Серебряное небо

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Когда они уходили с озера, груза на волокуше изрядно прибавилось — не столько по весу, сколько по объему: сушеные ягоды весят немного, да и травы тоже. Их набралось целых два мешка, внутри которых были аккуратно сложены сшитые из старой простыни небольшие мешочки; в каждом — свое снадобье.

Но еще раньше, за день до ухода, состоялся очередной неприятный разговор с Джедаем. Он снова начал талдычить, что хотел бы заняться охотой — но взбесило Лесли не это, а брошенная им между делом фраза:

— Неужели ты не понимаешь, как мне стыдно, что ты, женщина, за меня делаешь мужскую работу!

— Что значит «мужскую работу»? — не выдержала на этот раз она.

— Ну… как?.. — Джедай даже опешил. — Охота и война — это дело мужчин! Так всегда было!

— Может, когда-то это и было делом мужчин — до Перемены, — зло отрезала Лесли. — Да и то не уверена, — добавила она, вспомнив капитана Келлс, начальника охраны Форт-Бенсона, — невысокую, с большими карими глазами и кожей цвета кофе с молоком. — Да, физически ты сильнее меня, тут я не спорю. Ну а что еще? Ты думаешь, ты лучше меня стреляешь? Или драться умеешь лучше? Может, проверим?

Не дожидаясь ответа, подошла к воде и выбрала три светлые гальки размером с голубиное яйцо. Искоса глянула на Джедая — он стоял у входа в шалаш и смотрел на нее с удивлением.

Подумала, что, может, не стоило из-за пустяка заводиться, но уж очень ее разозлил этот его выпендреж: «Я — мужчина, а значит вынь да положь мне „мужскую“ работу!» Если им и дальше предстоит как-то сосуществовать вдвоем, то пора раз и навсегда поставить его на место и объяснить, что каждую работу должен делать тот, кто лучше с ней справится.

Выложив камни рядком на склоне холма, она достала из мешка револьвер и вернулась к Джедаю.

— Вот, — зарядила в барабан три патрона и протянула оружие ему: — Действуй!

Револьвер лег в его руку ладно и привычно, было видно, что держит он его не впервые.

Целился Джедай недолго — всего несколько секунд. Первая пуля ушла вправо — он тихонько чертыхнулся; зато вторая попала точно в цель — галька отлетела в сторону. Третий камешек покачнулся, но остался на месте. «Что ж, стреляет он действительно неплохо», — подумала Лесли, но вслух сказала насмешливо:

— Один из трех, да?

Сходила, нашла в траве отлетевшую гальку и снова поставила посередке; вернулась и вложила в барабан еще три патрона.

Вскинула револьвер — три выстрела прозвучали один за другим, гальки разлетелись в стороны.

— Вот так, — усмехнулась она. — Положи, пожалуйста, один камень снова на место… хотя нет, — нагнулась, взяла щепку размером с пол-ладони и протянула Джедаю, — воткни это в землю, я не хочу тупить стрелу.

Смотрел он угрюмо, но щепку взял — пошел и воткнул туда, где раньше лежали камни.

Из арбалета она стреляла все на той же волне охватившей ее веселой ярости — стрела прошила щепку ровно посередине, любо-дорого глядеть.

— Вот так, — повторила Лесли. — И учти: если я не пользуюсь огнестрельным оружием, это вовсе не значит, что я не умею из него стрелять. Просто хорошие патроны нынче трудно достать. А с арбалетом такой проблемы нет — стрелы можно использовать хоть сотню раз. И стреляет он бесшумно.

Джедай смотрел на нее в упор, в глазах было странное выражение — не восхищение ее меткостью, не злость, что она его обставила, а какая-то болезненная растерянность.

— Ну, теперь насчет драки, — продолжила Лесли. Шагнула к нему, пихнула ладонью в плечо и, отступив, стала в стойку. — Давай, нападай!

Но Джедай покачал головой:

— Я не буду с тобой драться.

— Почему?

— Не хочу, — он невесело улыбнулся: — Считай, что ты победила, — отошел и, присев на корточки, принялся раскладывать костер.

Лесли осталась стоять как оплеванная. Умом она понимала, что он прав: ни к чему им драться, тем более что у него еще не прошли головные боли по вечерам — не хватало ему сейчас головой удариться… Но ощущение все равно было мерзкое.

Она повернулась и пошла прочь от стоянки; примерно в полумиле от берега забралась в заросли малинника и легла на спину, глядя в небо. Ала прибежала следом почти сразу — протиснулась сквозь колючие ветки и устроилась рядом, положив морду ей на плечо.

— Скажи, ну почему он меня так раздражает? — пожаловалась Лесли, зарываясь пальцами в пушистую шерсть. — Ведь пока молчал — все нормально было!

Ала сочувственно захлопала хвостом. Из кустов доносились шорохи, знакомые и неопасные; похрустывание веток, чавканье — собаки при случае любили полакомиться ягодами прямо с ветки.

Ее мир — привычный и простой…

Еще неделю назад Лесли страшила мысль, что если Джедай вспомнит, кто он и откуда, то наверняка уйдет туда. Сейчас же она вдруг подумала: «А может, это будет к лучшему?!»

Вот только осла бы где-нибудь достать…

На стоянку она вернулась, когда уже смеркалось. В оправдание своего отсутствия — чтобы не вообразил, что ушла из-за него — принесла дюжину нанизанных на прутик грибов и пучок дикого лука.

Джедай сидел у костра; взглянул на нее, но не сказал ни слова. Рядом, на листьях камыша, лежала кучка окуней — смотри-ка, даже выпотрошил и почистил! Что ж, из грибов с рыбой получится хорошая похлебка, и еще на завтрак пожарить останется.

Заговорил он с ней, лишь когда похлебка уже стояла над огнем, а сама Лесли тоже присела к костру; спросил внезапно:

— Скажи, а зачем ты с собой револьвер таскаешь, если он тебе не нужен?

— На него можно что-нибудь выменять при случае. В поселках охотно берут оружие. И вообще, сразу видно — револьвер неплохой, не выбрасывать же мне его было!

— А ты что, его случайно нашла?

— Да вроде того, — пожала плечами Лесли.

Возможно, Джедай почувствовал в ее тоне нежелание разговаривать, потому что больше ни о чем спрашивать не стал.

С одной стороны, идти по лесу куда приятнее, чем по пустоши: тут тебе и тень, и влажный мох или листья, которыми можно обтереть вспотевшее лицо. С другой — попадающиеся под ногами ветки и подрост цепляются за волокушу, порой со всем грузом приходится перебираться через упавшие деревья — словом, если за день удается пройти миль десять, так это, можно сказать, удача.

Поэтому к концу дня Лесли изрядно вымоталась. Утешало лишь то, что на следующий день они должны были выйти к ведущему на юг шоссе — по нему идти будет куда легче.

Джедай, хоть и виду не подавал, наверняка устал не меньше. Тем не менее, едва сняв с себя лямки волокуши, спросил, что надо делать. Лесли велела ему нарубить дров и развести костер, а сама принялась готовить ужин — по дороге ей удалось подстрелить самца дикой индейки.

Индюк попался крупный — фунтов пятнадцать, не меньше, поэтому мяса хватило и на котелок похлебки, и еще собакам по куску досталось. Похлебка получилась наваристая и духовитая, Джедай, нахваливая, съел две миски — словом, ничто не предвещало новой ссоры.

Сквозь крону сосны, под которой они остановились, пробивались редкие капли дождя и шипели, попадая на огонь. Судя по всему, ночью дождь должен был усилиться, поэтому Лесли привычно приготовила уютное логово из сложенного вдвое тента, сказала Джедаю:

— Ложись ты к стеночке… к мешкам то есть.

— Да я, — внезапно смутился он, — я… так… лучше снаружи лягу.

— Ты что, вымокнешь! Скоро дождь вовсю зарядит.

— Ничего страшного.

Лесли выпрямилась, кулаки сами воткнулись в бока.

— Ты что, боишься, что среди ночи в лунатическом бреду, — она скорчила зверскую рожу и покрутила возле виска ладонью, изображая безумца, — можешь полезть меня насиловать?

— Нет, но…

— Так не беспокойся, разбужу так, что мало не покажется! А сейчас кончай валять дурака — знаешь, сколько ночей мы вот так, вместе, уже провели?

Он угрюмо взглянул на нее, подошел к мешкам и лег. Лесли закуталась в одеяло и устроилась рядом. Натягивая на них обоих тент, нечаянно прижалась к нему — показалось, что он аж отшатнулся, вжимаясь в мешки. Интересно, она что, ему так неприятна?

Черт, ну насколько с ним проще было, пока он оставался безмозглым «ослом Господа Бога»!

Утром Джедай выглядел мрачным. Когда она протянула ему миску с завтраком, поблагодарил лишь кивком, и так же молча, когда пришло время идти, впрягся в волокушу и потащил ее вперед.

Для затравки разговора Лесли пыталась подкинуть вежливо-незначащие реплики вроде: «Похоже, погода получше стала», «Ну вот, наконец-то мы на дорогу вышли — теперь полегче будет, правда?» — в ответ он лишь мерил ее мрачным взглядом и бросал короткое «да».

От этого затянувшегося молчания ей было не по себе, она даже подумала: «Ну в самом деле — хоть бы он что-нибудь спросил, что ли!»

Двигаться по асфальту было и впрямь намного легче. Поэтому, когда за пару часов до заката Лесли увидела хорошее место для стоянки, то прикинула, что с утра они прошли уже миль пятнадцать, а значит, можно и отдохнуть. А еще лучше, пока светло, прогуляться по лесу: авось удастся добыть что-нибудь на ужин.

Так она и сделала; перед уходом попросила Джедая развести костер.

— Я могу построить шалаш, — впервые за день произнес он связную фразу. — Ночью опять дождь может быть.

— Зачем на одну-то ночь? — удивилась Лесли. — Под тентом переночуем! — свистнула собакам и пошла.

«Прогулка» оказалась более чем удачной: не пройдя и мили вдоль поросшего тростником ручья, она заметила на песчаном берегу следы оленей — причем следы свежие, оставленные уже после прошедшего в полдень дождя.

Подозвала Алу, показала:

— Смотри!

Собака понюхала, отошла на несколько шагов и снова опустила голову, принюхиваясь, после чего быстрой деловитой трусцой устремилась в лес. Словно подчиняясь неслышному сигналу, остальные члены Стаи вскинули головы; мгновение — и они ринулись вслед за ней.

Ждать пришлось довольно долго. Лесли уже думала, что собаки вот-вот вернутся не солоно хлебавши, когда ее натренированный слух уловил отголоски лая: «Гоним, гоним!» — и через минуту из подлеска вылетел молодой олень. Заметив ее, метнулся в сторону, но поздно — стрела сорвалась с тетивы, а промахивалась Лесли редко.

На стоянку она вернулась, когда уже стемнело. Плечи приятно оттягивал мешок с мясом, позади брели сытые собаки.

Джедай сидел у костра. Неподалеку, входом к костру, красовался шалаш из сосновых веток.

— Ну и зачем было силы тратить? — сбросив с плеч мешок, сочувственно сказала Лесли. — Мы же здесь всего на одну ночь. Отдохнул бы лучше.

— Я его уже сделал, — отрезал Джедай и вновь погрузился в молчание.

Ясно, по-прежнему дуется. Хорошо, что она мясо добыла, авось наестся как следует — и настроение получше станет.

— Сейчас мы с тобой будем жареную печенку есть! — весело посулила Лесли.

Лишь когда, присев у костра, она выложила на шкворчащую сковороду первый пласт печенки, Джедай вдруг пробудился к жизни.

— А можно я спрошу?

«Ну, слава богу, кажется, пришел в себя!» — обрадовалась было она, но от следующих его слов у нее отвисла челюсть:

— Скажи, ты всех мужчин ненавидишь или только меня?