Разыскивается невиновный

15

Два дня пролетели для Жудягина в повседневной суете — не дела, а так... Групповое хулиганство в местном рыбхозе, которое ему всучили тотчас после возвращения из Бабали, отнимало все время, дома Антон только ночевал. Но домой и не стремился: жена с сынишкой гостила у родных в Прибалтике. Минули среда, четверг, а он так и не выкроил часа, чтоб забежать в областную прокуратуру, где обосновалась Ларина. Единственное, что Антон за эти дни успел — пустынная станция не шла из ума, — так это заглянуть в областной метеоцентр и попросить связать его по радио с Бельченко. Тот сообщил, что ему на смену уже приехали две молодые радистки и что он передает им станцию. На запрос, как ведут себя старожилы Бабали, Бельченко отстучал, что все почти без перемен. Антон попросил расшифровать это «почти», и тогда радист сообщил, что Юрий и Айна ни с кем не общаются, «как каменюки стали», а Сапар «как скаженный»: ловит и куда-то таскает змей, ничего не ест, одни глаза остались. Что-то бормочет, но что — понять трудно. А девушки приехали хорошие, одна, между прочим, с Украины.

В пятницу Антон дал себе слово, что, несмотря на занятость делом передравшихся коптильщиков рыбы, он непременно заскочит к Римме Николаевне, чтоб узнать, как продвигается следствие. Его несколько уязвляло, что она ни разу не позвонила — хотя бы посоветовалась, черт побери!..

Утром на работе Антона ждало письмо без обратного адреса. Вскрыл конверт Жудягин лишь около полудня — с утра допрашивал свидетелей.

«Уважаемый Антон Петрович!» — прочитал он и сразу вспомнил: да это же почерк Юрия Огурчинского! Разбросанный, небрежный, с разновеликими буквами. Интересно, отчего вдруг вздумал этот дерганый паренек написать следователю почти тотчас после его отъезда.

«Да, уважаемый... — читал он. — Это я понял не сразу, сначала я вас ненавидел. Но все-таки вы не машина, а человек, даже на такой работе, как ваша. Поэтому я и пишу вам сейчас...»

«Не может он сразу быка за рога, — с неудовольствием отметил Антон. — Тоже мне, литератор».

«...Человек, которого я убил, был плохим человеком...»

— Что?! — вслух произнес Антон и почесал нос. — Он опять за свое? Шизик!

«...Об этом мы уже говорили с вами. Избавиться от него хотели все, а выпал жребий — мне!»

— Давай, давай, — пробормотал Жудягин. — Гм... Жребий...

«...Все, что я написал в своем признании, от которого потом отказался, чистая правда. Исключая последний эпизод: я не сбрасывал Михальникова с обрыва. Я придумал это, чтобы выгородить Айну. Я ведь был уверен, что это она столкнула его на камни. Но тогда мне самому не было известно, что я убийца. И только когда Айна показала мне радиограмму с данными экспертизы, я понял, отчего умер Старый. Он умер от моего удара в висок фонариком-«жучком». Его я спрятал в песке под большим флюгером в ту ночь, когда вы встретили меня во дворе... Айна же, по моему совету, не показала вам радиограмму. Она боялась за Володю, а я — за себя».

Антон отложил письмо и потянулся к телефонной трубке. Но раздумал и продолжил чтение.

«...Когда я понял, кто подлинный убийца, мне стало немного жалко вас, Антон Петрович. Точно так же, как вам было жалко всех нас — я это замечал, не думайте! Хотя вы и цеплялись ко всем. Всех втравили, всех заморочили! Сейчас даже Сапар кричит, что он убил. Про себя я твердо решил, что только ради спасения Айны смогу выложить вам правду. А вы ухватились за Князева. Красота! Мерзкий тип, всем гадил, такого не жалко. Пока вы будете его выспрашивать, я, глядишь, и скроюсь от вашего недремлющего ока. Так я, в сущности, уже и поступил. Через полчаса улетает мой самолет, а письмо вы получите только завтра. Вы знаете, какое множество поездов уходит с московских вокзалов. Вы сейчас читаете мое письмо, а я сажусь в один из них, чтобы уехать... Куда? Не спрашивайте. Этого я вам как раз и не скажу, хоть вы и уважаемый мною Антон Петрович! Наши с вами цели прямо противоположны: я — волк, вы — охотник. Страна у нас большая, авось найду себе местечко поукромнее.

Так-то вот. А зачем я, дурень, пишу вам, зачем себя разоблачаю? Ну, во-первых, охота порисоваться перед вами и самим собой. А во-вторых, честно скажу, хоть с кем-то надо быть и откровенным. Вас мне обманывать больше не хочется, и, говоря правду, я чувствую огромное облегчение. Меня даже не терзают угрызения совести: Старому — туда и дорога, а Князев — как-нибудь выпутается. Вернее сказать, вы его, невиновного, не сумеете посадить, это было бы слишком... Тем более что рано или поздно вы все равно нашли бы фонарик и установили мою вину.

Прощайте, Антон Петрович! Надеюсь, больше не встретимся, мне это как-то ни к чему, перебьюсь. Жалко Айну.

Ваш Юрий Огурчинский».

Рука Антона опять потянулась к телефону и опять опустилась. Он снял очки, тщательно вытер платком лицо. Покрутил головой, подумал. Заглянул в телефонный справочник, набрал номер.

— Аннамухамед, ты? — спросил он в трубку. — Вчера московский вовремя улетел? На полчаса... Так... Спасибо.

Да, в Москве Юрий мог сесть в поезд, не дожидаясь сегодняшнего утра. Жаль.

— Дурень!

Антон в сердцах стукнул ладонью по столу. Звякнула пробка в графине — точь-в-точь, как при землетрясении балла в три-четыре. Лицо Жудягина покраснело, он наливался злостью. Отшвырнув стул, Антон вышел из кабинета и спустился на второй этаж к экспертам. На лестничной площадке он чуть было не столкнулся с Павлиной Геннадьевной Синельниковой, открывавшей дверь.

— Ой, Антон Петрович! — обрадованно воскликнула судмедэксперт, и ямочки на ее полных щеках углубились улыбкой. — Не к нам ли?

— К вам. У кого из ваших Бабали?

— Пойдемте, я с удовольствием покажу...

— Скажите, Павлина Геннадьевна, — сказал Антон, пробежав глазами копию медэкспертизы. — А не мог умереть он от этого вот... — Антон ткнул пальцем в один из абзацев, — удара в висок?

Полные щеки возмущенно колыхнулись.

— Вы нам не доверяете? Нет, конечно. Тут же ясно написано: раздроблены затылочные...

— А висок? — нетерпеливо перебил Антон.

— Что — висок? Сильная ссадина, разрыв поверхностных тканей...

— Значит, не мог?

Синельникова всплеснула руками:

— Антон Петрович!

— Удар в висок был нанесен карманным фонариком... Знаете, такие — «жик-жик»... — Он показал, как делается это «жик-жик».

— Тем более. Масса незначительная... Да и зачем это вам, Антон Петрович?

— Спасибо. Как-нибудь потом.

Выйдя из управления, Жудягин направился к чахлому скверику, бледно зеленевшему в соседнем квартале. Антон помнил, что возни с рыбхозовцами у него невпроворот, но... махнул рукой на все. Войдя в сквер, он мешком опустился на скамейку. Снял очки, положил рядом с собой. Сдавил виски ладонями.