Молево

Но всему настает конец. Солнце уверенно поднялось над горизонтом. От организаторов увеселения поступило предложение развести всех гостей по домам. К Татьяне Лукьяновне и Денису Геннадиевичу подошёл один из элегантно одетых незнакомцев, обликом выдавая молодость, и предложил проводить домой. Сквозь щёлочки его маски, изображающей саму таинственность, просвечивались огоньки василькового цвета. Действительно пора бы. Да вот где этот дом? Здесь, в совершенно незнакомом городе его будто бы нет. А есть либо в Думовее, либо в столице. Возникло недоумение: куда отсюда двигаться?

– Думовея, – неуверенно молвила атаманша и растерянно пошевелила глазами.

– Я вас подвезу, – вызвался юноша, – это недалеко.

Они подошли к машине, уселись. Тут юный незнакомец вздёрнул палец кверху, скрылся в дверях и вскоре снова подбежал с посохом Татьяны Лукьяновны.

– Вы забыли палочку на диванчике, – сказал он полу-застенчиво, подавая античное изделие.

Та взяла забытую вещь с восхищением, сипло поговаривая: «благодарю-дарю-дарю-дарю». И, спустя недолгое время, автомобиль подкатил к известной нам церкви, той, что исполнена в стиле «ар-нуво» провинциального образца, стоящей в остии села Думовея.

– До встречи, – сказал водитель автомобиля, когда гости изумлённо высадились. Сквозь его маску из щелей для глаз снова появились блёстки василькового цвета.

Оба лесных, ночных и плутающих в правоте путешественников сняли маски со своих лиц, глянули на подлинное их выражение некой растерянности, не зная, что ответить услужливому незнакомцу. Оглянулись на него, а там и нет никого.

15. Статейка из интернета

Ксениюшка, плотно застегнувшись, сидела на диванчике да мягко отстукивала по полу босыми ножками незатейливый ритмический рисунок. В дверь кто-то постучался подобным образом, будто передразнивая.

– Заходите, – она привстала, снова упала на диван, опрокинулась на его спинку, слегка задирая ноги вверх и вбок.

Вошёл Абрам Ицхакович.

– Вы одна? – вопросил он полушёпотом, будто опасаясь чьего-то подслушивания.

– Была. Теперь с вами. Присаживайтесь, – она отодвинулась и похлопала по глянцевой коже дивана.

– Охотно, – тем же полушёпотом сказал Боря, немедля занимая предложенную часть сидения. Облокотился о боковую подушечку. Затем, слегка поёрзав, удобно притёрся в жестковатую спинку антикварного сидения, возложил ногу на ногу, устремив сделанный на ходу пытливый взгляд в угол потолка. Явилась классическая сценка застенчивости.

– А хотите, Ксюша, я расскажу вам что-нибудь, – Абрам Ицхакович, похоже, нашёлся, снял ногу с ноги, хлопнув по ним напряжённо выгнутыми пятернями.

Девушка поморщилась, отвернула лицо вбок и покраснела.

– Значит, не хотите?

– Хочу. Но вы неправильно меня назвали.

– Ах, простите. – К гостю вернулось замешательство. – Я оказался слишком неуклюжим. Ксения.

Девушка повернула к нему лицо, мигом приняв спокойное выражение.

– И о чём желаете? – Боря снова нашёл себя.

– А знаете, – вдруг оживилась девушка, дерзко глянула на пришельца, улыбнулась, и щёки у неё задались краской посильнее, – знаете, что-нибудь эдакое научно-философское. Очень современное. Надо бы мне подковаться, ведь люди тут все знающие, а я им вовсе не чета.

– О! – Боря не ожидал такого выбора. Озаботился, сильно сжимая на коленках кулачки, отчего шерстинки на них вздыбились. – Но вы, кажется, только что университет закончили, а говорите о не подкованности.

– Ну, то иностранные языки.

– Угу.

– Ничего нет? – Ксения изготовилась опечалиться. Щёки поостыли.

– Есть, есть, – Абрам Исхакович оживился подобно девушке, но не придал краски на щеках, а возымел гармошку на лбу. И руки потёр, ещё больше вздымая на них редкую шерсть, как бы помыл, а затем оставил их обе в положении крепкого рукопожатия самим с собой. – Есть. Немного загодя прочитал в интернете занятную статейку. Не знаю, насколько она философско-научная, однако меня-то удалось озадачить. Она задела собственную научную деятельность и вообще мировоззрение.

– Давайте, – Ксениюшка резанула в воздухе пухленькой ладонью наотмашь. – Вы умеете возбуждать любопытство.

– Там о пространстве и о духе. Об их соотношении меж собой. Годится?

– О космическом?

– О пространстве или духе?

– Обо всём.

– Ну, если говорить о космосе, то о каком? По Платону он живой организм, в нём есть разумная душа, и человек – его часть. Аристотель наделяет его умом. А современники объясняют его просто окружением Земли. Но в статье оно имеет свой смысл. Пространство как целостность. Занятно? Или любопытно?

– А, ну да. Ладно.

– Статья большая, претендующая на всеохватность мироздания и того, что за его пределами. Но я расскажу только об одном, так сказать, аспекте, о воздействии на пространство через его поведение. О возможности и приёмах изменять его поведенческое начало.

– Так сразу не понять. Что такое поведенческое начало? Тем более, пространства?

– Хорошо. Тогда я вкратце расскажу о его общем взгляде на мир.

– Его?

– Ну да, его, автора. Несомненно, автора. Ни в коем случае, не меня.

– Ага. Любопытно. То есть, занятно.

И Абрам Ицхакович пересказывает девушке общий смысл содержания статейки, прочитанной в интернете. Мы сознательно сокращаем его повесть, дабы не утомить. С остановками на вопросы и комментарии.

– А смысл статейки в том, что автор не принимает и не критикует господствующую ныне физику частиц, где обитает и ваш покорный слуга. Он исповедует иную физику, назвав её «естественнонаучной моделью пространств». Для него пространство и вещество суть одно. Материальный мир у него есть цельный и неделимый. Иначе говоря, сплошной. Всю материю он видит одним сплошным пространством, не имеющим внешности. Ну, оно ведь понятно, внешности нет по одной простой причине: за внешностью подразумевается наличие иного пространства. А какого? Оно ведь одно. Парадокс не парадокс, но логика очевидна. За так называемыми пределами вещества есть только не-пространство, совсем-совсем ни на что не похожий мир. Он исключительно иной, к нему неприменимы вопросы «где», «когда». И этот мир – духовный. «Дух веет, где хочет», Тут автор приводит цитату из Библии. И добавляет самые первые слова: «В начале Бог создал небо и землю». Так, небо у автора статьи, суть, мир духа, а земля – мир материи. И предлагает некую аналогию, используя образ океанской воды волнующейся как мир материальный, а образ ветра над ним веющий – мир духовный.

– Красиво, – Ксения улыбнулась, а взгляд её куда-то углубился.

– Да. Эдакое у него подобие. Ветер воздействует на воду, вызывая в ней волнение, что собственно и происходит из-за её поведенческого начала.

– Ага, – Ксения настораживается, – Поведенческое начало. О нём ведь вы были намерены рассказать.

– Да. Теперь, когда есть авторское представление о существовании двух миров, авторское, не моё, то есть, неба и земли, духа и пространства, можно сказать и о его поведении, в толковании автора. Автора. Не меня. Оно текучее, податливое. Но также напористое, сопротивляющееся. И ещё он перечисляет множество иных свойств поведения. Все они непросто соотносятся меж собой. Что-то сильнее, что-то слабее, что-то с чем-то в равновесии. И есть побуждения, касающиеся поведения. Они бывают внутренние, собою созданные, бывают реакцией на внешнее влияние. Любое вещество обнаруживает себя, благодаря поведению. Каждая клеточка организма ведёт себя собственным манером. И песчинка. И земля наша, и солнце, и Млечный Путь. И всё, всё, всё выглядит таким, каким выглядит, благодаря поведению. У всего есть поведенческое начало. Так пишет автор, не я. Он же задаётся вопросом: что приводит к определённому сочетанию свойств поведения, что стоит за определёнными побуждениями, что за сила? Автор ведь осознаёт материальный мир одним сплошным пространством, не имеющим внешности. Стало быть, заключает он, вся эта поведенческая композиция пространства есть итог воздействие мира иного, то есть, духовного. Дух соотносит свойства поведения, дух побуждает эти соотношения к поступку. Единственно, что неясно – природа духа, суть его. И таковая неясность останется. Она сохраняется у автора до самого конца. Ведь мы сами являемся пространством как долей Мироздания, а дух вне его, значит, и вне нас. Но, помня аналогию пространства с океаном (автор пытается удержаться за соломинку надежды), мы знаем, что доля воздуха растворена в нём. Так и доля духа растворена в пространстве. Имея это в виду, пишет автор, мы способны получить хоть малую ясность. Ведь, благодаря существующему раствору духа в пространстве, а, значит, и в нас, – мы всё-таки способны ощутить его суть, хоть и без понимания. Ощутить, но не объяснить.

В этом месте повествования девушка вступает в полемику с рассказчиком.

– Но сумеем показать, – робко сказала она. – В частности, через искусство. Ведь искусство ничего не объясняет, оно только показывает. Звуками, красками, словом. Формами.

– О. Вы предвосхитили мой пересказ той статьи. – Воскликнул Боря. – Автор пишет и о том, что вы упомянули, но позже. Верно вы подметили. Верно. С его точки зрения, конечно, не с моей.

Щёки девушки не стали наливаться краской. Она почувствовала себя не отвлечённой слушательницей, а полноценным собеседником. В ней нарождалась некая стойкость. Уголки глаз и губ заострились.

– Абрам Ицхакович, – почти воскликнула она, – а почему вы всё время подчёркиваете: авторское, авторское, не моё, не моё? Не согласны или боитесь чего-то?

– Хм. Было дело. Осёкся я в прошлом. Но не хочу вспоминать. Извините, – Боря потёр маленькой ладонью нос, несильно сощурился, – не будем.

– Ладно, ладно. Но, коли мы отвлеклись, вдруг Авксений тоже захочет вас послушать. Позвать его?

Боря повёл туда-сюда нижней челюстью, прикусив губу, и высказал несогласие:

– Тогда получится лекция. А я лекций не люблю.

– Ладно, я сама потом ему перескажу. А теперь внимательно вслушаюсь.

– Годится.

Не-лектор продолжил пересказ статьи из интернета, не приписывая себе ни слова, устремив взгляд в пол. А мы его урезаем по возможности.

– Да, человек, по существу, житель не только мира пространственного, но и иного. Духовного, пишет автор статейки. Человечество о нём прекрасно знает с незапамятных времён. И мы с вами его чувствуем. Ощущаем двояко: внешним, даже весьма далёким по отношению к нам, иначе говоря, тем, что на небесах, а также непосредственно растворённым в нас, а именно в душе нашей. И что получается? Духовный мир свободно действует на вещество. Это не столь очевидно, пишет автор, как, скажем, ветер воздействует на океан, взбудораживая его и заставляя вполне определённо себя вести. Но подспудно мы о нём знаем. Мы же говорим о себе: «в духе», «не в духе», «духовно богатый», «духовно бедный». И говорим: «духом движимый». И здесь автор подчёркивает роль слова. Кто-то возразит, пишет он: говорим да сказываем, мало ли чего мы сказываем? Да, в речах бывает много всякого мусора. Но человеческое слово создано не для того. Ведь человеческая речь, она не просто красное словцо или информация о чём бы то ни было. Главное её достояние находится в словесном переложении сути всего случающегося в мире. Язык чем-то подобен окружающему нас миру. Потому-то он и способен его описать. Язык и мир имеют своеобразное родство. Таково мнение автора о слове…