Изверг Род

Одиннадцать

На тротуаре у черного входа в гриль-бар Флинна кружком сидят мальчишки. Они рассуждают о боли и о том, какую боль можно стерпеть; об играх и как быстро они умеют бегать; как хорошо прячутся; о еде, и сколько ее можно съесть; какую еду они любят, а какую ненавидят.

Род говорит, ему все равно, даже если еда мерзкая, и от нее тянет блевать. С видом знатока он сообщает, что, когда голоден, может съесть что угодно.

Бабси говорит, Род вряд ли станет есть сэндвич с червяками, покрытый гноем, и остальные пацаны соглашаются. Род смотрит на них, на его бугорчатом мясистом лице — неподдельная скука. Он утомленно отвечает, что не покупается на подобную чушь, они поняли, что он имеет в виду, когда говорит, будто может съесть что угодно. Они прекрасно, черт возьми, поняли, что он про еду, обычную еду, которую люди едят, не важно, насколько она паршивая. Он про обычную еду говорит.

Пьяный, шатаясь, выходит из бара Флинна, спотыкаясь ковыляет к канаве и обильно блюет. Все мальчишки думают об одном, но никто этого не говорит.

Род сообщает, что его бабуля готовит зельц, голову сырную, и этот зельц, когда его ешь в третий или четвертый раз, весь высохший и все равно склизкий какой-то, настолько мерзкий, что даже Франкенштейн бы сблевал. И еще холодный. Но Род говорит, что съедает весь зельц, который ему дает бабуля, и иногда берет добавку во второй и третий раз. Если бабуля позволяет, он все ест, ест и ест, пока уже пошевелиться не может.

Пьяный ковыляет обратно в бар, его ботинки и отвороты брюк забрызганы блевотой.

Род ждет, когда его кто-нибудь спросит, что такое сырная голова, тогда он и сможет полностью раскрыть себя как бесстрашного едока несъедобного. Он откидывается назад и оценивающе рассматривает «родстер» через дорогу. Потом Дак спрашивает, что такое зельц. Эта сырная голова, ее из сыра делают, или из голов, это что вообще?

Род говорит, что никогда всего не видел, ему даже не разрешают посмотреть, что бабуля кладет в зельц. Но он знает, что она добавляет туда мелко рубленную требуху, бараний жир, куриные ноги, остатки картошки и выдохшееся пиво. И, может, еще кожу от индейки, чтобы склеить все это в большую типа буханку такую, вроде бурого желе, как дерьмо. Еще в зельце как бы плавают крупинки какой-то зеленой дряни. Как водоросли.

Рассказ производит сильное впечатление. Бабси в ужасе, Дак потрясен, Мелкого Микки слегка подташнивает. Род потягивается, встает и говорит, что скоро ужин, а он сильно проголо дался. Просто помирает с голоду. Он улыбается и говорит, что на ужин, кажется, будет зельц.

В это время Большой Микки выруливает из-за угла и сплевывает на нижнюю ступеньку крыльца бара Флинна. Худое бандитское лицо Большого Микки прикрывает лихо надвинутая кепка, в ухмыляющихся жестких губах — самокрутка «Булл-Дурэм». В руках у него бумажный пакет. Большой Микки видит пацанов, и в глазах его на миг вспыхивает радость. Мальчишки в ужасе. Большой Микки, чье настоящее имя Джон Макнэйми — вор, грабитель и садист, ему в равной мере наплевать на чужое благополучие и на свое собственное. Секунду Род подумывает рвануть домой — он знает, что бегает быстрее Большого Микки. Но еще он знает, что в следующий раз, когда столкнется с Большим Микки, тот ему припомнит. Еще как припомнит!

Большой Микки стоит перед пацанами, те всем своим видом стараются изобразить восторг от встречи, а сами ежатся от страха под его презрительным взглядом, таращат глаза и смеются в ответ на мерзкие замечания. В безумном припадке страха Дак начинает болтать о дегустаторских подвигах Рода и его достижениях по части гастрономии. Он утверждает, что Род может съесть что угодно. Все, что угодно! Ну да, Род сам так говорит.

Затем наступает тягостное молчание, прерываемое лишь пьяными голосами спорщиков в баре. Все понимают, что такое заявление ставит Рода под удар: Большому Микки дан зеленый свет, Большой Микки улыбается, обнажая удивительно белые зубы, и делает последнюю затяжку. Он приподымает бумажный пакет, открывает его и жестом велит Роду присесть. Устраиваться поудобнее. Велит расслабиться. А затем вываливает содержимое пакета на землю.

У ног мальчишек — дюжины две маленьких вареных бледно-розовых крабов. Пацаны знают этих крабов, их можно поймать с причала на 69-й улице на тухлое мясо. Каждый крабик размером с монету в пятьдесят центов. Никто этих крабов не ест. Никто их не варит. Но Большой Микки сварил. Мальчишки молчат и тупо смотрят на крабов. Каждому известно, что крабы питаются трупами, дерьмом и отбросами.

Большой Микки надвигает козырек кепки еще ниже на лоб и говорит, что ждет, когда Род, великий гурман, начнет поглощать этих вкусных крабов, эти морские деликатесы. Благословенна щедрость господня! Мыском тяжелого ботинка из исправительной колонии он подталкивает двух-трех крабиков поближе к Роду и предлагает, раз уж крабы совсем маленькие, есть их целиком, с панцирем и всем остальным. Да раз плюнуть. Он улыбается и говорит, что мотовство до нужды доведет. Род смотрит на крабов, они кажутся ему до жути живыми или полуживыми. Некоторые по-прежнему сине-зеленые.

Большой Микки говорит Роду, что ждет, что ему известно — Род не какой-нибудь там дерьмовый трепач, что Микки не любит, когда его дурачат. Большой Микки говорит, он просто ненавидит такие вещи! Его это бесит. Род вспоминает, как Большой Микки раздел одного мальчишку на пустыре, засунул ему в задницу ветку и заставил идти домой голышом. Он вспоминает, как Большой Микки рыбным ножом начисто срезал одному парню волосы. Вспоминает, как Большой Микки свесил одного пацана за запястья с крыши многоэтажки Уоррена. Как Большой Микки из-за угла ударил венгера-управля-ющего кирпичом прямо в зубы. Как Большой

Микки заставил одного мальчишку выпить полбутылки краденого виски. Как Большой Микки насмерть зарезал ножом бродячую собаку. Он помнит, как Большой Микки проделывал мерзости с одной девчонкой, а ее младшего брата заставил смотреть. Род знает, что Большой Микки — это бич, наказание господне.

Большой Микки скручивает еще цигарку, пальцы ловкие, губами за красный шнурок придерживает кисет с «Булл-Дурэм». Когда Большой Микки прикурит, Род, надо полагать, уже будет наслаждаться морепродуктами, этим гребаным рыбным обедом. Потрясающе тихо рассмеявшись, Большой Микки злобно пинает Рода в голень, дабы подчеркнуть свои слова. Род берет крабика, пацаны таращатся, Большой Микки зажигает спичку о ноготь и приторно лыбится.

Уже не впервые Род подозревает, что никакого Бога нет. Такого, что любил бы Рода, — нет. Хотя у Большого Микки, у бабули Бог есть.