Приключения Чикарели

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

Не знаю, встречали ли вы когда-нибудь рассвет? Не встречали? Что вы говорите! Как же можно не встречать рассвет, причем не один, а несколько раз, ведь у каждого дня — свой особенный, прекрасный и неповторимый рассвет.

Отец приучил меня вставать до восхода солнца. Едва проснувшись и умывшись, он спешил в кузницу рядом с нашим домом, подбрасывал углей в горн и звал меня:

— Вставай, помощник, работа не ждет!

Я просыпался, умывался холодной водой и мчался в кузницу раздувать меха. Огонь бушевал, отец щипцами доставал из горна красный, как роза, металл, клал его на наковальню, и она затевала беседу с молотом.

— Кто вместе с солнцем не встает… — начинала наковальня.

— … Всегда в работе отстает, — дополнял молот.

Почувствовав, что солнце вот-вот взойдет, отец откладывал молот и говорил:

— Пойдем, пожелаем солнцу доброго утра.

Дело в том, что мой отец и солнце были давнишними знакомыми, и привычка первым здороваться с солнцем перешла ко мне от отца. До сих пор, будь то праздник или будний день, льет ли дождь, валит ли снег, я все равно просыпаюсь до рассвета и приступаю к работе.

Наверно, на свете нет ничего лучше этой поры. Весь дом пребывает в сладостной дреме, а ты уже успел сделать чуть ли не половину своих дел. Правы были наши молот и наковальня:

Кто вместе с солнцем не встает,Всегда в работе отстает…

Однако пора начать наш рассказ.

На лесистых склонах горы Техенис уютно расположился чудесный поселок Цахкадзор. Здесь ужасно много пионерских лагерей, домов отдыха, спортивных баз и санаториев, где люди отдыхают, тренируются, дышат свежим воздухом. Здесь же находится и Дом творчества писателей, где можно встретить знаменитых и неизвестных писателей. Знаменитых писателей можно отличить по тому, как они самопоглощенно гуляют по аллеям, не замечая ничего вокруг, или по тому, как важно они сидят на скамейках под деревьями и беседуют на мудреные темы, приговаривая:

— В своем новом романе я убедительно доказал, что человек способен… — и тому подобное.

А неизвестные или малоизвестные, запершись в своих комнатах, думают: «Ничего, скоро я напишу такую книгу, что весь мир ахнет, и даже сам критик Вирабян признает, что это произведение истинного писателя».

И чтобы удостоиться этой одной-единственной фразы знаменитого критика Вирабяна, они весь день стучат на своих пишущих машинках, забыв про обед и ужин.

Скажу вам по секрету, что я тоже очень хочу стать знаменитым писателем, мечтаю, чтобы мои книги нравились людям, вот почему я встаю до рассвета и принимаюсь стучать на машинке: чихк-чахк, чихк-чахк…

… В тот день я очень хотел сочинить рассказ. Едва проснувшись и умывшись, я сел перед машинкой, заправил в нее белоснежный лист бумаги и застучал под мерный храп знаменитого поэта, раздававшийся из соседней комнаты. Напечатав два-три предложения, я остановился в задумчивости: что сочинять дальше? Ничего не получалось. «Может, я неправильно начал? Бывает, не можешь подобрать нужных слов, и рассказ заходит в тупик». Я скомкал бумагу, вставил в машинку новый лист и застучал быстрее прежнего. Легко и непринужденно настрочив несколько предложений, я остановился снова. Нет, не идет. Решил отложить рассказ и прогуляться. Я давно уже не встречал рассвет в лесу и ужасно соскучился по этому удивительному зрелищу.

Я вышел из комнаты. Клубы рассеивающейся тьмы цеплялись за кроны деревьев, капали на кусты шиповника. Извилистая тропинка вела меня в глубь леса. Запеленатые в предрассветную дымку деревья нашептывали друг другу какие-то им одним понятные таинственные слова, и сквозь их шепот и шелест до меня донеслось гуканье старухи-совы, тысечеголосым эхом разнесшееся по всему лесу. Но тут застучал в ворота нового дня дятел-красно-клюв: «тук-так, так-тук», и стук его разбудил сразу всех лесных пернатых, которые запищали в один голос, возмущаясь:

— Что это за безобразие, почему нам не дают выспаться как следует?!

— Молчите, молчите! — затрещали сороки. — Отчего вы кричите, почему вы стучите, до рассвета подождите!

Но вдруг среди этого гомона и треска я ясно различил нежную мелодию: это запел жаворонок, усевшись на речном гладыше. До того прекрасна, до того очаровательна была его песня, что птицы, забыв о своих ссорах и недоразумениях, стали подпевать ему, и начался концерт, которого не услышишь ни в одной филармонии мира. И вот под эту музыку чья-то невидимая рука взяла за краешек лежащее над лесом одеяло тьмы и потихоньку потащила его в сторону дальних лесов и ущелий.

Тропинка вела меня к Звездному замку, — так мы назвали чудесную поляну неподалеку от нашего писательского дома. По ночам звезды капают в пересекающий поляну ручей, который мы назвали Молочным, потому что вода в нем действительно молочного цвета. Сколько грез, сколько чувств и воспоминаний связано со Звездным замком!.. На поляне растут огромные лопухи величиной с человеческий рост, листья которого мы использовали в детстве вместо панамок, чтобы не получить солнечного удара.

Я подошел к ручью своего детства.

— Здравствуй, ручей, — прошептал я, нагнувшись, чтобы умыться холодной водой.

Ручей узнал меня и зажурчал так, что сердце мое сжалось от тоски по убежавшему детству. Легкий ветерок обдал меня холодком, деревья зашуршали, потянулись ввысь: каждое из них хотело первым увидеть рождение нового дня.

Где-то за холмами горизонт охватило маковым пламенем, и сквозь это пламя, разрывая густую завесу облаков, просочились первые солнечные лучи. На миг все кругом оцепенело, земля и небо обнялись, слились воедино, и из-за горы Техенис выглянуло солнце нового дня.

— Добро пожаловать, ласковое солнышко, — зашелестели деревья и травы, цветы и молодые побеги, ручьи и речки.

Оторвавшийся от солнца озорной лучик спрыгнул прямо в лесную чащу и побежал по темной тропинке, освещая все вокруг.

Я постелил у самого большого лопуха свой пиджак и только собирался развалиться на нем, наслаждаясь лесным покоем, как вдруг кто-то пискнул под самым ухом:

— Осторожнее, растопчешь!

— Кто здесь? — испуганно спросил я, подскочив.

— Под ноги надо смотреть, когда ходишь, — укорял меня голос, эти взрослые топчут все, что им попадается на пути.

— Где же ты? — удивленно спросил я.

— Здесь, наклонись.

Честное слово, подобных вещей не случалось даже со мной. Я опустился на колени и осторожно отвел большой лист лопуха. Вот так чудеса! Под листом стоял и обиженно смотрел на меня маленький, ну совсем крошечный мальчуган. Мне тут же вспомнился Маленький Принц французского писателя Антуана де Сент Экзюпери.

— А-а, — протянул я с улыбкой, — я узнал тебя, ты Маленький Принц, прилетел с другой планеты.

— Какой еще принц? — недовольно пробурчал мой новый знакомый.

— Ну, тот, который сказал летчику на прощанье, что если ночью смотреть на небо, может показаться, что все звезды смеются.

— Я не говорил ничего подобного, и никакой я не принц.

— Значит, ты Дюймовочка.

— Еще чего, — рассердился мой знакомый, — Дюймовочка была девчонкой, а я — мужчина. Отодвинься, пожалуйста, не заслоняй мне солнца. Вечером чья-то коза сжевала крышу моего дома, и роса всю ночь капала на меня. Брр, как зябко.

Я отодвинулся, и мальчуган протянул ладони к солнцу так, как мы обычно протягиваем их к печке холодными зимними вечерами.

— Но из какой же ты сказки?

— И вовсе я не из сказки, — обиделся мальчуган.

— А кто ты?

— Я Мушег Араратян, вот кто.

— Мушег? Араратян? Как это может быть?

— Если не веришь, можешь проверить. Я живу в Ереване, в десятом доме, на улице Весенней.

— А с кем ты живешь?

— С родителями, как все нормальные люди. Папа у меня математик, к нему вся улица прибегает решать задачки по математике, а мама — учительница. А еще у меня есть сестра, она однажды даже выступала по телевидению, может, ты смотрел эту передачу. Только и делает, что пиликает на своем пианино или смотрит в окно напротив. Она влюбилась в артиста Саака Берберина, который там живет, ну, в того, кто в передаче «Вечерняя сказка» говорит за Поросенка. Сестру я люблю больше всех на свете, хотя она все время воспитывает меня: не делай этого, не делай того. Интересно, что она делает сейчас? — вздохнул мальчуган и умолк.

— Погоди, погоди, — недоуменно спросил я, — ты что, родился таким?

— Нет, просто уменьшился.

— Уменьшился? Как это? Отчего?

— От «чи карели».[1]

— Отчего, отчего?

— От слова «чи карели». Все хотят, чтобы я стал примерным мальчиком, делал все, как велят, и вечно теребят меня: «Чи карели, чи карели», а я терпеть не могу примерных. Почему-то Шеко все можно, а мне нет.

— Кто такой Шеко?

— Мой лучший друг. Знаешь, Шеко разбирается в любой технике. Он запросто может разобрать любые часы, стиральную машину, холодильник, пылесос, — словом, все, что попадется под руку, и соорудить летательный аппарат. Правда, ему еще ни разу не удавалось взлететь, но зато он уже пять раз подворачивал ногу и раз десять разбивал себе нос. Уж кто-кто, а я точно знаю, что он однажды обязательно полетит в космос на своем шекоплане. Ему все можно, а меня почему-то решили воспитывать и перевоспитывать, искоренять какие-то «дурные» привычки. Ходят за мной по пятам и твердят одно и то же: «Чи карели, чи карели!» А это «чи карели» обладает магическим свойством: чем больше мне говорили «чи карели», тем сильнее мне хотелось делать то, чего нельзя. Не знаю, что будет дальше, — вздохнул мальчуган, глядя на меня печальными глазами.

— Не волнуйся, все уладится, — решил обнадежить его я, не совсем еще понимая, что же произошло с ним.

— Ты думаешь, я о себе забочусь? Если наши узнают, что я стал таким, у папы точно будет инфаркт, а мама умрет с горя.

— Неужели они не знают?

— Нет, что ты. Родители думают, что я у деда на пасеке. А дедушка думает, что я в деревне у бабушки. Если я до воскресенья не стану прежним… В воскресенье родители приедут за мной. Пожалуйста, помоги мне.

— Честно говоря, я даже не знаю, как поступают в таких случаях. Может, нужно обратиться к врачу?

— Почем я знаю? — он махнул рукой и уселся на листок колокольчика. — Вымок до ниточки. Придется сооружать новое жилище, а то если опять явится коза… — Он вскарабкался на лепесток, протянул руки к небу и сказал: — Скоро я полечу на Техенис.

— Ты умеешь летать? — изумился я.

— Я летаю на бабочках, они сажают меня на свои спинки и уносят, куда я попрошу. А ты никогда не летал? — поинтересовался он, перепрыгнув ко мне на плечо.

— Летал, правда, давно. Когда я был маленьким, по ночам ко мне приходил веселый гном с длиннющей бородой. Он брал меня за руку и мы летали по звездному небу.

— А теперь не летаешь?

— Знаешь, гном почему-то перестал приходить. Я жду его уже много лет, а его нет и нет. Ума не приложу, куда он мог исчезнуть, что с ним случилось, — вздохнул я в свою очередь и умолк.

Малыш смотрел на меня с сочувствием.

— Почему взрослые все время вздыхают? — спросил он.

— Они очень тоскуют по своему детству.

— Тоже мне, нашли о чем тосковать. Эх, скорее бы вырасти!