Приключения Чикарели

ЕШЬ БОЛЬШЕ, БОЛТАЙ МЕНЬШЕ

Русло высохшего родника, по которому мы углублялись, становилось все шире и таинственнее. По пути нам попадались темные пещеры, из которых раздавались вздохи и стоны.

— Что это за стоны? — всякий раз недоуменно спрашивал Чикарели.

— Так стонет земля, которой люди принесли много страданий.

— Неужели земля чувствует что-то?

— А ты как думал? Природа — это хрупкое сердце земли, она чувствует и переживает так же, как сердце человека. Природу надо не покорять, а беречь. Мы вникаем в тайны природы и разрушаем ее, вместо того, чтобы уловить их суть и сберечь это чудо для потомков. Подумать страшно, что мы вытворяем с природой. А ведь это обернется бедой для нас самих. Будь у меня собственная радиостанция, я бы передавал ежедневные сводки о состоянии Земли, просил бы, нет, требовал бы беречь природу:

НЕЛЬЗЯ РВАТЬ ЦВЕТЫ!

НЕЛЬЗЯ ЛОМАТЬ ДЕРЕВЬЯ!

НЕЛЬЗЯ ПОВОРАЧИВАТЬ РУСЛА РЕК!

НЕЛЬЗЯ ПРОИЗВОДИТЬ ВЗРЫВЫ!

Земля ведь тоже живой организм. Представь, что все это происходило бы в твоем организме, что бы с тобой произошло?

— Я бы… я бы, наверно, лопнул.

— В том-то и дело, мой милый, что Земля тоже однажды не выдержит издевательства над собой и лопнет. Ей с каждым днем все труднее сопротивляться.

— Я никогда не забуду того, что увидел здесь и услышал от тебя, — сказал Чикарели.

Мы пересекли два-три ущелья и оказались перед новой городской стеной.

— Опять какой-то город, — недовольно сказал Чикарели.

— Да, город, — ответил я, не меньше него уставший от неприятных встреч, — но выхода нет, надо идти.

Едва мы вошли в город, как в нос нам ударил запах прогорклого жира. На центральной площади был установлен огромный памятник столовой ложке. На крыше каждого дома, как древки, торчали такие же столовые ложки, только размером поменьше, а на дверях и ставнях были изображения тех же ложек, сделанные масляной краской. На улицах не было никого. Город словно вымер.

— Эй, кто-нибудь! — звонко крикнул Чикарели.

И в тот же миг окна домов распахнулись, и в них высунулись упитанные физиономии с невероятно большими ртами.

— Чего разорались? — завозмущались они. — Не даете людям отдохнуть.

— Мы хотели поприветствовать вас, — ответил я.

— Нечего, — ответили они в один голос и дружно захлопнули ставни.

Мы с Чикарели растерянно переглянулись и, честно говоря, обиделись. Мы уже решили идти восвояси, как вдруг зазвенели колокола, и кто-то зычно крикнул с городской башни:

— Пора вставать, сограждане, время обедать!

— Любопытно, — сказал Чикарели, и мы решили вернуться на городскую площадь к памятнику столовой ложке.

Подойдя поближе к памятнику, мы заметили, что на пьедестале золотыми буквами высечено: «Ешь больше, болтай меньше». Ведущая внутрь пьедестала дверь распахнулась, и оттуда вышел толстяк-повар с оловянной ложкой через плечо. Поставив ее на землю и держа, как часовой винтовку, он торжественно заявил:

— Уважаемые сограждане, сегодня повара приготовили для нашего губернатора пятьдесят гусей в яблоках, зажарили четырех поросят с молодой картошкой… Ах, как я люблю жареную на свином сале картошку!.. Простите за лирическое отступление. Суп из куриных потрохов…

Тут пошло перечисление блюд, которые мы, простые смертные, позволяем себе есть не чаще, чем два раза в году: рябчики, стерлядь, грибы и прочее, и прочее, чего я при всем своем желании не могу припомнить. Мы стояли, глотая слюни, а повар продолжал:

— С сегодняшнего дня мы решили внести некоторые изменения в нашу деятельность. Если раньше наш бесценный губернатор, отобедав, мыл руки перед десертом, отныне этого не будет. Спрашивается, зачем понапрасну терять время на мытье рук? Совершенно верно, незачем. Жизнь коротка, и просто бессмысленно убивать время, тратя его на формальности. Нужно дорожить каждым мгновением нашей скоротечной жизни. Только бездельники способны попусту убивать время. Будем экономить время, чтобы спокойно тратить его на еду. Да, сограждане, нужны преобразования. А теперь позвольте огласить сегодняшнее десертное меню.

У меня от голода уже кружилась голова, а повар перечислял торты, которые у нас дома бывают только по большим праздникам.

— Вот бы поприсутствовать на таком обеде! — облизнулся Чикарели, как любой ребенок, питавший слабость к сладкому.

Мы поспешили проникнуть в таинственную дверь попытать счастья и последовали за поварами.

— Фу! — воскликнул Чикарели, едва мы вошли. — Терпеть не могу запаха жареного лука.

— Эй, кто вы такие, сюда нельзя! — остановил нас один из поваров, с трудом волочивший собственный живот.

— Мы бы хотели повидаться с губернатором.

— Что вы, ни в коем случае, господин Объедала питается, — он презрительно измерил нас взглядом с ног до головы. — До чего неприятные типы, противно смотреть на вашу худобу. Откуда вы взялись?

— Откуда надо. Нам нужен губернатор.

— Только вас не хватало. Катитесь, откуда пришли, и не портьте нам аппетит.

— Нам нужно встретиться с вашим губернатором.

— Фу, тощие зануды! Идите прямо, там увидите.

Пройдя глубокий коридор, мы наконец очутились в просторной комнате, где за невероятно большим столом, накрытым белоснежной скатертью, толстопузый человек уплетал торт прямо с подноса.

— Здравствуйте, — поздоровались мы.

— Ах! — вскрикнул толстопузый и от неожиданности уронил поднос. — Бедняжка, отчего вы такой худой?

— Разве? По-моему вполне нормальный.

Увидев, как толстопузый уронил торт, слуги засуетились, тут же заменили скатерть и принесли новый торт.

— Скорее, бездельники! — прикрикнул на них толстопузый.

— У меня живот подвело из-за вашей нерасторопности.

— Послушайте, каким образом вам удалось стать таким обжорой? — поинтересовался я.

— Кем-то становятся только дураки, — надменно ответил он, — я таким родился, это во-первых. Во-вторых, в нашем городе есть такие обжоры, что я по сравнению с ними обычный едок. А вы, собственно, кто такой?

— Писатель.

— Не может быть! Не может быть — радостно воскликнул он. — Милости просим, садитесь за стол, пообедаем вместе. Я не прочь поесть еще, уже проголодался. Этот дистрофик с вами? — кивнул он на Чикарели. — Пусть сядет тоже. Писатель, говорите? Именно вас нам и не хватало. Эй, вы, — окликнул он слуг, — несите все, что у вас имеется, да поживей. Так вот, уважаемый, мне доставляет удовольствие беседовать с писателем. Сам я человек начитанный, у меня довольно богатая библиотека по кулинарии. И только об одном мне приходится сожалеть — об отсутствии писательского дара. Всю жизнь я мечтал написать книгу о пользе обжорства, но судьба обделила меня талантом литератора. Для полного счастья мне не хватает лишь умения излагать свои взгляды относительно той великой пользы, которую приносит обжорство. Воистину в здоровом теле здоровый дух. Я много ем и поэтому здорово мое тело, затем я отдыхаю до следующей трапезы, и потому здоров мой дух. В каком случае, на ваш взгляд, наступает гармония духа и тела? Не задумывались? А я вам отвечу: только тогда, когда человек бывает толстым и упитанным. Когда все люди станут такими, тогда на свете не будет проблем, люди не будут интересоваться ничем, кроме своего желудка, и жизнь станет истинным раем. Я хочу предложить вам погостить в нашем городе, поближе познакомиться с нашим бытом и нравами, собрать богатый материал и написать отдельную книгу о счастье быть сытым и довольным. А наши повара, будьте уверены, за какой-нибудь месяц-другой поставят вас на ноги.

— Прекрасное предложение, — язвительно ответил я. — Теперь позвольте мне задать вам вопрос.

— Конечно, мой дорогой, задавайте.

— Меня интересует, за чей счет вы так обжираетесь?

— Глупейший вопрос, недостойный истинного писателя. Разве это так важно, за чей счет я ем? Важнее то, сколько я ем и сколько я вешу. Таков закон жизни: одни работают, другие едят. Не съем я — съест другой. Лучше есть самому, чем отдавать невесть кому, — он довольно погладил свой живот.

— Человек рожден не для того, чтобы есть.

— Тощий дурак! — рассвирепел губернатор. — Я всю жизнь утверждал, что все вредные и опасные мысли исходят от писателей. «Человек рожден для великих дел и помыслов…» Знаем, слышали. А разве не великое дело сытно поесть, а затем, лежа в мягкой постели, помышлять о следующей трапезе? Человечество потому и несчастно, что тысячелетиями думало о бессмысленных вещах — искусстве, труде и прочей чепухе. Мы исправим эту историческую ошибку. Дети в нашем городе учатся правильно жить и любой из них может разъяснить вам смысл человеческого бытия. Эй, Пышка, — подозвал он толстенького поваренка, — ответь мне, в чем смысл жизни?

— В упитанности.

— Перечисли мне все четыре заповеди.

— Завтрак, обед, полдник, ужин.

— Молодчина! Когда есть такие дети, можно не беспокоиться о будущем государства. А вы, — повернулся он к нам, — наши идеологические враги. Эй, слуги, возьмите самые большие ложки, поколотите этих людей и прогоните из нашего города.

— Да ну, — лениво ответил один из слуг, — еще похудеем.

— Тому, кто выполнит мой приказ, будет выдана двойная порция обеда.

Что тут началось! Слуги вырывали друг у друга ложки, хватали, что попало, чтобы поколотить нас.

— Ах, так! — разозлился Чикарели, схватил со стола поднос с тортом и швырнул его в губернатора. — Получай, толстый боров!

Слуги бросились вытирать лицо своему повелителю, а я перевернул стол, чтобы задержать преследователей, и мы выскочили вон.

Отдышавшись за пределами города, мы присели отдохнуть на обочине дороги.

— Попадись они в руки нашему директору, он бы за одну неделю сделал их людьми.

— Ах, милый мой, — вздохнул я, — если бы такие вопросы решались за одну неделю, многое на свете давно изменилось бы к лучшему.

Мы шли по руслу родника, освещенному тусклым светом, и я думал о том, как порой легко потерять человеческий облик.