Сказка о яблоках, птицах, кольце, смелости и смерти

Яблони Лина увидела, когда уже была готова повернуть назад: ей показалось, что она все-таки умудрилась заблудиться. Три яблони стояли чуть сбоку от тропинки, склоняясь кронами друг к другу, но только на одной яблоки тускло светились, словно в них поселились светлячки.

Воровато оглянувшись, Лина на цыпочках то бегом, то крадучись добралась до ближайшей яблони. Золотые яблоки росли высоко, а листья, казавшиеся в сумерках серебряными, шептали: «Не трогай нас, не трогай!»

— Мне очень надо, очень, — прошептала Лина. Она попыталась сорвать яблоко, но оно не поддавалось, словно дерево не хотело отдавать его. Листья шумели, и в их шелесте сперва еле заметно, а потом все сильнее и явственнее зазвучала мелодия, настолько грустная, что у Лины выступили на глазах слезы. Ей чудился голос, самый прекрасный, какой можно только вообразить, он пел на незнакомом языке, но было понятно, что его песня о разлуке и о встрече, которая грезится, но никогда не становится явью...

А потом оказалось, что Лина стоит в комнате, освещенной тысячью свечей, а напротив нее, на изящном стульчике сидит... чудовище. Больше всего чудовище смахивало на огромного персидского кота: все тело и морда его были покрыты нежной белой шерстью, на ушах, торчащих вверх, красовалось по красному бантику, шею и грудь украшала черная манишка. И морда была похожа на кошачью, если бы не слишком большие глаза, почти отсутствующий нос и жуткие клыки, напоминавшие небольшие кинжалы. В лапах с чрезмерно длинными пальцами, покрытыми тонким мехом, чудище держало обыкновенную шестиструнную гитару. И это отчего-то казалось страшнее всего.

— А-а-а, — попыталась закричать Лина, но вышло как-то очень неубедительно и хрипло.

Чудовище вздрогнуло и произнесло: «Эта страшила еще и орет!»

Лина сразу узнала голос: именно он пел удивительную песню в саду, именно он зачаровал ее настолько что она... Лина потерла виски и, старательно косясь в угол комнаты, сказала:

— Простите, вы, наверное, хозяин? Ну, в смысле яблок? Да?

— А вы, наверное, воришка? Ну, в смысле яблок? Да? — передразнило ее чудовище. — Как же мне это надоело! — добавило, отставляя гитару в сторону. — И ведь взяли бы одно, ну ладно — три, но нет, норовят газоны потоптать, яблоки все оборвать. Хорошо, еще пикники не устраивают… Ну, а кто сказал, что скоро и такого не будет? — ворчало чудовище, устраиваясь на явно маленьком для него стуле поудобнее. — И что же с тобой делать?

— Простите меня, — покаянно сказала Лина, — но я только три. У меня папа... я… я должна была попросить или купить, но я... Я только три...

— Три? — чудище подошло к ее сумке и стало вытряхивать из нее… яблоки. Один, два... десять... двадцать. Непонятно было, как они только уместились там.

— Я ничего не понимаю, — потрясенно повторяла Лина, — ничего не понимаю, — подняла глаза на чудище. По его морде разобрать, что оно думает, а тем более чувствует, было совершенно невозможно.

— Воровка и лгунья! — чудище устало вздохнуло и повторило: — Что ж с тобой делать? — обессиленно опустилось на стул и подперло лапой морду.

— Я не знаю, как все эти яблоки у меня оказалась. Мне нужно всего три, и я... — Лина гордо вздернул подбородок, — и я могу дать клятву чем угодно: если вы меня отпустите, чтобы я отнесла их папе, то я... Я вернусь!

— Опять? — глаза чудовища стали еще больше. — Зачем?

— Как — зачем? В сказках, это… всегда… — запинаясь, сказала Лина. — Ну, там отпускают... А она потом назад...

— Я не читаю ваших дурацких сказок, — чудовище встало со стула и стало ходить по комнате. — Я люблю покой и одиночество, покой и одиночество, я терпеть не могу гостей! Зачем ты мне сдалась? Смотреть на твое уродство и радоваться, что я не такой? Вернется она! Не было печали!

— Я… вы что... меня... убьете? — последнее слово Лина прошептала.

Чудище остановился, подошел к ней поближе, обошел, фыркнул:

— Еще прелестнее! На что мне твое уродское мертвое тело? Возись с ним...

— Но что тогда? — в голову приходили идеи одна страшнее другой.

— Тогда? Тогда...

Лина всхлипнула:

— Понимаете, папа умрет, а если я не приду... то они, мама...

— Помолчи! — рявкнуло чудовище и посмотрело в окно. — Вот что. Найди и принеси мне двух птичек. Двух хороших золотых птичек. Принесешь — получишь яблоки. Поняла?

Лина кивнула.

— Тогда вон отсюда! — гаркнуло чудище и махнуло лапой. Лину закружило и потащило по коридорам, лестницам, тропинкам сада, к ручью. Остановилась она как раз посередине ручья и заревела, глядя на свои промокшие ноги.

Наш костер в тумане светит...

— Я тебе говорил, не бери больше трех? — устало спросил ее Эван, после того, как Лина ему все рассказала.

— Я и не брала, — она не удержалась и снова всхлипнула. — Какой же он страшный! Как из ночного кошмара! И еще меня уродиной обозвал.

— Ладно, все уже позади. Почти, — он обнял ее за плечи. — Ноги высохли?

— Ага. А еще птички золотые. И потом этих птичек... этому... опять нести...

— Не переживай, птички золотые мне знакомы. Это недалеко. Завтра, к вечеру там будем. Не горюй, все не так плохо.

— Зачем ему эти птички? Для красоты?

— Не такие уж они красивые, на голубей похожи, правда, оперение яркое. Но главное, лучше сторожей не придумаешь, орут так, что уши закладывают. Только вот мрут быстро.

Огонь догорел, угли едва тлели.

— Мне страшно, — тихо сказала Лина. — Очень. Я один только раз в поход ходила, да и то, все время было слышно, как идут электрички. А тут такая тишина, мне кажется, кроме нас двоих никого нет, а с другой стороны, наоборот, все живое, все такое... опасное.

— Я и говорю: хорошая девочка. Держи, — он вынул из сумки тонкую шаль. — Да не смотри так. Волшебное, тонкое, но очень теплое.

— А ты?

— А я и так могу. Спи.

— Не усну, — сказала Лина, кутаясь в покрывало и пытаясь устроиться поудобнее. Не прошло и пяти минут, как она сладко спала.

— Я же говорил: волшебная вещь, — Эван поплотнее запахнул плащ.

* * *

— Я очень хочу есть, — сказала Лина.

Утром они выпили воды из ручья и съели по половинке завалявшегося в сумке яблока.

— Я тоже очень хочу есть. И по чье вине вместо того, чтобы сидеть сейчас в славной таверне на границе, мы шагаем по дороге? Кто решил собрать все яблоки?

— Не брала я их. Не знаю, как так вышло! Не брала! — закричала Лина. — Ну сколько можно повторять!

— А чего ты орешь-то? Я точно не виноват в том, что пришлось поменять планы. Заметь, договора таскаться по заданиям этого кота-переростка не было. Я тебе обещал сад показать и помочь яблоки найти. Выполнил?

— Выполнил! Ну, и бросил бы меня. Мне все равно больше тебе отдать нечего! И... и... и вообще!

— Могла бы просто сказать: «Спасибо, Эван», вместо того, чтобы орать, — он опять засвистел и прибавил шагу, оставив Лину стоять посреди дороги.

— Прости, ты прав, — ей стало стыдно. — И спасибо, что не бросил, — она догнала его и зашагала рядом.

— Бывает. Мир? — он протянул ей руку.

Им удалось перекусить по дороге, заглянув на небольшой хутор, где жили семь братьев. Эвана они встретили с радостью, а к Лине отнеслись с опаской. Оставили еду на столе, а сами ушли, буркнув что-то о неотложных делах.

К вечеру путешественники увидели вдалеке огни и через полчаса вошли в небольшой город, центральная улица которого привела их к высоким воротам, закрывавшим въезд в сад.

— Вот это я понимаю — сад, — прошептала Лина. — И дом видно!

— Ага, с такой иллюминацией незаметно пробраться за волшебными птичками — два раза плюнуть, — усмехнулся Эван.

— Опять я?

— А кто? Кому яблоки нужны? Иначе толку никакого не будет. — Значит слушай...

Птица-жар

Она шла по парку, прямо к дому и повторяла про себя еще раз все, что сказал Эван:

«Если спросят, куда идешь, скажи, что несешь хозяину весточку от соседа. Они сто лет в ссоре, и то и дело подливают масла в огонь, передавая друг другу через посыльных вызовы на дуэль и прочие глупости. Если, бог даст, не поймают, то обойди дом, за ним увидишь огромную клетку, а в ней птички сидят. Открой дверцу, возьми в ладони зернышки и протяни птицам. Тех, которые тебе на руку сядут, хватай и беги, что есть силы. В клетку только не входи, не зевай», — и Эван дал ей две пригоршни округлых семян, теплых на ощупь. И вот, идя по саду, Лина нащупывала зернышки в кармане куртки. Она была полна решимости сделать все так, как сказал Эван.

Навстречу ей попался садовник, который толкал бы перед собой тачку с землей. Лина опустила глаза, но садовник не проявил к ней ни малейшего интереса. И все же она прибавила шаг, обошла дом и направилась к клетке, которую видно было издалека — внутри нее словно солнце заперли. Птицы сидели тихо, но, когда Лина приблизилась к клетке, стали вопросительно попискивать, крутя маленькими головками из стороны в сторону.

— Я вас не обижу, честно, не обижу, — стала шептать Лина, одновременно пытаясь открыть хитроумную защелку. Хорошо еще замка не было! Наконец дверца открылась, Лина пошарила по карманам, выгребла зернышки и протянула их на открытых ладонях.

— Кушайте, птички.

Птицы посматривали то на угощение, то на Лину, словно прикидывая, надо ли так рисковать из-за зернышек. Наконец две пташки одновременно взмахнули крыльями, отчего те засияли еще ярче, и Лина на секунду ослепла. Когда перед глазами перестали плясать желтые круги, Лина увидела, что на ее ладонях сидят птицы и спокойно клюют зерна.

— Ах вы мои хорошие, — она осторожно вытащила птиц из клетки попыталась сунуть, как показывал Эван, их в мешок. И тут они заголосили, стали вырываться. Их всполошенные товарки, заверещали на все голоса. От этого крика поднялся такой ветер, что Лине пришлось ухватиться за прутья клетки, чтобы не упасть, птицы выскользнули из сумки, взмыли в небо, спикировали вниз, и, задев крыльями макушку Лины, залетели в клетку. Ветер затих.

— Так-так-так, — раздалось за спиной Лины. — Я так и думал! — рядом стоял тот самый садовник, уперев руки в бока. — Значит, воруем?

— Я...

— Молчи-молчи, — садовник приложил палец к губам. — Я сам догадаюсь. Тебя в наших краях не видел, в моем городе таких точно нет, значит, кто-то тебя прислал. И я догадываюсь кто. Охочий до чужого добра меховой мешок с наглой усатой мордой?

— Ну... почти. Дело в том...

— Ах, в чем бы ни было дело, — садовник снял перчатки, демонстрируя руки, унизанные перстнями, скинул старую крутку, под которой оказалась белоснежная рубашка, — а птичек он моих не получит. Отошлю я вас, барышня, к нему обратно. Ком-пакт-но. В мешочке. — И садовник, а правильнее — хозяин дома — премерзко захихикал.

— Нет, — сказала Лина и сама удивилась, что может так спокойно говорить. Вот ведь странность, тот котище ей ничего делать не собирался, а она его боялась, а этот планирует разделать и запаковать, но на человека похож, и уже кажется, что можно с ним договориться. — Вы правы, мне ваши птицы не нужны, но если я их не принесу, он не даст мне яблок, а если я вернусь домой без яблок, то мой папа... умрет. Я на все готова ради этих яблок. Поэтому...

— Ах, какой поворот! — хозяин дома, не боясь запачкать брюки, присел на перевернутое ведро. — Что ж... Редко, когда найдешь гонца, готового на все. А ты действительно готова на все, девочка? Тебе лет-то сколько?