Брак по-Тьерански

- Нарежьте вот такими ломтями. Чем тоньше получится, тем лучше.

Сам он занялся птицей. Когда первая тушка была разделана, он велел нанизать ломти мяса на длинные узкие штыри и отнес эти штыри в один из сараев. Выйдя оттуда, он нажал на какой-то рычажок и из сарая начало доноситься легкое гудение.

- Сушилка, - догадался Сэм. Это нам в дорогу, да?

И точно. Отваренный картофель был передавлен на пюре, а затем на хлопья. Кабанчика старик велел перекрутить на фарш, смешал этот фарш с чем-то, вынесенным из дома, раскатал на металлических листах с загнутыми краями и, предварительно запекши в духовке, тоже отправил в сублиматор. Сэм воспрянул духом - он поверил, наконец, что старик не собирается их дурачить.

Вечером они опять сажали, на этот раз кокосы. Старик привез их к самому морю, на прибрежную платформу. Сэму захотелось сделать покрасивее, и он начал копать ямки в рядок, на одинаковом расстоянии друг от друга. У него был отличный глазомер, и получалось ровно.

- Ты что делаешь? - воскликнул старик.

- Стараюсь, - сказал Сэм. - Как вы нас учили вчера.

- Кокосы - не бананы, их надо сажать группами и вразбивку. Представь, как уныло будет выглядеть твоя роща, когда пальмы вырастут и встанут по ранжиру. Будьте поэтами, а не чертежниками.

Быть поэтами оказалось не намного труднее, чем выдерживать правильные интервалы. Но, главное, это было не в пример интереснее. Сэм даже стишок сочинил:

Мы леса втроем сажаем,

И копаем, и копаем.

Если кто увидит нас -

Позавидует тотчас.

На следующее "утро" старик показал парням, откуда у него берется хлеб. Оказалось, деревья такие растут на одном из ярусов, хлебные. Их плоды, сорванные и разрезанные на лепешки, можно было поджаривать, замешивать из них тесто или сушить на сухари. Чем они втроем и занимались всю первую половину последних перед семидневной ночью стандартных суток. Сажали они на этот раз рис, что показалось Морею гораздо менее увлекательным делом, чем раскладка по ямкам кокосовых орехов. Парни очень устали; к концу работы у них ломило поясницу и кружилась голова.

- Ничего-ничего, - сказал старик удовлетворенно, когда Сэм по своему обыкновению пробурчал, что если бы он знал, как намотается, то ни за что бы не пошел. - Зато спать будете крепче. Да и кушать свое куда приятнее, чем чужое.

- Нас уже здесь не будет, - напомнил Морей.

- Экая печаль! С этой посадки не поедите - с предыдущей или следующей снимете урожай. Главное, что-то же вы сажали. Кто-то что-то бросил в землю для вас, вы - для кого-то. Так и пойдет по кругу.

- Он точно не хипп, - сказал Сэм перед сном.

- Откуда ты знаешь? - удивился Морей.

Сэм никогда не увлекался философией и не очень любил размышлять на отвлеченные материи.

- Я его спрашивал.

- И что он ответил?

- Что он только сажает леса.

- Значит, статуя не его?

- Про статую мы не говорили.

- Эх ты, растяпа! Самого главного не узнал!

- Это ты растяпа. Любишь чужими руками жар загребать.

- Какой еще жар?

- Ну, начет статуи. Сам спросил бы, если тебе интересно.

- И спрошу.

- Сегодня мы займемся фруктами, - сказал старик при пробуждении.

- Ночью? - вытаращил глаза Сэм.

В самом деле, тьма вокруг поляны с коттеджем стояла кромешная.

- Нам много не надо. Используем то, что у меня в погребе. Можно сублимировать и молоко, у меня его сейчас литров тридцать.

- А чай?

- Чай тоже имеется. Не забудьте, нам предстоит 5 дней пути. Если вы по-прежнему мечтаете о побеге отсюда.

- Мечтаем, - подтвердил Сэм.

- Мечтать - это хорошо, - согласился старик. - А только как вы собираетесь жить на Тьере? Там за все надо платить кредитками.

- Вот если бы та статуя была золотой! - многозначительно проговорил Морей. - Помнишь, Сэм, мы видели ее на десятом ярусе отсюда?

- Конечно, помню, - закивал головой Сэм. - А чего ты о ней вдруг задумался?

- Можно было бы ее взять и продать. И жили бы, как короли.

- Не поднимете, - меланхолично заметил старик. - В ней металла на добрую тонну. Конечно, можно отпилить ей голову... или руку.

- Зачем?

- Тоже можно продать. Даже еще проще.

Парни встревожено взглянули друг на друга.

- Не, - мотнул головой Морей. - Она слишком красивая. Жалко.

- А ты говорил: "Хипп," - прошептал Сэм, когда старик на минутку от них отошел. - Убийца он. Срок отбыл и остался.

- А техника откуда?

- За примерное поведение дали.

<p>

Художник и его творения</p>

Художник прищурился и удовлетворенно кивнул. Здесь, в мастерской, он чувствовал себя в своей стихии. Пусть здесь не светило солнце, зато и никогда не лил дождь, не было ветра, зноя, холода. Здесь круглые сутки царила одна и та же приятная сухая прохлада. Впрочем, при желании прохладу всегда можно было сменить на температуру по своему выбору. Потому что мастерская была в подвале, самом лучшем подвале из всех возможных. Она имела отлично замаскированный вход, отменную вентиляцию и две камеры. В одной из камер размещалась непосредственно мастерская, в другой был небольшой музей.

Больше всего художник любил заходить именно туда, в музей. Здесь, на простых деревянных полках, покрытых гуттаперчей, стояли его дети, его творения - двадцать статуэток, большая часть из которых была отлита из электрума, сплава серебра с золотом.

Возможно, золота здесь было и больше, чем полагалось бы для сплава с таким названием, но художнику нравилось само слово, и он употреблял его. Для себя, потому что другие человеческие лица, кроме своего, отраженного в зеркале, он видел редко. Так редко, что когда видел, то избегал всяких бесед с ними на металлургические темы. В свое время художник достаточно провел времени среди людей, чтобы перестать строить свои расчеты на человеческом бескорыстии. Слишком многие могли увидеть на этих полках лишь слитки металла, рыночная стоимость которого до сих пор никем во Вселенной не ставилась под сомнение. В отличие, кстати, от искусства.

Эх, если бы золото не было столь устойчиво к внешним воздействиям или менее удобно в работе! Или хотя бы вместо него у художника имелись другие металлы, столь же доступные! Он мог бы тогда сделать статуэтки из железо-никелевого сплава, например. Взятый в определенном соотношении, такой сплав тоже не корродировал бы в здешнем климате. Но что было мечтать о пустом? Даже бронзу в этой местности взять было неоткуда.

В отличие от золота. Да, золота у художника было столько, что он даже не стал бы смешивать его с серебром, не будь этот металл невообразимо мягким. Серебро показалось художнику вполне подходящим отвердителем, серебра он тоже мог добыть сколько угодно. Вот меди была нехватка, и находилась она в труднодоступном месте. Извлекать же другие металлы художник не только не умел, но даже и не знал, как выглядят породы, их содержащие.

В отличие от золотоносной. Вот этой, в толще которой он устроил себе мастерскую. Собственно говоря, и подвал-то, в котором он с таким удобством расположился, образовался благодаря желанию художника это золото извлечь. Скала была вырублена, выдолблена изнутри, пустая порода переплавлена в блоки для укрепления стен и свода и других строительных нужд, а золото превращено в симпатичные брусочки пятикилограммового веса.

Брусочки были сложены штабелями в углу все того же музея и закрыты чем-то вроде набора щитов, замаскированных под стенку. Щиты раздвигались, при желании раздвинуть их, конечно, но тот, кто не знал их секрета, ни за что бы не догадался, что перед ним не облицовка стены, а дверь, ведущая в сокровищницу. Там же, за перегородкой, художник хранил в сундучке вторые экземпляры своих отливок - просто так, на всякий случай. Кстати, зеркало, в которое он иногда смотрелся, тоже было золотым.

Иногда художник думал, улыбаясь про себя, что здесь, в своей мастерской, он может ощущать себя неслыханным богачом. Здесь он ел на золотой посуде золотыми ложками, смотрелся в золото и золотом любовался. Но вряд ли бы кто посторонний понял, что художник заходил в музей отнюдь не для созерцания желтого сплава. Статуэтки изображали дорогих ему людей. Людей, с которыми он некогда расстался. Не на мертвый металл, а на них жаждали смотреть его глаза, с ними он мысленно общался и часами мог сидеть, погруженный в прошлое, за возврат некоторых мгновений которого он готов был бы отдать не только оставшиеся годы жизни, но и самое бессмертие.

Вот сыновья, Додька и Мади, вот обе невестки, а вот и его бывший недоброжелатель, а затем самый большой друг старина Дак. Вот жена Дака, верная и преданная Нита, воплощение заботливости и доброты. А вот и Нела Таирова, девушка с гордым сердцем и великой душой.

Художник вновь погрузился в воспоминания. Не зря они тогда затеяли эту возню с платиновыми россыпями, россыпи надолго решили их проблемы. Жаль, что не навсегда и лишь финансово.

- Нет, - сказала тогда Рябинка, - дальше так продолжаться не может.

Эту фразу она говорила по крайней мере трижды в году, и обозначала фраза очередной хозяйственно-бытовой тупик.

- А что случилось-то? - удивилась Нита.

Их собралось четверо: двое мужчин и две женщины, обе невысокого роста, русоволосые и не первой молодости. Рябинка, впрочем, была постарше.

- Не нравятся мне эти Тьеранские каникулы, - ответила она, обращаясь ко всем собеседникам сразу.

- Да? Зато остальным они вполне по нутру, - пробурчал художник. Его недовольство было легко объяснимо: все до одной проблемы, обозначаемые Рябинкой, приходилось решать ему.

- Не понимаю, как ты можешь относиться к этому так несерьезно, - нахмурилась самая старшая дама планеты. Старшей она была не только по возрасту, но и по должности. - Отмени мы эти отпуска - сэкономили бы уйму платины.

- Вся платина и без того остается у нас, на Тьеру поступает золото. А золота у нас столько, что мы можем гнать его туда тоннами.

- Первый раз об этом слышу.

- Потому что это секрет.

- Даже от меня?

- Ты не спрашивала. А что касается людей, то они имеют право проводить свои отпуска там, где хотят. Это их право, они его заработали.

- Ты просто не хочешь понять. Все транспорты у нас забиты народом, шастающим туда и обратно. Мы не можем приглашать новичков, их не на чем везти!

- Сказала бы раньше, я давно купил бы еще несколько больших звездолетов.

- Так мы скоро вылетим в трубу.

- Дорогая, мы баснословно богаты. Ты даже не представляешь, насколько. Эта планета - просто золотое дно!

- В буквальном или в переносном смысле?

- В обоих.

- Вот этого-то я и боюсь.

За всю свою жизнь художник не помнил, чтобы Рябинка поднимала панику из-за пустяков. Но на этот раз она явно перегнула.

- Мы не можем заткнуть людям рты, - добавила она.

Он засмеялся:

- Дорогая, ты представляешь себе наших людей на Тьере кем-то вроде миллионеров. На самом деле суммы, которые они имеют на руках, достаточно скромны, и удивить там никого не могут. Львиную долю съедает дорога.