Поющие барханы (сборник)

* * *

Минуло три дня. От внука не было вестей.

Вечером начальник пригласил Дархана к себе на ужин.

Вид у хозяина был страдальческий. Он ерзал на месте, мычал что-то невнятное.

— Аксакал, — наконец разомкнул он губы, — даже о смерти отца у нас принято извещать. Не скрывать самые горестные, неприятные новости. Ваш внук, которого мы встречали всем аулом, этот самый Жалгас… жулик, мошенник, самозванец. Разбойник с большой дороги… Вот кто он.

— Что ты мелешь? Опомнись! Быть того не может! — старик замахал руками.

— Аксакал… Это горькая, но правда. Все мы тут оплошали… Ух, отца его в душу… прикарманил ваши две тысячи и был таков. Два дня я разыскивал его, сообщил в милицию. Никаких следов, — лицо начальника почернело, под глазами легли глубокие коричневые тени. Он смотрел на Дархана, словно был сам виноват кругом.

— Нет, нет, — твердил старик, не желая верить ему, — нет, нет! Вернется он — наверно, транспорт найти не может, чтобы привезти кирпич…

— Какие там кирпичи! Не обманывайте себя понапрасну! — Начальник вытер ладонью вспотевший лоб. — Попадись он мне в руки, голову ему оторвал бы и собакам бросил.

Дархан понемногу начал приходить в себя.

— Откуда тебе все известно?

— Я же на другой день после него выехал. Как договорились. На условном месте его нет. Я — на кирпичный завод, не объявлялся, говорят, я на автобазу тотчас же направился, потом к строителям… Где я его только не искал! Сообщил в районное отделение милиции и дежурному по железной дороге — они тоже его не нашли. Никто его не видел. На этом самом товарняке он из Жыланды прямиком подался в Узбекистан — так порешили в милиции. Наверно, так оно и есть.

— Чувствовал я… не принимала его моя душа… что там деньги, бог с ними! Я глупости, простоты своей стыжусь! Уж пора бы поумнеть — да нет, опоздал я… — Дархан, казалось, успокоился вдруг. Улыбнулся. — Как-то приезжал ко мне корреспондент из Алма-Аты. Так вот он тогда мне сказал: „Аксакал, послужной список у вас безупречный, хотелось бы вас запечатлеть на снимке, обнародовать, так сказать, вашу личность, но вот дожили вы до преклонных лет, а бороды-то у вас нет; отпустите ее, пожалуйста, а я на следующий год к вам нагряну“. До сих пор не нагрянул… Я пять раз бороду отпускал и пять раз сбривал.

Сын начальника засмеялся.

— Прочь отсюда, паршивец, чего веселишься? — зло цыкнул на него отец.

— Пусть смеется. Смейся, родной, смейся. Над кем же еще смеяться, как не надо мной.

— Ата, — ответил ему мальчик дрогнувшим голосом, — я не над вами смеюсь, честное слово. Над другими… над другими я смеюсь… А вас мне жалко.

Начальник совсем почернел.

— Так что же мы будем делать, аксакал? Совсем ума-то мы лишились!

— Нет, я его обрел. Только что. — Старик встал и вышел, твердо печатая шаг.