Изверг Род

Восемнадцать

Род прекрасно разбирается во всяком хламе и знает, что со временем все вроде бы непостижимое, если и не станет понятным, то слегка прояснится; что убедительные, упрямые, неопровержимые факты почти всегда обязательно равноценны другим убедительным, упрямым, неопровержимым фактам; и ничего нельзя принимать как должное, даже если оно вроде бы очевидно, понятно и неизменно. Больше всего Род убежден, что абсолютно разрозненные явления или обрывки знаний, если их сопоставить, совершенно друг друга объясняют.

Некоторые вещи в подвальной кладовке принадлежат не бабуле, не дедушке, не матери или отцу, а некой «Элис Магрино», чье имя нередко упоминается, когда ругают отца.

На одной старой помятой фотографии в кладовке изображено нечто похожее на дохлую, раздувшуюся корову или на большой бесформенный мешок — муки, наверное. На обратной стороне снимка имя — Элис и дата —1921 год.

Мышиные какашки полностью растворяются в курином, овощном, гороховом и фасолевом супе.

Красивые, острые, как нож, складки на желтых, синих, белых и розовых платьицах, которые мать носила в детстве, старательно утюжились сироткой-кузиной Кэйти, а если у нее выходило не безупречно, бабуля непременно избивала ее до полусмерти деревянной линейкой.

Некая Тереза Маккена имеет какое-то отношение к дедушкиной молодости. Время от времени ее имя упоминается, и бабуля по-разному ее описывает: косоглазая, пьяница, колченогая, толстопятая девка с паклей на голове, плешивая, прыщавая, лицемерка, скрытная, заурядная, с носом как шило, злобная, безвкусно одетая, бесстыжая, дрянь, нимфоманка.

Иногда мать тайком прикладывается к дедушкиной бутылке виски «И всё».

Всякий раз, когда бабуля говорит о дедушкиной мандолине, у него на лице появляется улыбка, точно у дяди Джона, когда тот лежал в гробу.

Бабуля заигрывает с мистером Свенсеном, когда тот приходит за квартплатой, а потом отчитывает дедушку за то, что налил мистеру Свенсену слишком много виски.

Несколько капель мочи невозможно обнаружить в стакане с водой, где бабуля держит вставные зубы.

Если Род угрюм, когда мать покупает что-нибудь в аптеке Блюма, мистер Блюм дает ему три шоколадки вместо двух, так глупому жиду и надо.

Род дарит дедушке две пачки «Лаки-Страй-ков» на день рождения, и дедушка загадочно его обнимает.

Когда мать по вторникам возвращается с вечерней новены, от нее пахнет чем-то вроде сен — сен или мятной жвачки.

Однажды Род увидел мать голой и огорчился: у нее между ног какой-то мех, точно у шлюхи.

Род сразу уходит из квартала разменять доллар, который дал один старик в парке, чтоб Род разрешил ему поиграть со своим краником.

Когда Род прикидывается глухим, челюсть отвисает, и глаза стекленеют, багроволицая бабулина ярость стоит колотушек, которые Род непременно и получает. После этих побоев он часто обращает внимание на бабулины вставные зубы.

Когда Род начинает «Отче наш» со слов: «Отче наш, иже соси на небеси, да скатится имя твое», и монахини слышат его, но не слышат его, мир обмана раскрывается пред ним во всем своем порочном величии.

Если отвечать на бабулины риторические вопросы, она приходит в бешенство; если их игнорировать, когда бабуля жаждет ответа, она приходит в бешенство.

Однажды вечером после ужина, когда мать собирается в кино на сеанс для бедных — бабулин подарочек, за который матери еще расплачиваться и расплачиваться, — Род в замешательстве, но как-то трепеща наблюдает, как мать украдкой сует в сумочку зеленое блюдце.

Отец пьяно знакомит Рода с пьяной молодой женщиной — у нее огромный бюст и длиннющие тонкие ноги, отец называет ее Элис. Это его сестренка. Или кузина. Подружка. Племянница.

Кредо Рода коренится в убеждении, что в жизни редко бывают ситуации, которых нельзя исправить, спасти или довести до краха абсолютной изворотливостью.

Род знает: людям приходится жить, пока не приходится умирать, и скудно радуется, ибо это означает, что все они умрут. Всем придется умереть.