Терра. Часть 2. Война племен

Август вернулся к кровати и присел рядом с Анной.

— Откровенный разговор у меня с Савелием состоялся по пути домой. Я сказал ему в открытую, что совратил тебя, а он только рассмеялся в ответ. И тогда я предложил ему сделку. Когда Стеллары клюнут и согласятся разделиться, мы устроим бунт в северном поселении и отберем у них землю. Потом отыщем остальные земли и расселимся вокруг центрального поселения. Тот, кто владеет землей — владеет всем. Савелий это понимал. Мне же нужно было лишь одно: чтобы он никогда впредь не прикасался к тебе. Савелий тогда спросил: «А если сама ко мне придет? Мне ей тоже отказать?» И я ответил, что если ты придешь сама, значит не стоишь того, что я за тебя отдал. Мы вернулись и все планы пошли прахом. Страх Стелларов потерять власть противоречил желанию эту власть расширить. Мы ждали. Мы жили. Ты забеременела. Напоила Савелия, чтобы лечь с ним. Он потом сам мне признался, что не было у тебя ничего с ним. Боялся, что уговор наш расторгну. Гелиан родился, наши отношения продолжились, а народ вокруг погибал. Ты предала меня в самый тяжелый момент. Отец с матерью от лихорадки заходились. Дни тянулись как заговоренные. И пока я с ними на смертном одре был, ты хвостом вильнула. Я ждал, что ты на церемонию прощания придешь. Но тебя не было. Тебя не было и неделю после того. И тогда я пошел к тебе сам. Завалился без предупреждения, как к себе домой… А тут ты с проклятой улыбкой на лице… Скучно тебе стало… Забыл я про тебя… И счастлива ты теперь… И дома у тебя все хорошо… И муж у тебя отличный… И беременна ты от него… Помню только шум в голове. Я отца и мать в один день похоронил, а ты улыбаешься… Савелий ко мне на следующий день пришел: напомнил, что уговор наш еще в силе. Сказал, что ты сама к нему в койку попросилась. Счастлив он был, гнида… Счастлив… Я знал, что ты во время исхода родила. Прямо в пустоши разродилась. Знал, что ребенка Антоном назвала. Я все это знал. И продолжал жить ради того, чтобы всех нас спасти.

Анна почувствовала, как слезы по щекам ее текут. Как падают на пол, разбиваясь на сотни капель, как и ее прошлая жизнь. Август спокойно продолжал говорить, будто и не замечал ее слез, будто не видел, как она захлебывается ими, сгорбившись рядом с ним.

— Я охрану Главного дома возглавил. Одного хотел — видеть, как мой сын растет. Аврору я в тот же год разбудил. Привел ее сначала к Антонине. Потом в дом брата отдал. Гелиан рос. Ты была рядом. Всегда рядом, как проклятие, как напоминание о том, ради кого я все отдал. Мне доносили, какие сцены устраивал тебе Савелий. Как бил детей, пока меня не было, как ты их спиной закрывала. Мне рассказывали о том, как вы ругались, как проклинала его. Как порошок от беременности каждый вечер пила. Я знал, где бывает Савелий и что в подвале вашего дома делает. Пару раз я приструнить его пытался, но управы на него, по сути, у меня уже не было. Он творил, что хотел. И тогда я открыл ему тайну. Тайну о том, что у всего есть предел, даже у элементов питания предков. Правду, которая испугала его. Правду, которая заставила его вновь прислушиваться к моему слову. Дети росли. Гелиан все больше походил на меня. Аврора все больше от меня отдалялась. Однажды я спросил у одного из своих людей, спишь ли ты с Савелием. Тот сказал, что нет. Злость на тебя никуда не делась, но, по крайней мере, я начал общаться с тобой. Обучил самообороне. Рассказал о многом. Я видел, что ты чего-то ждешь от меня. Но я от тебя уже ничего не ждал. Всадив нож в спину однажды, ты могла сделать то же самое в любой момент. И это бы подкосило меня. Это бы меня уничтожило. Я пристроил Павлика в наш дом. Племянник уже тогда славился страстью к играм, и я решил, что лучше пусть деньги на игры сам зарабатывает, чем у отца просит. Конюхом Павлик работать стал. И однажды в конюшне мой разговор с Савелием подслушал. Мы о Гелиане речь вели. Савелий злился, что он на меня похож. Настаивал на том, что пора бы мне в пустошь с глаз долой свалить. Или на земли другие. Не важно куда, лишь бы слухи по поселку остановить, иначе, Гелиану земель новых не видать, как ушей своих. Следующей ночью Павлик с друзьями напился и Аврору подкараулил. Она на парники ходила, и я встречать ее шел, чтобы до дома проводить. Когда их нашел, они ей руки уже изрезали. Она полуголой была, когда я Павлика вырубил. Приволок его за шкирку домой. Иван ему тоже всыпал и из дома выгнал. Через три дня его тело в подворотне нашли. Федор сказал, что пьяная драка. Савелий тем же вечером ко мне пришел. Руки трясутся, глаза бегают… Я сразу понял, что не простое это совпадение… Савелий сказал, что мальчишка все подслушал и шантажировать его начал. Попросил серебряники принести ему вечером. Место встречи у харчевни назначил. Савелий пришел, серебряники передал и хотел, было, уйти, как малец возьми да ляпни, что папашке уже все рассказал и это далеко не конец… В переулке на земле бутылка валялась. Савелий со злости ее схватил и наотмашь пацана по затылку ударил. Павлик упал замертво. Савелий испугался. Сумку забрал и деру дал. Пришел ко мне помощь искать. Хотел, чтобы к брату я пошел и все разузнал. Я понимал: если брат все знает о Гелиане и шантаже, в убийстве племянника он либо меня, либо Савелия обвинит. Савелию за стену путь заказан был. Если бы ушел с таким позором, всех Птаховых бы заклеймили. Ты бы с детьми пошла следом за ним. Я не мог этого допустить. Тебе нужна была защита. Савелий мог тебя защитить. А я — нет. И тогда я предложил ему выход: уйду я, а он останется. Но уйду не просто. На своих условиях. И правду о том, что Савелий убийца, будут два человека в поселке знать. Кто именно — загадка. Но, если Савелий не позаботится о Гелиане, тебе и Авроре, если с вами троими хоть что-нибудь случится, эти люди расскажут всем правду. Савелий стал кивать, что, мол, согласен на такие условия, лишь бы я растворился и, если нужно, смерть Павлика на мой счет записали. Я знал, что слову Савелия верить не стоит. Потому подошел к шкафу, остановил запись камер наблюдения и отмотал ее назад. Включил голографический проектор и воспроизвел запись нашего разговора в лицах, так сказать. Я предупредил Савелия, что если он слово не сдержит, два человека в поселении будут владеть этой записью. И тогда он понял, что проиграл. Понял, что на крючке и деваться, собственно, некуда. Одной из тех, кто хранил секрет, была Антонина. Другим человеком был Юзеф. Они остались мне верны до последнего. Перед походом я поговорил с Гелианом. Рассказал ему о рекомбинантах и о том, где их искать. Рассказал о терраформировании, о других землях и сказал, что теперь все будет зависеть только от него. Я отдал ему свой картограф бурь и попросил никому об этом не рассказывать. Ему тринадцать всего было, а мне пришлось это вывалить. Он понял. И все сделал правильно. С Авророй я прощаться не хотел. Павлика в тот день за стену вынесли, и она в трауре была, как и Иван с Галиной. Оставалось только записку с завещанием оставить в Главном доме. Я пришел туда только для этого. А потом подумал, почему бы и нет? Почему бы, напоследок, не забыть о том, что ты сделала? Терять, ведь, все равно нечего. Я думал так, потешимся напоследок… А тут твои слезы и признание. Как обухом по голове. Ты все еще меня любишь, Анна? И если любишь, когда поняла, что это любовь? Когда? Потому что я тебе не верю. Потому что, даже потеряв все, даже зная, что ты потеряла все, я все равно тебе не верю…

Она отняла руки от лица и зареванными глазами уставилась на него. Злость, что вскипала в ней, перелилась через край. Анна с размаху врезала ему по щеке и едва ни сплюнула на пол.

— Предала тебя, значит, — с издевкой произнесла она. — Спас ты меня, значит… Усадил в клеть и вытащил из нее. Благородный ты мой… Пошел на хрен со своими признаниями и сомнениями! Пошел ты на хрен со своими домыслами и обидами! То, что пережила я, хуже смерти. Хуже пустоши и твоих гребаных переживаний. Он надругался надо мной. Он сделал со мной все, на что хватило его извращенной фантазии, чтобы сломить меня, чтобы уничтожить во мне ребенка, которому было всего семнадцать лет. Он измывался надо мной три года и оставлял в покое только после родов. В день, когда я похоронила вас обоих, моему счастью не было предела, ведь радость от того, что он больше никогда не войдет в мою комнату затмевала боль от потери тебя… Я ликовала! А потом вы вернулись. Я боялась. И ждала. Каждый вечер ждала, когда же он заявится, чтобы снова поизмываться надо мной. Я кувыркалась с тобой, потому что это была единственная отрада в жизни, за которую не жалко было той жизнью заплатить. Когда забеременела от тебя, рыдала. Не потому, то ребенка не хотела. Не хотела ложиться под мужа. Пришлось решиться. И получилось его обмануть. А ты, весь такой, беспристрастный. И плевать тебе на меня и мои беды. Тебе одно подавай — теплую постель. Я все понимала. Осознавала, что с твоей стороны, это всего-то потребность кого-то поиметь. «От меня болезней не подцепишь», так ты, кажется, сказал, — Анна подняла руки. — Я все поняла. И приняла. И жила, как жила. Пока однажды он не напился. Пока однажды он не снес дверь в мою комнату с петель. Пока однажды не надругался снова. Я тогда голос потеряла от надрыва. А все вокруг молчали. Всем вокруг было наплевать. Я забеременела. Ребенок-то в чем виноват? И тут ты врываешься. Не знала, что ты именно тогда родителей похоронил. Думала, позже то случилось… И что я должна была тебе сказать? Пожаловаться на мужа? Рассказать, отчего на людях неделями не показывалась? И что бы ты сделал? Убил его? Побил его? Забрал меня из его дома? Он мой муж! — закричала Анна, вставая с кровати. — А у меня трое детей на шее. И четвертый — в животе. Они мои — эти дети. Не его — мои. И я все сделаю ради них. И все ради них сделала! Ты обиделся. Тебя уязвило, что я могу с мужем спать! Как будто забыл, кто я? Как будто забыл, кому принадлежу! И вместо того, чтобы увидеть, насколько все плохо… Вместо того, чтобы просто заглянуть мне в глаза и понять, что все не так просто… Ты развернулся и ушел. И все. Все! — воскликнула Анна. — Подачка на прощание спустя восемь лет. И еще одна, спустя двадцать лет. Ты ни разу не сказал, что любишь меня. За весь твой рассказ не обронил ни слова об этом. Знаешь, плевать мне на неверие твое. Одного прошу: никогда, никогда не рассказывай моим сыновьям о том, через что я прошла. Я за своих детей на все пойду. Я убью Савелия и пускай меня накажут. Спасибо, что ты отдал все за меня. Спасибо, — она тихо кивнула и присела на кровать. — А теперь иди. Иди, Август…

— Никуда я не пойду, — выдохнул он, лицо руками закрывая и тяжело дыша.

— Тогда, — Анна обвела его сгорбленную фигуру взглядом, — раздевайся!

Он отнял руки и непонимающе на нее воззрился.

— Или раздевайся, — произнесла она, скидывая рубашку на пол и залезая под одело, — или проваливай на хрен. Я тебя люблю. Ты знаешь об этом. Ты меня тоже любишь. Или любил, я не знаю. Но думаю, только по этой причине мы с тобой так хорошо умеем делать только одно.

— Трахаться друг с другом? — тихо спросил он.

— Заниматься любовью, Август, — ответила она и, протянув руку, погладила его по спине. — Я от тебя ничего не жду. Выбор за тобой.

Он медлил несколько минут. Она не торопила его. Затем разделся, погасил лампу на стене и забрался к ней под одеяло. Нашел ее губы, поцеловал. Раз. Другой. Третий.