Песнь войны

* * *

Рихард Вайс покинул повозку на Перекрёстке, чтобы сопроводить юных Рейнаров обратно в Дракенталь, так что остаток пути Карл и Рейквин проделали вдвоём. Распрощавшись с эльфом, алхимик брёл по улицам неприветливого Энгатара, а подозрительные взгляды людей в серых балахонах не добавляли этому месту радушия. Но к чёрту их всех, он теперь человек свободный и ни одна угрюмая рожа, глядящая вслед, этого не изменит. Да и город, если приглядеться, всё такой же суетной муравейник, каким Карл запомнил его, когда был здесь много лет назад.

Вот главная улица сворачивает в Серный переулок, где обосновались алхимики и аптекари всех мастей. Нос алхимика почуял запах железной окалины, доносящийся из Стального тупика. Тамошние кузнецы и стеклодувы, помнится, заломили непомерную цену, когда Карлу понадобилось починить сломанный кальцинатор. Цены здесь, конечно, что надо: городу всё равно, насколько полны твои карманы, он всегда готов их обчистить тем или иным способом. Но и обладатель пустого кошелька здесь не пропадёт, а то и вовсе найдёт способ его наполнить, пусть и совсем нечестным способом. Алхимик вспомнил о Висельной улице.

Это злачное местечко, ранее звавшееся Крысиной норой, своим нынешним названием обязано королю Гюнтеру Первому, который в борьбе с преступностью в городе избрал самый радикальный из методов. Одному ему известным способом он нанял дюжину убийц из народа тёмных эльфов и подослал их к главам влиятельных преступных кланов Энгатара. Когда большие шишки были мертвы, он велел развесить их тела на виселицах вдоль улицы. Это привело к небывалому по масштабам дележу власти в преступном мире города, залившему кровью сначала Крысиную нору, а потом и весь Энгатар.

Закончилось всё тем, что сговорившиеся кланы оказались достаточно умны, чтобы предложить королю компромисс, и пригласили его на переговоры, а король оказался достаточно глуп, чтобы прийти на них. Следующим утром жители Крысиной норы обнаружили своего монарха в очень интересном положении: части его тела были развешаны на тех самых виселицах. Королевских гвардейцев же, избитых, голых и униженных, отправили обратно в замок передать, что с теневым миром города шутить не стоит. В притонах того времени даже родилась и поныне популярная песенка, смысл которой был таков: Гюнтер Эркенвальд разделил на части преступный мир, а преступный мир разделил на части его самого.

Разумеется, сын короля, Гюнтер Второй, распорядился уничтожить трущобы и убить новых предводителей банд. Крысиная нора была почти полностью разрушена и сожжена, вот только огонь перекинулся на другие дома и добрую половину города охватил пожар. Сотни людей остались без крыши над головой, а преступным главарям всё же удалось улизнуть. Со временем улица вернула себе прежний вид, но впредь жители назло стали называть её Висельной.

Карл даже помнил пару куплетов той песни, но ему всегда было лень запоминать её целиком. Да и ни к чему это было: на Висельной ему доводилось побывать всего пару раз, и вовсе не по своей воле. Куда больше ему нравилось совсем другое место… Вот оно. Здание такого родного и приятного глазу имперского стиля. Мраморные буквы «Fenns und Dreiberg» так напомнили Карлу о родной стране, что пришлось утереть появившуюся на стариковских глазах непрошенную влагу.

За массивной дверью его ждал всё тот же знакомый просторный зал. В конце зала у стола он увидел стоящую спиной низкорослую коренастую фигуру. Услышав шаги алхимика, фигура повернулась, и по коридору восторгом прокатился до боли родной и знакомый голос.

— Чтоб мне провалиться на этом самом месте! — Дунгар широко раскинул руки. — Карл, старый чёрт, Эльдштерн!

— И я рад тебя видеть, угольная борода! — рассмеялся алхимик.

Гном промчался по коридору такими широкими шагами, какие вообще только были возможны для гнома, и крепко обнял старинного друга.

— Полегче, Дунгар, — прокряхтел Карл. — Пощади мои старые кости!

— Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! А уж как обрадуется Рия…

— Слава богам, она тоже здесь! Всё бы отдал, чтобы увидеть свою девочку!

— Будет скоро. Мы договорились, она после приёма у короля сразу сюда вернётся.

— У короля… — протянул Карл. — Ишь ты. Высоко метит.

— Она ж теперь на особом счету. Герой войны, как Игнат с Драмом.

— И эти двое с вами? — изумился алхимик. — Воистину наш мир тесен.

— Теснее, чем ты можешь себе представить! Но лучше расскажи, как этот ублюдок Рейнар с тобой обращался. Клянусь, если он хоть пальцем тебя тронул, я лично ему зубы выбью, будь он хоть трижды лорд!

— Дружище, нам обоим есть, что рассказать друг другу. Держу пари, у тебя здесь найдётся, чем промочить горло. Если же нет, то ты не настоящий Дунгар Велендгрим.

— Обижаешь, старый пройдоха! Идём-ка со мной…

Поведав друг другу последние известия за кружкой холодного тёмного пива, принесённого мальчишкой-посыльным из таверны неподалёку, друзья не заметили тихих шагов, пока их обладательница, прокравшись словно мышка, не повисла на плечах старого алхимика.

— Дядя Карл! — голос Рии дрожал от счастья, а глаза блестели. — Я и не надеялась увидеть тебя вновь!

— Ну что ты такое говоришь, девочка моя! Что ж со мной станется? — по щеке алхимика потекла слеза. — Я ж как старый дуб — с годами только крепче становлюсь. Вот только, родная, прошу тебя, со спиной полегче. Присядь-ка лучше к нам.

— А я осмелюсь предложить даме отличного пива, пока вы оба тут потоп не устроили. А ну, прекращайте! — хотя Дунгар и сам украдкой утёр глаза рукавом. — Порадуемся, что не потеряли друг друга в этой чертовщине, а остальное — гори оно синим пламенем!

За радостными разговорами время пролетело незаметно. И даже все неприятности, ужасы войны и заточение в темнице уже не выглядели такими страшными. Вдруг, словно приведение, в дверном проёме появился щуплый старичок в очках. Вид у него был ещё бледнее обычного, а руки пробирала крупная дрожь.

— Клаус! Что ж ты встал, как вкопанный, — воскликнул Дунгар. — Присядь к нам, пивка хлебни! Тебе для цвета лица полезно будет.

— Ох, господин Веледгрим…

Гном нахмурился.

— Что стряслось? Клаус, последний раз я видел тебя таким, когда старый Гельмут Феннс преставился. Что сейчас-то произошло?

— Господин Юргент Драйберг… вернулся из Ригена, — старичок говорил сбивчиво. — Они отзывают…

— Чего отзывают? — гном нахмурился ещё сильнее.

— Отзывают банк… — Клаус набрал побольше воздуха и выпалил. — Банк «Феннс и Драйберг» отзывают из Энгаты. Вскоре начнут перевозить хранилище в Риген.

— Тогда нужно скорее очистить твой счёт Рия, — засуетился гном. — Клаус, ты уже должен был получить все бумаги или что там ещё надо, чтобы девочка могла забрать своё. Принеси ключ от хранилища!

— Господин Драйберг сказал… Все счета заморожены. Приказ из Ригена. И забрал ключ.

— Это что же, Рия теперь не получит своих денег? И никто не получит? Даже я? Мы теперь что, на мели?

— Увы, — сглотнув, ответил Клаус.

В комнате повисла звенящая тишина. Дунгар молча глядел в одну точку. Не меняя направления опустошённого взгляда, он вздохнул и отхлебнул из кружки.

— А ведь неплохо день начинался, — проговорил гном. — Нам понадобится больше пива. Свобода и сила. Рассекая облака, он видел под собой деревни и пастбища, луга и поля, крошечные замки и едва заметных, словно пылинки, людей. Величественные горные гряды внизу тщетно стремились достичь подобных высот, а он лишь смеялся, глядя на них. Нет, лишь ему дозволено быть так высоко, куда не добраться ни зверю, ни птице, ни жалкому человеку. Повинуясь внезапному порыву, он взглянул на солнце, трусливо сползавшее за горизонт, словно прячась от его величия, и… Проснулся.

Пробившийся через окно Пламенного замка ярко-алый луч закатного солнца разбудил задремавшего в своих покоях Дериана Рейнара. На коленях лежала раскрытая книга о драконах на неизвестном ему языке. Время не пощадило этот фолиант, и некоторые загадочные витиеватые надписи, некогда каллиграфически выведенные неизвестной рукой в дальних краях, уже было невозможно разобрать. К счастью, тут же располагались перевод и комментарии, сделанные дахаарским жрецом, которые позволили лорду Драконьей долины прикоснуться к древнему, зловещему и почти повсеместно забытому знанию.

Дериан, любивший книги больше иных людей, мог бы посчитать кощунственным подобное обращение с древним фолиантом, но не в этот раз. И книга, и переводчик стоили ему немалых затрат, но цель, вне всякого сомнения, оправдывала средства, так что содержание фолианта он знал почти что наизусть. Далеко не в первый раз пробежав взглядом излюбленные моменты, он осторожно закрыл тёмно-лиловый переплёт из бугристой кожи неизвестного зверя.

Последний луч солнца скрылся за далёкой горной грядой, обрамлявшей драконью долину. «Пора», — прошептал он сам себе и поднялся из кресла. Его дочь и сын прибыли в замок вчера днём и наверняка уже успели отдохнуть от дороги. По их словам, его величество выделил им лучшие покои, а Марис был в восторге от изысканных кушаний. Лорд, услышав это, лишь усмехнулся. Его сын всегда был сладкоежкой, но Дериан не видел в этом ничего страшного. Напротив, ему, воспитанному в строгости и в тени старшего брата, получавшего самые лакомые куски, самых смазливых девиц и самые дорогие подарки, порой хотелось, чтобы хотя бы его дети получали всё самое лучшее. Марис же был тому только рад, год от года исправно прибавляя в весе. «Израстётся ещё», — говорили при дворе, а старая служанка, нянчившая ещё отца Дериана, утверждала, что юный Марис выглядит точь-в-точь как старый лорд Ривен в его возрасте.

Но вот за кого лорду Рейнару не приходилось беспокоиться совершенно, так это за дочь Мирану. Спокойная начитанная девушка была так похожа на свою мать, несчастную Ингрид Ритс. Тот же чуть заострённый носик, ясные аквамариновые глаза, красота и спокойный, но острый ум. Дериан любил её так же самозабвенно, как её мать, и даже её некоторая отстранённость дочери была ему приятна. Владыке Пламенного замка даже нравилось, что она не похожа на типичных лордских дочерей и придворных девушек. Что светским приёмам, на которых самому Дериану приходилось присутствовать вместе с братом вопреки своей воле, она предпочитала чтение книг или прогулки по саду. И несмотря на то, что иные лорды выдавали дочерей замуж, едва тем исполнялось пятнадцать, Дериан так и не смог подыскать для Мираны подходящей пары. «Плевать, — думал он, — если даже ей суждено остаться одинокой, это лучше, чем увидеть, как такой драгоценный цветок увянет в недостойных руках…»

Дериан вдруг ощутил давящее, щекочущее чувство пониже горла. Он знал, что это означает, и привычным движением достал платок, испачканный засохшей бурой кровью. Кашель душил его, медленно убивая день ото дня, а со временем к нему добавился отвратительный, сводящий с ума зуд. Особенно сильно он сводил с ума по ночам, заставляя просыпаться и чесать руки и ноги деревянным гребнем, оставляя на коже кровавые борозды. Когда приступ закончился, лорд опёрся на стену, тяжело дыша. Горло горело огнём, тело пробирала мелкая дрожь, а на глазах выступили нежеланные слёзы.