Записки несостоявшегося гения

Вначале братья служили в одном полку, потом их военные судьбы разошлись. В

последнее время младший брат, подполковник Борис Сочеванов командовал отдельным

374

пантонно-саперным батальоном. Ну а Глеб служил в штабе 16-й общевойсковой армии

старшим офицером оперативного отдела.

С трудом подбирая слова, Глеб сообщил матери, что в ходе Перекопско-Чонгарской

операции Борис с большей частью своего батальона навеки остался в Сивашских гнилых

топях. Об этом ему рассказал один из немногих уцелевших офицеров, личный адъютант

командира и невольный свидетель его гибели.

Самом Глеб со штабом армии в то время находился в Севастополе, но эвакуироваться на

судах союзников он не успел. Ему повезло — или Бог помог! — избежать массовых

расстрелов офицеров по приказу Бела Куна и Розалии Землячки, прокатившихся по всему

Крыму. Вначале эти большевики, уговаривая офицеров сложить оружие, клятвенно

гарантировали сохранить им жизнь, но своего слова не сдержали. Как потом говаривала

Землячка, это была маленькая военная хитрость. Хитрость на самом деле была маленькая, но погибло из-за нее более тридцати тысяч человек. Такие дела.

В общем, когда Глеб понял, что происходит, осталось только идти куда глаза глядят.

Решил искать приюта в своём городе детства. Пробирался темными ночами, и вот пришел.

Мать его слушала отстраненно, несколько раз почему-то уточняла: кто он на самом деле –

Глеб или Борис? Действительно — Глеб? Он уверен, что Глеб? Или все же — Борис?

Эти вопросы были непонятны, порождали какую-то тревогу, он не понимал, чего мать

хочет, переводил разговор, но, когда стал ей рассказывать о смерти отца, Клавдия

Ильинична не захотела его слушать и ушла в комнату Пелагеи.

О себе она сыну так ничего и не рассказала, да и он после столь длительной разлуки

держался с матерью несколько отчужденно.

Жить в одной комнате им было не очень удобно, но разве родные люди после долгой

разлуки обращают внимание на удобства?

Вместе их жизнь продолжалась недолго. Через пару недель поздно вечером, ближе к ночи, на улице остановился мотор и к ним постучали. Зашли четверо. Странное дело, обыска не

было. Глеб собрался по-военному быстро. Пелагея неловко отводила лживые глаза, сразу

стало ясно, кто навёл. Мать куталась в черную узорчатую шаль, дрожала и молчала. Мне

удалось достать фотографию того, кто лично проводил первые допросы задержанного

офицера. Это Витольд Лацетович Лангенс, председатель уездной Чрезвычайной комиссии

собственной персоной. В прошлом — пекарь. За долго до революции по уголовному делу

за изнасилование и убийство малолетней был осужден и пожизненно сослан на каторгу на

остров Сахалин.

Витольд Лангенс

После смуты объявил себя политкаторжанином и вот каких достиг высот. Через некоторое

время он пойдет на повышение в Одессу. В 30-м году, уже в должности замнаркома, будет

валяться в ногах у молодого, опьяненного властью следователя, целовать ему сапоги и не

применять к нему пыток допроса третьей степени. Но всё это еще впереди.

В 1020 году Чрезвычайка находилась в здании бывшего областного архива. О том, что

слышали и видели его стены лучше не говорить. Здесь же, на исходе третьих суток

375

пребывания (пролетарский суд суров и справедлив!) Глебу объявили приговор — высшую

меру социальной защиты, отвели в подвал и расстреляли.

Мечтая о справедливости, мне пришло в голову попытаться выяснить, кто привел

приговор в исполнение, другими словами, узнать имя палача. Попробовал через товарища, помощника губернатора. Напрасное дело. Секретная служба по-прежнему хранит свои

тайны. Хотя, в частном порядке мне намекнули, что при мудром большевике Лангенсе для

поддержания высокого духа и братского единства боевого коллектива расстрелы

проводили все сотрудники ЧК. Без исключения. Включая трех негласных оперативных

работников: двух секретарей- машинисток и буфетчицу.

Наверное, поэтому комиссар Лангенс, обмениваясь передовым опытом с коллегами из

других городов, не уставал гордо повторять: — Мы с вами не какие-нибудь карательные

органы, мы настоящее боевое братство, вот кто мы!

Итак, невезучего Глеба Сочеванова расстреляли, а в доме с верандой продолжалась своя

жизнь. На протяжение последующих лет Клавдия Ильинична — даром, что интеллигентка

и хрупкого сложения — крепко избивала свою соседку, дворничиху Пелагею. Однажды, после очередного выяснения отношений Пелагея Устиновна утром не встала. Ее отвезли в

больницу Тропиных, где через пару дней она скончалась. Похорон не было. Больничные

хозяйственные службы отвезли ее тело на кладбище, где и зарыли без гроба и

поминовения. А Клавдия Ильинична лишь жестко бросила: собаке — собачья смерть!

Эти слова повторяли в городе. Люди были на стороне несчастной матери. Со временем

она устроилась в регистратуру областной больницы, работала там много лет. Никогда

ничего не боялась. Говорила, что думала. Новую власть ненавидела всей душой. Бог ее

хранил. Вокруг многих карали и за меньшие прегрешения, люди исчезали бесследно, а ее, казалось, сама смерть боялась и избегала.

Все считали, что от жизненных потрясений тяжкая болезнь бродяжничества ее покинула

навсегда. Оказалось, не так.

Октябрьским утром 36-го года она ушла на работу, но в больницу не попала. Больше ее

никто и никогда не видел. Правда, некоторые узнавали ее уже в 1944 году нищенкой с

поводырем-старцем. Но это, пожалуй, не бесспорно.

На этом мне б завершить историю несчастного рода Сочевановых. Но не могу не привести

два небольших фрагмента, вызвавших у меня мистическое недоумение. Мне стоило

больших трудов и помощи друзей заглянуть в папку:

«Дело № 124/12 активного участника контрреволюционного подполья, белого офицера

подполковника 14 общевойсковой армии Глеба Андреевича Сочеванова».

В этом деле всё, как в других подобных делах. Вопросы. Ответы. Ничего особенного. Во

враждебной деятельности признался — значит, вражина, не раскаялся. Смерть ему, гаду

подколодному!

Но есть здесь один листок, я вам сейчас приведу его. Хотя дорого бы отдал, чтобы его

никогда не видеть. Снова повторю: я никому не судья. Моё дело — факты. Ваше — оценка.

Вы готовы?

«Глубокоуважаемый господин и товарищ Чрезвычайный комиссар!

Как человек глубоко преданный советской власти и трудовому народу, с болью в душе

сообщаю, что ____ декабря, в доме № ___ по улице __________, появился и уже две

недели скрывается, избегая регистрации в уездной канцелярии белый офицер, дворянин и

классовый враг всех трудящихся — подполковник Сочеванов, который выдает себя за

Глеба, но, на самом деле, являясь его братом Борисом.

Прошу Вас разобраться, что заставило его скрываться под чужим именем. Из его слов

следует, что он служил в штабе генерала Слащева, расстрелявшего в Николаеве десятки

рабочих корабельного завода, избежал наказания в Крыму и пробрался в Херсон

нелегально.

За время пребывания его по вышеуказанному адресу с ним дважды встречались его

бывшие гимназические друзья-одноклассники: Георгий Мишин и Василий Михненко, сын

376

бывшего земского судьи Петра Никитича Михненка. Эти встречи сопровождались

длительными беседами.

При необходимости, могу дать показания по всем интересующим Вас вопросам. С

уважением и готовностью и впредь оказывать свое посильное содействие трудовому

народу и карающему мечу пролетарского правосудия — ЧК»

Дата.

Имя.

Фамилия.

Подпись.

Что ж, здесь вполне можно поставить точку на этой истории. Теперь, наконец, некоторые

вещи становятся понятнее: почему, например, всех болтунов и недоносителей из

окружения несчастной матери ожидала горькая участь, а нашей Клавдии Ильиничне все-таки удавалось избегать преследований.

Всё это так. И ее поведению тоже можно дать какое-то объяснение. Чего от нее ждать –

больной человек. Да еще с непонятными причудами. С ее бродяжничеством.

Кстати, вы тоже заметили, как грамотно был написан донос? Смотрите, какие когда-то

были у нас образованные дворники! Вот только одно я, простите, забыл указать. Чья

подпись стоит под этим листком. Потому что о Глебе или Борисе, кто он там есть на

самом деле, доносит в Чрезвычайную комиссию… его мать, Клавдия Ильинична

Сочеванова.

Всё, больше мне говорить не о чём.

Хотя в этой папке подшит — пусть и значительно позже — уже в шестидесятые годы еще

один интересный документ:

Начальнику Управления КГБ СССР

по Херсонской области

полковнику Брыкину П.И.

Во исполнения запроса DERTEKS 271152. США, штат Иллинойс, согласно Директиве

Совета Министров СССР 236 от 15.12.1958 г. «Об имущественных правах наследования

граждан по ТЭН/линии Юнюрколлегии СССР» прошу предоставить в полном объеме

данные о ВСЕХ, проживавших до Великой Октябрьской социалистической революции в

городе Херсоне членах семьи Сочевановых. Отец — Андрей Гриорьевич Сочеванов, потомственный гражданин, 1859 г.р., умер в 1912 году.

Обращаю ваше внимание на представление информации в развернутом виде, по форме

12-а, не только по прямым, но и по косвенным линиям наследования.

Напоминаем об установленным Законом месячном сборе затребованной информации.

Заместитель Председателя Инюрколлегии СССР

Государственный советник юстиции 1 класса

Аникеев Д.К.

***

Остается по-прежнему непонятным: если запрос пришел по наследованию состояния

Глеба Сочеванова, проживавшего в США, кого же тогда и почему предала их мать?

Впрочем, сейчас это меня уже не интересует.

Над Днепром, как и много лет назад, осенние рассветы окутаны густым туманом…

================

377

Я ПОДАРИЛ ЕЙ ПАРОХОД В 1972 ГОДУ…

Хотя прошло много лет, приятно вспомнить, что доводилось и мне делать щедрые

подарки. Как я любил свою рыжеволосую сокурсницу! С каким трепетом ловил взгляд ее

— до сих пор не пойму, какого цвета — глаз… А так как заинтересовать ее моя скромная

персона шансов не имела, выход был только один: покорить щедростью подарков. Ее

звали Ольга, и с тех пор это имя всегда со мной. И однажды я, несмотря на критическое

финансовое положение, все же решился — и сделал такой подарок. И к чести своей, не

пожалел об этом никогда.

В 1972 году я подарил своей любимой… пароход! Настоящий корабль, кажется, контейнеровоз, с огромными, заставленными деревянными ящиками палубами.

Отсутствие для такой покупки материальных средств не стало для меня непреодолимой