Поющие барханы (сборник)

* * *

— Жыланды, ты утратил свое значение, а я — силу, — произнес вслух Дархан. — Раньше каждый поезд был для нас большим праздником — и все они, бывало, спешили благополучно добраться до нас, потому что были уверены: доберутся до нас — дальнейший путь, считай, безопасен. А теперь вот. как старый рельс, лежим мы на обочине дороги.

Дархан незаметно для себя — ноги сами привели — оказался на путях. И тогда-то пришло к старому железнодорожнику решение обойти восьмикилометровый путь, на котором он проложил столько тропок и пролил столько поту!

Багзия подняла в его душе смятение. Сколько лет, оказывается, теплился в нем огонек, который сейчас вырвался пламенем. Запоздалое раскаяние и гнев на себя, на людей, что таились в нем годами, поднялись наконец, — так ящерица, разрубленная на части, поднимает в последний раз голову. Эти чувства — гнев и раскаяние — ядом растекались по жилам.

Дархан впервые понял, что мог бы прожить совершенно иную жизнь. Он впервые разочаровался в самом себе, бросил в себя камень. Он отрекся от вчерашних своих заключений и выводов о собственной судьбе: нет, все напрасно, все ложно, ты неправильно жил, кричало все его существо.

Почему? Слова Багзии, ее воспоминания — их общие воспоминания! — ее исповедь, ему, себе самой, Камбару ли предназначавшиеся, перевернули устоявшийся душевный мир старика.

Незабвенные годы, когда он каждую шпалу мог найти по памяти, проносились птицами перед его глазами.

Он стал припоминать, кем он работал в свое время: „Мостостроитель, печник, обходчик, стрелочник, дежурный по станции, начальник, снова обходчик, обходчик, обходчик… чик… чик… чик…“ Все равно что колеса вагонные проносятся перед глазами, все равно что одна и та же мелодия звучит… чик… чик… чик… Старик вздрогнул, отпрянул — промчался поезд, еще немного — и он смял бы его. Дархан оказался на обочине дороги. „О господи, спас ты меня, — промелькнуло в голове. Он еле-еле унял сердце. — Чуть под колеса не угодил, мог пропасть ни за что…“

Он снова шагнул на шпалы, и оборвавшиеся воспоминания снова замелькали перед ним. Благодарности, первая благодарность от наркома; начальники, они часто менялись в Аягузе, хвалили его сотни раз. Потом… Багзия!

Врагов у него вроде никогда не было, как и друзей, задушевных, таких, которым можно было бы довериться во всем. „Господи, да я сам себе враг! Самый лютый! Да я сам себе не был другом, сам себе не доверял — своему сердцу, порывам! Иначе разве я отказался бы от Багзии, от нашего сына? От счастья! От родной крови, от любимой женщины!“

Больнее всего, страшнее всего для Дархана было проклятие Багзии — потому что он заслужил его.