда почва осядет под обильными дождями?

Однако самая тяжелая работа была впереди. Сейчас перед ним на полу лежала только заготовка; бездушное создание, найденное им в старинном склепе, просто пустая оболочка, что чудом уцелела при некогда случившимся обвале. Теперь же Жнец должен был вдохнуть в нее жизнь. Навсегда лишиться частички своей Воли и передать ее чужому существу. Наверное, это было схоже с тем, как призыватели поднимают элементалей, однако магики лишь временно воплощали материальный отклик стихии. Здесь же он сам становился Творцом. Жнец закрыл глаза и положил руки на вытянутое безволосое бледное тело, отдаленно напоминающее аморфного паука. А потом принялся медленно и практически нараспев произносить нужные слова, полностью очистив свой разум от сторонних мыслей. Ведь произнеси он неверно хоть один слог — и в лучшем случае он временно лишится сил. А в худшем…

Когда Жнец произнес половину заклятия, тварь чуть шевельнулась — или ему показалось? — но голос его не дрогнул. Он не открыл глаза даже когда ворвавшийся невесть откуда сильный ветер разметал по всей зале его записи и погасил свечи. Лишь произнеся последнее слово Жнец отступил назад и стал выжидать, пытаясь привыкнуть к странному чувству пустоты. Впрочем, он пожертвовал уже слишком многим, чтобы жалеть о подобной мелочи, и если такова плата за его месть — так тому и быть. Прошло немало времени. Ему уже начало казаться, что он все же допустил ошибку: возможно неверно перевел какое-либо слово — язык, на котором он каким-то чудом отыскал формулу этого заклинания, был весьма и весьма сложен для понимания и о значении некоторых символов он мог только догадываться — либо же начертил на полу не тот знак, или же…

Жнец не мог сдержать восторга, глядя на то, как создание поднимается на лапы и обводит зал пылающим взглядом всех своих глаз. Наверное, так мать смотрит на первые шаги своего любимого дитя или кузнец наблюдает за тем, как то, что еще не так давно было куском раскаленного железа, становится грозным оружием в руках умелого воина. Думается, Жнец был единственным человеком во всем мире, кому удалось воочию увидеть подобное существо, чей вид вымер многие сотни лет назад; если не тысячи, ведь даже найти простое упоминание об этой твари и месте его возможного захоронения он смог по счастливой случайности на страницах одного пыльного гримуара.

Создание тем временем остановило свой взгляд на Жнеце и издало тихий звук, напоминающий рычание. Хоть он и слегка изменил заклятие, дабы подавить волю воскрешаемого существа и подчинить его себе, но что если оно смогло этому воспротивиться? Все представители данного вида были буквально пропитаны магией — превзойти их в этом могли разве что вымершие века назад драконы — а значит у него не было никаких гарантий на то, что его затея возымела успех. В этом случае Жнецу предстояла долгая выматывающая схватка, которую он легко мог проиграть; ведь ритуал отнял у него почти все силы, а перед ним находилась одна из самых опасных тварей которых только знал этот мир. Медленно подойдя к Жнецу чудовище повторило свой рык — а после, принюхавшись, слегка потерлось уродливой башкой о его перчатку, видимо, признавая в нем хозяина.

— Ты слышишь меня? — с облегчением произнес Жнец, все еще не веря в собственный успех.

Тварь не шелохнулась, но в глазах ее промелькнул огонек разума. Жнец удовлетворенно кивнул, двинулся к ближайшей двери и откинул тяжелый засов. Внутри крохотной комнатки — длиной и шириной примерно в два человеческих роста, не более — находился молодой парень в одной набедренной повязке, сидящий в углу возле грязного ведра. Завидев своего мучителя, он мигом поднялся на ноги, но не сделал и шага — несколько выбитых зубов в прошлый визит Жнеца быстро научили наглеца покорности.