Время испытаний

— Это знак, что мы должны быть рядом! — с жаром заявил Браннан. — Я предлагаю тебе снова разделить со мной бремя власти и корону. Ты согласен, брат?

— Да, но при одном условии. Больше не будет королей тёмной и светлой половины года, хватит сражений Дуба и Падуба. Король-воин и король-филид ничем не хуже.

На том они и порешили.

Эльфы обрадовались возвращению Каллахана и с радостью приветствовали его — все, кроме златокудрой Олнуэн. Её сердце страдало, что не за того брата она вышла замуж. Чувство вины не давало поднять глаз. А когда Каллахан признался, что по-прежнему не помнит её, бедняжка так долго плакала, что ослепла от горя, и никто из мудрейших не смог её исцелить.

Увы, мир между братьями вышел недолгим. Как не сходятся вместе день и ночь, как не встречаются в небесах луна и солнце, так не могли ужиться рядом Каллахан и Браннан. Права оказалась Медб: в целой стране было мало места им двоим, и крепло меж ними недовольство.

В канун одного из Самайнов Браннан объявил, что желает вновь собрать Дикую Охоту. Он созвал всех прежних соратников: самых яростных и жестоких воителей — тех, чьи сердца не могли спокойно биться в мире без сражений и кровопролитий. Король-воин считал, что лучше позволить им вдоволь натешиться один день, чем весь год потом ждать подвоха. Король-филид наотрез отказался участвовать в забаве и своим подданным запретил. В тот день каждому эльфу пришлось решать, которому из правителей ответить отказом.

А ночью с охотниками случилась беда, ибо королева Медб тоже собрала свою Дикую Охоту, и две королевских процессии повстречались в лесу. Никто не пожелал сойти с тропы, чтобы пропустить соперника, но многие припомнили былые обиды. Бешеная скачка подогрела кровь, вдохновение битвы обуяло всадников — так произошло сражение Благого и Неблагого двора, первое после долгого перемирия. Древняя война продолжилась. Уже и не вспомнить, скольких эльфов обе стороны недосчитались в ту роковую ночь. Но больше всего Браннан горевал по дорогому другу и советнику Эйвеону, принцу грозовых дней, который был тяжело ранен в бою и несколько долгих месяцев находился между жизнью и смертью. Рыдала по старшему сыну и королева-мать Оона, призывая на голову Медб все мыслимые и немыслимые кары. В своих покоях неслышно плакала Олнуэн, ибо хоть и была она слепа, но видела лучше прочих, как братья короли всё больше отдаляются друг от друга. Она страшилась, что их разлад вскоре потрясёт всю волшебную страну.

Лишь к лету стало ясно, что Эйвеон выживет, но лицо его останется навеки обезображено огненным заклятием, а значит, он всё равно что умер. Ведь эльфы, как известно, ставят красоту превыше прочих достоинств. Увечный не может занимать высокую должность при дворе, урод становится изгоем. Все ждали, что Браннан изгонит Эйвеона прочь — даже госпожа Оона почти смирилась с грядущей утратой и заранее надела траур, — но тот отчего-то медлил.

Когда же настала годовщина роковой Охоты, король-воин со свитой вновь выехал в леса. Той ночью многие смертные стали его жертвами, и даже пара эльфов Благого двора пали под копытами королевских коней. Но Браннан рыскал по лесам в поисках иной добычи: он искал лисий огонь — редкий цветок, усиливающий чары. На заре король вернулся домой, неся в перчатке ветвь обжигающих рыжих колокольчиков с ярко-жёлтой сердцевиной и алыми прожилками. Ни с кем не посоветовавшись, он заперся в покоях Эйвеона, где совершил колдовской ритуал.

Наутро Каллахан узнал, что принц стал снова пригож собой и изгнание ему больше не грозит. Но радость оказалась преждевременной: Браннан не смог вернуть Эйвеону прежнее лицо, поэтому забрал и даровал ему чужое. Король-воин всегда недолюбливал Шона и счёл, что уж лучше тому стать изгнанником вместо Эйвеона. Об изгнании он объявил в тот же день — и, конечно, Каллахан с этим не согласился.

— Ты поступаешь не по чести. Оба они наши братья, и один не может быть важнее другого.

— Странно мне слышать такие речи! — Браннан не изменился в лице. — Как можешь ты равнять меж собой эльфа и недоэльфа? Конечно, Эйвеон важнее.

— Шон и твой подданный тоже, — напирал Каллахан. — Я спою тебе хулу за то, что без спроса берёшь чужое.

— Так я спросил, — усмехнулся король-воин. — И он сказал, что сделает всё, что в его силах, лишь бы Эйвеона не изгнали. Так что можешь грозить мне хулой сколько угодно, но у тебя нет ни единого повода петь её. Можешь осуждать меня, но я в первую очередь думаю о королевстве. В отличие от тебя.

— Если ты прогонишь Шона, я уйду вместе с ним, — яростно пообещал король-филид.

— И снова бросишь меня? Из-за какого-то полукровки? — в голосе Браннана послышалась давняя обида, а брови угрожающе сдвинулись. — Я так и знал, что тебе нельзя верить, брат…

— Это твой меч чуть не лишил меня жизни! Это ты женился на моей невесте! И ты сделал изгоем моего лучшего друга! — сыпал обвинениями Каллахан. — Выходит, уже трижды ты предал меня. Так кому из нас нельзя верить?

— Если в чём я действительно виноват, то лишь в последнем, — горько вздохнул король-воин. — Не думал, что это так расстроит тебя. Но способа вернуть всё, как было, я не знаю. Останься, брат, и мы вместе что-нибудь придумаем. А Шон не пропадёт — ему будет полезно пожить и среди людей. Они ведь тоже его родичи, как и мы.

— Когда найдёшь верный способ всё исправить, сообщи мне о том, — не уступал Каллахан.

— Если ты уйдёшь сейчас, — начал Браннан, — мы с тобой навеки станем врагами.

Король-филид горько усмехнулся:

— Не хочу тебя огорчать, брат мой, но мы с тобой уже давно враги.

Так они и ушли из волшебной страны: сновидец Шон, ставший изгоем не по своей вине, и Каллахан — король, отказавшийся от своего королевства. Ни Браннан, ни Эйвеон ничего не сказали им вслед. Ещё несколько эльфов присоединились к изгнанникам, не пожелав больше терпеть своенравность короля-воина. И даже подаренный ворон улетел вслед за тем, кто его когда-то приручил…

Говорят, слепая королева Олнуэн хотела сбежать вместе с Каллаханом, но тот остановил её, потому что так и не вспомнил, что когда-то они любили друг друга.

Говорят, король-воин продолжил править Неблагим двором по своему разумению, и его жёсткий нрав с годами лишь ужесточился. Но Правда Короля не была нарушена. С тех пор близнецы виделись не раз, но так и не примирились, потому что Браннан не нашёл способа обратить чары вспять. Да и искал ли?

Говорят, что лишь восемь раз в году — на Самайн, Имболк, Бельтайн и Лугнасад, а также в дни солнцестояний и равноденствий, — принц Шон обретает прежнюю внешность, а принц Эйвеон вынужден прятать под маской уродливые шрамы. Но однажды справедливость будет восстановлена, четыре брата вновь встретятся, и кто знает, чем всё закончится: может, миром, а может, новой войной? А земля помнит обоих своих королей…

Зато для смертных та давняя ссора обернулась благом, ибо Каллахан, простившись с прошлым, поступил на службу к королю людей и стал обучать лучших чародеев. Так и появился отряд Соколов — тех, кто издавна хранит покой Объединённых Королевств, защищая его жителей от козней обоих эльфийских дворов — Благого и Неблагого.

Мастер Дэррек ещё не успел дух перевести, а впечатлённые слушатели загалдели, перебивая друг друга.

— Надо же! Белый друид! — воскликнул Орсон, прижимая к груди руки. — Выходит, я нашёл его?! О, б-боги…

Келликейт на радостях обняла его, принялась гладить по плечу, успокаивая и что-то шепча на ухо. Неожиданная удача друга заботила её больше, чем старые интриги волшебной страны.

— А какой этот Браннан-та паскудный, оказывается! — цокнула языком Розмари. — Ух, нашла бы я его — все космы бы ему повыдергала-та! И не посмотрела бы, что древний эльф!

— Не спеши, — не согласился Риэган. — Мы слышали историю с одной стороны. Кто знает, как всё выглядело бы, спроси мы мнение короля-воина. Порой благо страны и благо наших близких — не одно и то же. Но только истинному правителю под силу сделать правильный выбор.

Розмари вздёрнула нос, не желая даже мысли допускать, что дорогой её сердцу Каллахан мог быть хоть в чём-то не прав. А вот мастер Дэррек важно кивнул, соглашаясь с гостем.

— В первую очередь он именно что король. Одни могут любить Браннана, другие считать негодяем, но Неблагой двор по сию пору процветает под его рукой, свободный и дикий. Ни Медб, ни другие могущественные эльфийские владыки не подмяли его под себя — и в том есть немалая заслуга короля. К слову, наш командир не испытывает ненависти к брату, а это о чём-то да говорит.

— Только о благородстве мастера Каллахана! — Розмари упрямо поджала губы.

— Чего не отнять, того не отнять… — мастер Дэррек по-стариковски кряхтя, поднялся. — Засиделся я тут с вами, а ведь уже совсем светло. Пора и честь знать. Давайте-ка отдохнём, пока есть возможность. Надеюсь, я не пожалею, что поведал вам эту историю, и вы усвоите добрый урок.

Все закивали и, усталыми голосами пожелали друг другу спокойной ночи (вернее, уже утра).

За окном уже вовсю пели птицы, приветствуя первый день года и зимы. Время безвременья закончилось, замершее колесо со скрипом стронулось с места.

Сам Элмерик так и не смог снова заснуть, как ни старался. Вместо добрых снов его одолевали тревожные мысли. Стоило лишь прикрыть веки — как перед внутренним взором возникал поединок Браннана и Каллахана. Может, ему довелось узреть то самое сражение короля Дуба и короля Падуба из прошлого? А может, видение было предупреждением? Но о чём? Что они сразятся вновь?

Ещё он думал о мастере Шоне. Столько лет жить с чужим лицом, снимая маску по особым праздникам. Никому не пожелаешь такой судьбы…

Но больше всего Элмерика заботили слова мастера Дэррека. Зачем он вообще рассказал эту историю? Какой урок Соколята должны были из неё извлечь. Что командир тоже человек, хоть и эльф? Что он может ошибаться? Или что у каждого есть горькое прошлое, о котором следует помнить, но не тащить за собой следом?

Каждый мог вынести из этой истории что-то своё. Но мастер Дэррек и не утверждал, что урок будет одинаков для всех.

Элмерик вдруг живо представил себе забавную круглую фигуру наставника, поднявшего вверх указательный палец. Он ещё наверняка привстал бы на цыпочки, чтобы казаться выше, и сказал бы что-то вроде: «Ты юноша взрослый, должен уже и сам понимать, что творить глупости способен каждый. Но чтобы раз за разом вставать и идти вперёд, нужно не только совершать ошибки, но и научиться прощать себя за них».

Надо ли говорить, что Элмерик был всецело согласен с воображаемым наставником?

Долг короля