Серебряное небо

ГЛАВА ШЕСТАЯ

На стоянку Лесли вернулась, когда уже смеркалось.

Еще издали заметила, что Джедай, лежа на боку, поднял голову и смотрит; махнула ему рукой — он ответил. Подойдя ближе, она увидела, что вид у него совершенно больной, но, когда коснулась лба, температура оказалась даже ниже, чем утром.

— У тебя что, голова болит? — спросила она.

— Да, — на этот раз Джедай даже не пытался кивнуть — держал голову так, будто на ней стоит кружка с водой и он боится ее расплескать.

— Потерпи, я скоро отвар сделаю. Выпьешь — полегче станет.

Все время, пока Лесли разводила костер, жарила мясо и пекла на сковороде лепешки, она чувствовала на себе его взгляд.

Вроде бы дело привычное — и раньше бывало, что, сидя у костра, Джедай провожал глазами каждое ее движение, особенно когда дело касалось еды. Тогда его взгляды беспокоили ее так же мало, как взгляды собак, но теперь он смотрел совсем по-другому, и это действовало ей на нервы, заставляло чувствовать себя неловко.

Может, именно потому, поставив перед ним миску с мясом и накрыв ее лепешкой, Лесли хотела сразу отойти, но внезапно он коснулся ее руки:

— Подожди… Не уходи.

— Что, у тебя еще что-нибудь болит?

— Нет… просто… Побудь со мной немного.

— Я есть хочу.

Второй раз Джедай просить не стал — убрал руку и опустил глаза. Лесли сердито вздохнула, пошла принесла свою миску и, скрестив ноги, села рядом.

— Ну чего? — оторвала зубами кусок мяса. Есть хотелось зверски.

— Я весь день, пока тебя не было, пытался вспомнить… — нерешительно начал он.

— Что вспомнить?

— Да хоть что-нибудь! — внезапно его словно прорвало, короткие отрывистые фразы посыпались одна за другой: — Кажется, будто я очнулся два дня назад, а все, что было до того… Я ничего не помню. Совсем ничего. Только какие-то непонятные обрывки, незнакомые лица… Картинки, которые мне не о чем не говорят… Не помню, как здесь оказался, куда мы идем, зачем… Я даже не помню, как меня зовут! — в голосе его прозвучало отчаяние.

Лесли потянулась к нему и сочувственно потрепала по плечу.

— Ничего. Рано или поздно вспомнишь, — «Лучше бы попозже!» — мелькнула неправедная мысль. — А зовут тебя вроде бы Джед.

— Да, Джед, но я не помню фамилии! И… — он виновато наморщил лоб, — я пытался вспомнить твое имя — тоже не получается. Помню только, что мы вместе шли куда-то. Извини, что я о таком спрашиваю — мы с тобой… мы были близки, да?

— Нет, — с усмешкой покачала она головой. — Вот чего-чего, а этого не было.

— А как же тогда вышло, что мы оказались здесь вдвоем?

— Долго рассказывать, а я устала, — хотела встать, но Джедай схватил ее за руку.

— Завтра?!

— Не знаю. Может быть, вечером. С утра я на охоту пойду. А тебе сейчас нужно набираться сил, так что поешь, пока не остыло, — подвинув к нему миску с мясом, Лесли отошла к костру.

Дело было вовсе не усталости — она была просто не готова к такому разговору. Как рассказать человеку, кем (точнее — чем) он был еще неделю назад?!

Охота оказалась удачной, даже, если можно так выразиться, слишком удачной.

Еще собирая дрова, Лесли заметила у озерца следы вилорогов, но следы эти были по меньшей мере недельной давности. Поэтому, отправив собак на поиски дичи, она рассчитывала добыть несколько пустынных кроликов и никак не ожидала, что вместе с восторженным лаем («Нашли, нашли! Гоним, гоним!») вдруг услышит топот мчащегося стада и увидит стремительно приближающиеся стройные силуэты.

Тем более она не ожидала, что двумя выстрелами сумеет уложить двух антилоп.

И только подтащив туши одну к другой и гордясь собственным успехом, вдруг осознала, что каждая из них весит фунтов по сто, если не больше, и, не имея волокуши, в одиночку дотащить их до стоянки невозможно. Оставался лишь один выход: каким-то образом дотянуть туши до находившегося в полумиле оврага и там, у ручья, освежевать и разделать.

Словом, до стоянки она добралась из последних сил, на подгибающихся ногах, таща за собой наскоро сделанную из можжевельника волокушу, на которой лежала гора мяса. В арьергарде плелись обожравшиеся собаки: Лесли справедливо решила, что полагающуюся им долю добычи они могут нести и сами, в собственных желудках, поэтому дала им наесться до отвалу.

Но им-то что, развалятся теперь у ручья и будут переваривать! Ей же предстояла еще уйма работы: все это мясо предстояло нарезать и просолить. Поэтому она очень надеялась, что Джедай не станет приставать к ней с расспросами. Да, конечно, она обещала, что, может быть, расскажет ему, как вышло, что они оказались вместе, но он сам должен видеть, как она устала!

Но когда, едва увидев ее на краю оврага, Джедай, морщась от боли, заторопился к ней со словами: — Подожди, сейчас я помогу! — а в глазах его было и облегчение, и радость от того, что она наконец пришла, Лесли поняла, что он весь день ждал ее и снова отмахиваться от него: «Завтра, завтра!» — будет просто нечестно.

Поэтому, наскоро ополоснувшись у ручья и разведя костер, она сама подошла к нему:

— Мне нужно мясо разделывать. Так что ты… это… если хочешь о чем-то поговорить — переходи к огню. Заодно и поешь. Голова болит?

— Да… но мне кажется, меньше, чем вчера.

Правдой это было или он выдавал желаемое за действительность, она не знала и, когда Джедай подошел к костру, протянула ему кружку целебного отвара — на всякий случай, не помешает. Он выпил и улегся рядом с расстеленным на земле куском клеенки, на который Лесли уже вывалила часть мяса.

— Ну что? — вздохнув, спросила она.

— Теперь ты можешь мне рассказать, как получилось, что мы с тобой вдвоем идем куда-то? И кстати, куда мы идем?

— Никуда, — пожала плечами Лесли. — То есть сейчас на юг, а дальше — пока не знаю. Я маркетир.

— Маркетир?.. — вопросительно повторил он, словно пробуя на вкус незнакомое слово.

— Да. Я хожу от поселка к поселку и торгую всякой всячиной. Вот в одном из таких поселков, в Канзасе, на реке Симаррон, я и встретила тебя…

Она рассказала ему и про погибшего осла, и про сидевшего у колодца оборванца с пустыми глазами и распухшей рукой, и о том, как торговалась из-за него, а потом уводила его из поселка — и он шел за ней, ни разу даже не оглянувшись.

— Выходит, ты мне спасла жизнь, — выслушав, сказал Джедай.

— Ну… — Лесли плюхнула на служивший ей разделочной доской плоский камень очередной кус мяса и принялась яростно пластать его на ломти. Не хотелось напрямую говорить нечто для нее самой очевидное: если бы не та гремучка, то вполне возможно, что его расклеванные стервятниками кости сейчас валялись бы где-то на пустоши.

— И что было дальше?

— В тот же вечер я вправила тебе сломанные кости и наложила лубок. Вот здесь было сломано, — она провела пальцем по тыльной стороне его кисти. — С тех пор прошло немногим больше четырех месяцев.

— А… — начал он.

— Это я все к тому, что, как видишь, я тоже о тебе мало что знаю, — перебила Лесли. О татуировке — единственном, что говорило хоть что-то о его прошлом — решила не упоминать, если сам спросит, тогда уж скажет. — За все это время ты не произнес ни слова и оставался примерно таким же, каким я тебя встретила в поселке.

— Ну а как получилось, что я все-таки заговорил и вообще?..

— Четыре дня назад в нас стреляли. Одна из пуль скользнула по твоему затылку. Скорее всего, вызванное ею сотрясение мозга вернуло тебе разум — другого объяснения у меня нет.

— Вот оно что… — задумчиво протянул Джедай и надолго замолк. Лесли подумала, что разговор уже окончен, но тут, опустив глаза и не глядя на нее, он сказал: — Я вот слушал тебя, слушал, пытался хоть что-то из того, что ты рассказываешь, вспомнить — и никак!

— Не старайся специально, только голова разболится, — посоветовала она. — Придет время — все само всплывет в памяти. А пока на вот, поешь! — сгребла со сковороды в миску жареные мясные обрезки и поставила перед ним.

— Чего я один есть буду, давай вместе!

— У меня еще работы полно. Нужно все мясо разделать.

— А что ты с ним делаешь?

— Режу, солю, — она взглянула на стоявшие у костра полиэтиленовые пакеты — в каждом было фунтов по восемь нарезанного на полосы и пересыпанного солью мяса. — Завтра развешу вялиться, — подумала, что небольшая передышка погоды не сделает. — Ладно, давай действительно поедим вместе.

Принесла остатки хлеба и, скрестив ноги, села напротив Джедая.

— А можно я еще спрошу? — тут же поинтересовался он.

Лесли вздохнула:

— Спрашивай… — все равно ведь не отвяжется!

— Кто в меня стрелял?

— Плохие люди, — невольно бросила взгляд на лежавший на волокуше чехол с винтовкой. Кольнула болью мысль об убитом парнишке, и больше ничего рассказывать не захотелось. — Тут не было… ничего личного. Просто ты мужчина, вот они и решили, что тебя надо убить первым — со мной справиться будет легче.

— Значит, нам грозит опасность? Они могут вернуться?

— Нет, — угрюмо поморщилась Лесли. — Они не вернутся.

— А кто они такие?

— Джед, — она сердито мотнула головой, — сейчас не время об этом говорить. Я устала, а у меня еще много работы. Дай мне поесть спокойно.

— Извини… Да, конечно… Извини, — в знак раскаяния он подвинул поближе к ней миску с мясом.

На некоторое время на стоянке воцарилось молчание. Подошла Ала. Лесли сунула кусочек жареного мяса и ей. Подумала, что с расспросами, кажется, покончено — наконец-то, она от них устала больше, чем от разделки мяса! — когда Джедай не выдержал:

— А можно, я еще спрошу… про другое?

«А можно, я тебе на башку эту миску надену?!» — мысленно огрызнулась она. Вслух говорить ничего не стала — бесполезно, похоже, его можно унять только пристукнув.

— Куда мы дальше пойдем? — не дожидаясь ответа, продолжал он.

— К озеру. Это милях в восьмидесяти отсюда. Там мы остановимся недели на две — я хочу травы и листья пособирать, ягод насушить, — Лесли невольно представила себе, как увидит с вершины холма серебристый отблеск — отражение неба, как пробежит по траве и зайдет в воду прямо в одежде, как будет плескаться, смывая с лица пот, а потом лежать на песчаном берегу — долго-долго, и смотреть в небо… И вернулась к действительности, заметив, что Джедай удивленно уставился на нее.

— Эй, ты чего так смотришь? Я что, сажей испачкалась? — потерла уголок рта. — Где? Здесь?

— Да нет… — он на миг замялся. — Я просто еще ни разу не видел, как ты улыбаешься.