Терра. Часть 2. Война племен

Аврора прижалась лбом к его груди. Еще немного. Еще чуть-чуть.

— Я люблю тебя, — прошептал он и закрыл глаза перед последним толчком.

Она поджала пальцы на ногах и протяжно застонала. Она даже не заметила, что всегда так делает. И это не важно, ведь все заметил он. И все это для него стало важным. Он никогда не расскажет ей, что заниматься любовью можно по-другому. Никогда не признается, что раньше пыхтел в разных позах, пока жена покорно пялилась в стену или потолок, заверяя после, что очень сильно его любит. Он и впрямь оставил голову между длинных ног Авроры в самый первый раз, когда они занимались любовью. Потому что было с чем сравнить. Потому что это не шло ни в какое сравнение с тем, что он знал прежде.

***

Аврора и Радомир вернулись в больницу после заката и замерли в дверях на этаже, где они жили.

— Не смей ко мне подходить! — кричала Анна на Августа. — Сколько можно врать! Сколько лет нужно было из меня дуру делать! Как вы могли, — мать вперила разъяренный взгляд в Петра и Василия, — правду от меня скрывать!

— Мама, — пытался смягчить гнев Петр, — мы узнали всего год назад. Мы никому не могли ничего сказать. Даже девчонки наши не знали, что происходит!

— А я? А я, ваша мать? Мне можно было сказать?

— Нельзя, — отрезал Август. — Тебе, Гелиану и Авроре нельзя было ничего говорить! У каждого из вас была своя ноша! Гелиан отвечал за рекомбинантов! Аврора службу несла тихо и исправно! А ты исполняла роль матери и жены! Я не мог во всем полагаться на Кенерию и Хейли. А Петр и Вася были уже достаточно взрослыми, чтобы понимать, куда все катится.

— Наконец-то вернулись! — Лавджой помахал с дивана рукой Авроре и Радомиру.

Остальные замерли, глядя на них.

— Чего умолкли? — Лавджой неопределенно повел рукой. — Вы продолжайте, не стесняйтесь! В театр ходить не надо. Хотя, подобный бред даже выдумать сложно!

— Замолчи… — прошипела Катарина, которая сидела рядом с ним.

— А вы вообще кто такой? — скривился Петр, указывая на Лавджоя рукой. — Друг Августа? А вы? — рука переместилась на Катарину, — жена друга Августа?

— Э-э-э… — вырвалось из Терры.

— Мы члены семьи, — вежливо кивнул Лавджой, и забросил ногу на ногу.

— Расселись тут… — Василий непонимающе взглянул на гостей, — как у себя дома…

— Спасибо, что заметил, дружок! — засмеялся Лавджой.

— Замолчи! — вновь прошипела Катарина.

Мимо пронеслись дети. За детьми пробежала какая-то дворовая собака. Лицо Авроры медленно перекашивало. Радомир очень тихо прошептал за ее спиной:

— Только не нервничай…

Анна продолжила кричать на Августа. Антон пил бормотуху из бутылки, сидя в углу гостиной на полу. Полина и Настя спорили о чем-то на кухне. Дети бегали. Собака гавкала. Лавджой посылал Петра на хрен. Терра и Гелиан молчали, стоя в стороне.

— Замолчите все!!! — наконец, прокричала Аврора во все горло.

Дети замерли. Собака перестала лаять. Полина и Настя умолкли. Антон подавился. Анна остолбенела. Август потер лоб. Васька удерживал Петра от рукопашной. Лавджой и Катарина обернулись к Авроре. Терра и Гелиан продолжали молчать.

— Мои родители остаются на диване! Терра и Гелиан идут спать! Анна и Август тоже идут спать! Петр и Василий забирают свои семьи и идут спать на свои корабли! Собаку забирают с собой!

— А я? — жалобно пропел Антон. — А как же я?

Аврора покосилась на диван.

— Можешь лечь на диване.

— Там твои предки! — напомнил Антон.

— У родителей комната есть, — махнула рукой Аврора и направилась наперерез в спальню.

— Даже не поешь? — крикнула с кухни Полина. — В твоем положении нужно хорошо питаться!

— Родители? — нахмурился Петр, глядя на Лавджоя и Катарину. — Вы?

— Они самые! — хохотнул Лавджой и протянул Петру руку.

— Так вы одни из предков, которых Август разбудил? — тут же подхватил Василий, отодвигая брата в сторону и пожимая руку Лавджою.

— Нет, нас Аврора с Радомиром обнаружили.

— Катарина, приятно с вами познакомиться, — кивнули братья.

— Дочь нас родителями назвала, — шепнул ей на ухо Лавджой.

Катарина никак на это не отреагировала.

— Так ты поешь, Аврора? — крикнула с кухни Настя.

— Даже не приближайся! — Анну трясло. — Задушу, понимаешь? Я тебя задушу!

Антон продолжил пить. Терра и Гелиан молчали.

— Аврора, только не нервничай… — обронил Радомир, затаскивая ее в спальню и закрывая дверь.

— Дядя Гелиан, а собаку можно оставить?

Дядя Гелиан отрицательно покачал головой.

— Ну, дядя Гелиан! Ну, пожалуйста!

— А ну пса на улицу вывели! — гаркнула Полина с кухни.

Дети ретировались вместе с псиной.

— У меня сейчас десинхронизация системы произойдет, — произнесла Терра.

— Мои импланты уже перегрелись, — ответил Гелиан.

— Спать? — предложила Терра.

— Определенно. Только не здесь.

— На корабль?

— Да, — кивнул Гелиан. — И как можно быстрее.

— А я? — жалобно отозвался Антон за их спинами. — А как же я?

— Ты взрослый уже! Вот сам и разберись! — бросил на прощание Гелиан и повел Терру за руку из этого театра.

***

Так и шли, держась за руки. С возвращением выживших из-за стены, поселок ожил. В окнах многих домов теперь горел свет. На улице то и дело появлялись люди, которые не спешили по делам, а просто прохаживались, явно наслаждаясь теплым осенним вечером, как и Терра с Гелианом. Они улыбались и кивали господам, глядя на их соединенные ладони. Детские голоса. Какая-то группа заигравшихся ребятишек совсем позабыла, что время уже позднее. За младшими присматривали старшие. Заметив Терру и Гелиана, подростки расступились, разобравшись по парам. Поклонившись чуть ли не до земли, они проводили их взглядами и вновь собрались в большую шумную кампанию. Голоса подвыпивших взрослых доносились издалека. Человек пятнадцать устроились за столами, накрытыми в чьем-то дворе. Заметив на дороге Терру и Гелиана, люди дружно закричали и позвали господ присоединиться к ним. Господа вежливо отказались, чем заслужили тост «за наших дьявола и ведьму»! Судя по тосту, праздник у этих людей начался еще до захода солнца.

— Петр сказал, что они с Антоном все эти дни перебрасывали выживших из пустоши к стене северного поселения, но Савелий отдал приказ внутрь этих людей не пускать, — Терра щурилась, всматриваясь вдаль, где на холме мелькали посадочные огни кораблей Птаховых.

— Сначала люди получат лекарство и только после этого папаша откроет ворота.

— Ты когда-нибудь подозревал, что он не твой кровный родственник?

— Нет. И узнав правду, я, если честно, испытал облегчение, которое моим братьям прочувствовать не дано. Савелий всегда был дерьмовым отцом. Измывался над матерью, над братьями, надо мной. Однажды я понял, что больше не боюсь его рукоприкладства. И тогда я впервые дал сдачи. Не помню точно, что было дальше и досталось ли мне в ответ, хотя, — Гелиан пожал плечами, — наверняка досталось. Но, наверное, и отец тогда понял, что своими руками взрастил ненависть собственных детей к себе. Вася и Петя всегда помалкивали и в перебранки не вступали. Я полагал, что они его боятся, а на самом деле они тихо делали свои дела у него за спиной. Это я пер напролом и, если честно, мне доставляло удовольствие наблюдать за тем, как отец злится, как беспомощно машет руками, зная, что больше ударить не сможет, ведь если рука в очередной раз поднимется, я ударю гораздо больнее, гораздо более изощренно, чем он, ударю по нажитому, по перспективам, по шансам на его выживание. Я никогда не задумывался, что у меня может быть другой папа. Я просто жил и сражался с человеком, который был не достоин того, чтобы называться «отцом».

— Ты так хорошо все это помнишь? — Терра крепче сжала ладонь Гелиана. — Было больно переживать все это снова, когда утраченные воспоминания возвращались?

— В то время я мало что чувствовал. Воспоминания были похожи на запись камер видеонаблюдения, где в титрах значится перечень эмоций, которые я испытывал. Больно стало потом. И осознание всего ужаса, который преследовал нашу семью долгие годы, было похоже на потрясение. Образцовые Птаховы гнили с головы и только сейчас осознали, что голова давно сгнила и пора ее, наконец-то, отрубить. Мой папаша заплатит за все, что сделал.

— А что будет после того, как мы его убьем?

— Придется разобраться в Кенерий и Хейли. И чем быстрее, тем лучше.

— А после?

Гелиан кивнул в знак того, что понимает, куда Терра клонит.

— Я дал тебе слово, что мы вернемся на твои земли и отомстим. Мы вернемся и отомстим.

— А что после этого? — вновь спросила она, и Гелиан остановился.

— Мы должны найти запасные элементы питания и систему терраформирования. И даже если мы их найдем, ты не умрешь. Этого не будет.

— Но, тогда умрет кто-то другой, — ответила она.

— Пусть это будет тот, кто заслуживает смерти, — Гелиан взглянул на нее. — Например, Кенерия Дагди.

— Это значит, что Кенерию Дагди придется взять живым.

— Я согласен пойти на эту жертву. Думаю, остальные тоже согласятся.

— Либо так, либо ты найдешь способ сохранить жизнь рекомбинанту, который должен стать смертником, — добавила Терра.

— Или так, — он пошел вперед и потянул ее за руку.

Они остановились у развалин Главного дома, где Петр, Вася и Антон оставили корабли. К ним подошел Юзеф и поклонился.

— Вокруг все спокойно, — доложил он. — Наши люди стерегут периметр.

— Тебе нужен отдых, — Терра заглянула на осунувшегося охранника. — Сколько ты уже не спал?

— Я сдам смену через три часа. Тогда и высплюсь.

— Спасибо, Юзеф, — ответил Гелиан. — За все.

— Это вы спасли нас от черного крапа. Никто из Птаховых не спрятался в кусты, когда сюда беда пришла.

— Терра всех спасла, а не я.

— Но госпожа ведь тоже Птахова? — улыбнулся Юзеф и вновь поклонился.

— Признайся, — Терра смирила его пытливым взглядом, — ты все же ненавидишь Стелларов…

— Теперь намного меньше, чем раньше, — Юзеф пожал плечами и отошел в сторону.

***

Они поднялись на корабль и остались стоять посреди грузового отсека. В похожем отсеке совсем недавно Терра пережила свою жизнь заново в течение одной минуты. В похожем отсеке она узнала, что ее муж — машина для убийства, созданная гением все тех же недолюдей, которые приносили в жертву детей ради сотворения рекомбинантов. Что было больнее: узнать правду о нем и его мотивах или вспомнить свою прошлую жизнь и понять, что она никогда больше не будет прежней? Гелиан хотел пойти вперед, но Терра отпустила его руку и осталась стоять на месте. Он обернулся и замер, глядя на нее.

— Скажи, — произнесла она, — какого это, любить того, кого собираешься принести в жертву ради спасения всех остальных?

— А какого любить того, кто собирается принести тебя в жертву ради спасения всего человечества? — спросил он в ответ.

— Больно, — ответила Терра.

— Невыносимо больно, — ответил Гелиан. — И я вроде бы обманщик и злодей, но в то же время надежда и спаситель. Я друг и одновременно враг тебе — той, которую не вправе любить. И поиски ответов на вопросы, как сохранить тебе жизнь, не принесли плодов, ведь кто-то в прошлом не предусмотрел такой вариант. И только я один как добро и зло в одном лице, и от человека не отличить и человеком назвать трудно… Я верил, что смогу решить проблему. Я до сих пор в это верю. Отличие в том, что раньше было убеждение: тобой завладеют безразличие и покой. Тебе будет наплевать на то, что я люблю тебя. И мирская суета перестанет представлять для тебя значение, ведь система сотрет твою личность и Терра Стеллар перестанет существовать. Появится другая Терра, в прекрасных фиалковых глазах которой я не прочту интерес и желание жить. В моих любимых глазах появится в лучшем случае ненависть, а в худшем — пустота. Я давно смирился с этим ожиданием. Я был к этому готов. А ты все улыбалась и задавала вопросы, а я все пытался держать себя в руках и следовать намеченному плану дальше. Не честно, Терра. Не честно по отношению к нам обоим. К этому миру и всем его обитателям. Но такова цена нашей жизни. Тебя создали, чтобы спасти всех. Меня создали, чтобы спасти меня одного. И мотивы у этих поступков вроде бы разные, но итог один: у нас с тобой не спросили, чего мы хотим. И никогда не спросят, потому что интересы большинства всегда перевешивают интересы единиц. Однажды я сказал тебе, что ни о чем не жалею. Я действительно ни о чем не жалею, ведь даже если для нас с тобой все закончится плохо, мы умрем, пережив нечто, ради чего стоило жить. Любовь — это единственное, что принадлежит только нам с тобой. Подарок это или проклятие — я не знаю. Но то, что я рад испытывать все это — неоспоримо. Любовь к тебе — прекрасное чувство, Терра. Волнительное, всепоглощающее, окрыляющее и одновременно пугающее меня. Ты — моя сила и слабость. Моя судьба и проклятие. Ты — самое дорогое, что у меня есть. И плевать на землю, Терра, ведь ты гораздо большее, чем земля, по которой все мы ходим.