Разыскивается невиновный

5

Выглядела Ларина усталой, под серыми глазами пролегли тени. Усталой и, что было очевидно, неудовлетворенной. Она не стала скрывать этого.

— Я к вам претензии предъявляла — дескать, четкости в ваших протоколах нет, — сказала она. — Но у меня, признаться, получается не лучше...

Римма Николаевна показала на свою папку с надписью «Дело...» и вздохнула.

Антон решил пока что помалкивать. Он видел, что молодая женщина чувствует себя не очень-то удобно перед ним — увальнем-милиционером, которого она чуть не высмеяла.

— Да, прежде чем о результатах допросов... — Ларина мимолетно улыбнулась. — Могу вас обрадовать: получили радиограмму, Шамара задержан в песках. Самое любопытное, что он направлялся на мотоцикле назад, к метеостанции...

— Одумался, видимо, — обронил Антон.

— Или испугался. Его сюда сопровождает проводник с собакой — их высадили с вертолета. Вот-вот должны прибыть, так что...

Она сделала неопределенный жест и снова вздохнула.

— Вот такие повороты, Антон Петрович!

Заметив, как сразу насторожился коллега-следователь, она замялась, румянец на щеках стал гуще.

— На мой взгляд, эта шутовская чехарда с самооговорами нас с вами не должна смущать, Антон Петрович, — произнесла она так подчеркнуто бесстрастно, что очевидно было, как она волнуется. — Поведение влюбленного неврастеника Огурчинского вполне объяснимо. Сначала он не думал брать на себя убийство, хотя и не скрывал своей антипатии к Михальникову. Потом, когда девушка признается, он, красуясь перед собой да и перед нею, делает благородный жест — сочиняет историю о том, как жестоко он отплатил начальнику за Айну. И сразу же раскаивается — зачем наговорил на себя?..

— Не сразу, — уточнил Жудягин. — Только после очной ставки. Когда узнал, что Шамара причастен...

— Да, да, конечно. — Римма Николаевна закусила уголок губы, подумала. — Если б Юрий знал, что Шамара приезжал ночью, он не наплел бы... Хотя, знаете... Сбрасывать со счетов его показания мы тоже не имеем права. Как, впрочем, и показания Айны. Она, видите, опять берет на себя. Она, мол, сопротивлялась, столкнула и так далее...

— Самооговор, — буркнул Жудягин.

— Не скажите! — Ларина встала, машинально оправила кофточку, не сводя взгляда с лица Антона. — Думаю, что эта милая девушка по меньшей мере — соучастница... Если не главное действующее лицо. Хотя это вряд ли. В том же, что они с мужем сговорились, сомнения нет.

— Убить сговорились? — не выдержал Жудягин.

Римма Николаевна поморщилась.

— Нет, разумеется... Что показывать на следствии — вот о чем. Наиболее вероятной мне представляется такая картина: Шамара появляется на кыре как раз в момент домогательств Михальникова. В состоянии аффекта он сбрасывает начальника станции с обрыва, приказывает Айне спрятаться в глиняном лабиринте, а сам заметает следы и возвращается в пески, имитируя поломку мотоцикла. В случае разоблачения есть запасной вариант: Айна должна все взять на себя, она ведь — жертва, она столкнула насильника на камни в порядке самообороны. Короче, суд ее может оправдать, а вот Владимиру Шамаре грозит серьезный срок...

— Уж слишком нелогично ее поведение, — заметил Антон. — Зарывала труп в песок, пряталась. Будто нарочно на себя тень бросала.

— Так она — живой человек! Издерганная, запуганная обстоятельствами туркменская девчонка! От ужаса, от переживаний сдали нервы — только и всего. Представьте, как она после всего происшедшего сидела одна в темноте...

— Улики говорят против Владимира Шамары — это верно, — сказал он, помедлив. — Но улики уликами, а...

— Что — «улики уликами»? — повторила Ларина.

— Мотивы недостаточны, — пробормотал, словно про себя, Жудягин. — Я скорей бы поверил в случайность: Айна толкнула Михальникова, тот сорвался с обрыва... А чтобы Шамара, как бы он ни был разгневан, пошел на убийство — не верю. Пусть тут и ревность, и месть, и желание освободиться от Михальникова... Все равно — мало этого, мало! Парень он расчетливый, это не Огурчинский... Да и не это главное. Чтобы сознательно решиться на убийство, надо самому перестать быть человеком. Это же такой моральный барьер... Рецидивист, подонок способен его переступить. А эти люди — обыкновенные, наши, с нормальной психикой... Ну да, Шамара не святой, и браконьер он, и жадноват. Но убить... Не могу поверить и не хочу...

— Разумеется, вы ближе знакомы с Владимиром Шамарой, — самолюбиво парировала Римма Николаевна, — зато я исхожу из логики самих фактов. Проанализируйте его поведение. Организация ложного алиби — раз, готовность свалить преступление на жену — два, побег.

— Побег-то меня как раз и убеждает в том, что Шамара не убийца, — возразил Антон несколько резче, чем хотел бы. — Идиотизм этого поступка похлеще самооговора Айны... или того же Огурчинского. В его причастность, кстати, я тоже абсолютно не верю.

— Почему «тоже»? Я не сказала, что не верю, — сухо поправила его Ларина. — И эта версия остается.

Жудягин взмахнул рукой, и очки чуть не слетели с кончика вспотевшего носа.

— Версия!.. Разумеется, остается эта версия. Но опять-таки как маловероятная, основанная на случайности: нечаянно столкнул, и только-то. А вот умышленно — не такой он человек, каким бы психом он нам ни казался... И он бы не смог переступить грань, за которой...

— Извините меня, Антон Петрович. — Лицо Лариной пылало. — Вы не хуже, а лучше меня, конечно же, знаете, что преступниками становятся порой такие как будто бы благополучные люди, что диву даешься. Так что не будем толочь воду в ступе, и рассуждения о «гранях» и «барьерах» давайте оставим. Будем исследовать факты, пока что только факты. Да, кстати, неужели нет здесь другого места для работы? Я, извините, в такой духотище уже не в силах...

Решительным движением она подвинула к себе папку, раскрыла и стала быстро складывать в нее бумаги. Затем открыла чемоданчик, положила папку рядом с диктофоном. Жудягин понял, что обмен мнениями временно окончен, и предложил:

— Можно перебраться в комнату, где жил Михальников. Если вас не коробит...

— Не коробит, — будто бы и в шутку повторила Ларина. — Я ведь работник прокуратуры, а не чувствительная дамочка, не забывайте.

«Ох и самолюбие, — подумал Антон. — Нелегко ей, бедняжке, живется». И он невольно посмотрел на длинную шею Лариной. Благо, та не перехватила его взгляда.

— А когда результаты экспертизы-то будут? — вслух вспомнил Антон, следуя за Риммой Николаевной через радиостанцию к выходу.

— Из Шартауза ответили, что ее передали нам по радио еще утром, — бросила Ларина. — Повторную обещали дать, когда разыщут эксперта — он то ли в гостях, то ли на похоронах... Да ведь у вас тут все по-семейному, — усмехнулась она и вышла на крыльцо.

Их появление на крыльце радиостанции не осталось незамеченным: тотчас откинулся полог, и из темноты юрты вынырнула нескладная фигура лейтенанта Кульджанова. Блеснул на секунду и скрылся желтый череп Сапара.

— Я нужен, товарищ капитан? — поправляя фуражку, спросил Кадыр.

— Устройте товарища следователя прокуратуры в комнате... В той, у начальника, — сказал Антон. — Попросите Сапара прибрать там немножко...

— Слушаю, товарищ капитан. — Кадыр тряхнул головой и, обернувшись к юрте, крикнул что-то по-туркменски.

— Якши! — донеслось из юрты.

Римма Николаевна с Кадыром направилась к заднему крыльцу. За ними, пристраивая на ходу тюбетейку и что-то бормоча под нос, засеменил босой Сапар.

«Надо бы с Айной поговорить», — вспомнил Жудягин. Однако сразу же направиться к домику Шамары ему показалось неудобным. Он переждал, пока Римма Николаевна не скрылась за дверью, пересек дворик и приоткрыл дверь.

— Можно? — спросил он вполголоса с порога.

— Входите, — послышался из глубины комнаты тихий голос Айны.

Глаза не сразу привыкли к полутьме. Антон сощурился, сделал шаг назад и шире приоткрыл входную дверь. Сразу посветлело. Девушка сидела, скрестив ноги по-восточному, на кошме почти рядом с дверью. Увидев следователя, она не шевельнулась — напряженно смотрела на него снизу вверх — и только.

— Мне с вами надо поговорить, Айна, — смущенно проговорил Жудягин и, шагнув, присел в метре от оцепеневшей девушки. — Нет, не пугайтесь, не о той ночи... Это не допрос, следствие теперь ведет республиканская прокуратура... О другом.

— О чем? — едва услышал он.

— О вашей жизни... Той, которая была до всего, что произошло... Мне нужно кое-что уточнить, очень это нужно — и для вас, и для Володи. Вы мне расскажете, ладно?

— О чем? — так же тихо повторила она.

— Лучше я буду спрашивать, хорошо?

— Хорошо, — эхом отозвалась Айна.

Антон вынул из портфеля диктофон.

— Пусть он вас не смущает. Запись не для протокола.