Молево

Ксения задумчиво отвела взгляд в сторону и сузила губы трубочкой, делая знак недоумения.

– Ну да, не знаю о полученном образовании автором статьи, но вы ведь филолог, получше меня в том смыслите, – пересказчик глянул на неё испытующе.

– Угу, угу, – Ксения сняла с лица недоумение и заменила его жаждой понимания.

– Так-то вот. Говоря о духе как о действенной силе, автор предполагает, что человек может влиять на пространство, а, значит, на вещество, присутствием духа в себе. Влиять по своему усмотрению, зная о поведенческом начале того, на что он собирается влиять. А сутью поведения, как мы уже знаем, является некий код его свойств в определённых сочетаниях. А сам код, если хотите, обусловлен своеобразными «генами». Всякое вещество обладает генами, ответственными за его поведение и, как следствие, за проявление себя. И это есть главное в мысли автора. Это и есть знание поведенческого начала. Знание его «генетического кода». А коли так, выходит, что допустима эдакая «генная инженерия» самого пространства, иначе говоря, любого вещества, которое является частным случаем выраженности пространства. Зная код поведенческого начала, доступно инженировать его, меняя любое пространственное образование. Инженировать, используя исключительно дух. И автор добавляет о самом важном с его точки зрения, о необходимости присутствия нравственности, поскольку она тоже относится к духовному миру. Это его замечание весьма необходимое в данном размышлении. При отсутствии высокой нравственности, любое «инженирование» недопустимо. И в этом я, кстати, полностью разделяю его мнение, даже подчёркиваю его…

– А действительно ли есть такие возможности у человека? – Слушательница подняла плечи в знак большого сомнения. – Существо, скованное помощью.

– Не совсем понял.

– Это Авскентий сказал о человеке. Помните? Существо, скованное помощью.

– Ах, да.

– А ваш сочинитель говорит о человеческом всемогуществе без чьей-либо помощи.

– Понял. Но тут-то мы и подходим к самому занятному, – пересказчик статейки ухмыльнулся, – даже, вероятно, сказочному. Да, сам он, хоть существо духовное, всё-таки не имеет такой непосредственной силы. Будь она, так мы давно бы ею воспользовались да понатворили бы небывалые ужасы. Всё-таки человеку необходимо подходящее средство, чтобы с его помощью возделывать пространство.

– Ага. Всё-таки средство. Помощь. Опять инструмент. Человек немыслим без инструмента, – сказала Ксениюшка.

– Это вы по поводу человеческой эволюции? – Пересказчик статьи посмеялся. – По-видимому, так. Эволюция тут пока бессильна.

– Простите, что перебила, – девушка виновато улыбнулась, – так что за инструмент?

– Автор считает, что если суть поведения сводится к его духовному коду, тогда и сам инструмент должен быть соответственно духовно насыщенным. Если материя способна растворять в себе дух, значит допустимо существование такой вещицы, где сей раствор весьма интенсивен, где очень высока его концентрация. И вот автор предлагает нахождение на земле некоего минерала, обладающего насыщенностью этого раствора. Эдакий резонатор, что ли. Усилитель. А через него-то можно получить способность видоизменять всякий предмет по своему разумению. Руководить поведенческим началом выбранного вещества, усиливать что-то в нём, что-то ослаблять или вовсе заменять…

– Действительно чувствуется что-то почти сказочное. Это некое вещество, оно пресловутый философский камень алхимиков, что ли?

– Хм. Автор о том умалчивает. Но он замечает и нечто поглавнее.

– Что?

– Хм, во всей деятельности, касательно своеобразной генной инженерии таится величайшая опасность. Если удастся управлять свойствами пространства путём преодоления его поведенческого начала, то почему бы ни изготовить нечто весьма и весьма страшное. Эдакое «абсолютное оружие». Его обладатель сумеет видоизменять и губить любое вещество в свою пользу… Вот до чего дозволено дойти. Наука не столь уж безобидна. И автор восклицает: неужели физика пространств окажется значительно опаснее физики частиц?! Куда там водородной бомбе до инженирования вообще всего-всего материального? Вот и выходит, что именно поэтому Бог не допускает такого развития науки, зная глубочайшее нравственное падение человечества. У автора тема нравственности вставлена совершенно обязательной, и всюду напоминается.

– Вы говорите, Бог не допускает развития такой альтернативной науки. Но Он не позволяет и собственного развития человека. Не даёт добро его эволюции в сторону всемогущества, где помощник не нужен.

– Да. Без нравственной эволюции невозможна никакая эволюция человека, потому что иначе она приведёт к катастрофе. Так считает автор статейки. И я с ним соглашаюсь.

– Значит, согласно теории эволюции, которую нам пояснил Денис Геннадиевич, необходим нравственный стресс всего человеческого племени, чтобы произошла мутация и выход на более высокий уровень существования. Но это уже вовсе не природное явление, совсем иное. Что-то боязливо стало, – девушка поёрзала на диване, ухватив себя за плечи. – А есть ли в той статейке что-нибудь полегче?

– Есть. Автор пишет, что его концепция вполне признаёт внезапное присутствие, исчезновение, даже телепортацию. Ведь не надо никуда двигать молекулы. Надо лишь одну и ту же форму пространства в одном месте изгладить, а в другом вылепить вновь.

– Да-да. Так мы о ваших способностях подумали, когда неожиданно увидели вас в Думовее.

– Хе-хе. Если бы…

Они оба посмеялись.

16. Римки

– Тёзщачка! – Анастасий вопит с постели.

Он цепкими пальцами одной руки ухватился за металлический прутик спинки кровати, приподнимаясь над измятой подушкой, а шершавой ладонью другой руки ощупывал измученный лоб. Он так зовёт тёщу, одновременно тёзку. Сам сочинил. Тёща не обижается. Хохочет.

– О. Проснулся, наконец. Прожжённый гуляка. Чего приснилось-то?

– Был в Лондоне. Городишко так себе. И люди слишком чопорные да надменные. Гулял. Искал там их знаменитый двухэтажный мост, да всё не мог до него дойти. Так и не отыскал. Но зато случай забавный произошёл, будто нарочно для меня, чтоб досаду скрасить. Там зверь убежал из клетки. Хищник. Наверное, намедни привезли его из саванны родной в зоопарк определить. Или в цирк. Льва. Большущего. Золотистой масти. Точь в точь, как чучело подле ручейка Пликапика. Только без барашка. А он возьми, да удери. На моих глазах. Замок, что ли, сгрыз. Бегал потом вокруг ещё одной достопримечательности, колонны этого, адмирала, что ль? Нельсона. Ага, его. Там тоже львы есть. Статуи, правда. Огромные. Чёрной масти. Небось, задумывал потягаться силой со всеми четырьмя своими двойниками. Дальше не помню. Поймали, нет, не знаю. Но забавно, правда?

– Забавно, забавно, – ответила дочка Ольга Анастасьевна, вместо своей бабушки, – а чучело-то когда видел? Тоже во сне, что ли? Ты говорил о чучеле.

– Трудно сказать. Надо будет у Потапа спросить. Мы оба его лицезрели. И чучело овна. Кажись, вчера. Я ж говорил, возле Пликапика. Ну, может быть, там и вздремнули чуток.

– Обед греть?

– Угу. Поем, да схожу до Потапа. Навещу. Один он там совсем, одинёшенек. И про льва попытаю. Забавное дело.

Сказано-сделано. Поел. Встал из-за стола. Почесал затылок. Подёргал ухо.

– Ты это, и Потапу отнеси что-нибудь поесть, – сказала Анастасия, сходу составляя гостинец. – Вот.

– Молодчинка, тёзщачка. Догадливая.

– Не подмазывайся. Да. А в отсутствие твоё Василёк заходил на полчасика.

– Василёк? Хм. Я и решил, что он те чучела изготовил. Во сне или в натуре. Уф. Тяжко соображать после вчерашнего. А что он тут вздумал учинить?

– С Оленькой балакал. Гляди-ка, отец, как бы, знаешь, без твоего благословения не сошлись они.

– Ну-ну. Сошлись. Малы ещё.

– Малы. Ты себя-то вспомни. Когда сам женился-то? А?

– Ну, то другое дело. Тогда была необходимость. Ушёл бы в армию, а она, – указывает на жену, – она оп, да другого кого отыскала бы.

– Да кого тут отыщешь, – вмешалась жена, – что нынче, что тогда, сплошь пьянь. Одни козлы.

– Хе-хе, а любовь-то зла… – Анастасий рассмеялся, а потом, отдохнув, обратился к дочке:

– А о чём балакали с Васильком?

– Ладно, папа, – ответила Ольга Анастасьевна, – о жизни толковали.

– С научно-философской точки зрения, али с другой?

– Конечно, с научной. И с философской. А ты чего вообразил? – дочь ткнула пальцем в грудь отца.

– Тогда действительно, ладно. Пользы, правда, мало, но ум развивается. И что? посвятишь меня в сию тайну? Однако не теперь. – Анастасий взял девичью руку в обе мужицкие ладони, шершаво погладил её там и освободил, – Потом, потом. Надо идти. Пошёл я. В Пригопку.

Ольга Анастасьевна собрала вокруг себя остальных четырёх сестрёнок, обняла матушку, и они сообща затянули старинную прощальную песенку. Голоса у них звонкие, чистые, и слух замечательный, позволяющий разделять эти голоса на два, три, а то и на четыре, создавая чудное созвучие. Анастасий похихикал, одобрительно качнул головой и вышел.

По пути у него в уме прояснилось. Он размышлял. «Надо же. И те о жизни. Такие мальцы, а туда же». И признался, что сам, сколько себя помнит, всё о ней думает. Что она такое? Чудная. Думает о ней, и дыханием будто впитывает её в себя, да упивается необъяснимым чувством. Бывает, и о смерти полюбопытствует. Тоже давно, ещё сызмальства. Жуткая такая мысль приходит и под дых колотит сосулькою толстенной.

17. Продолжение беседы о статейке из интернета

– А знаете, – вдруг повеселела любопытная выпускница университета, – что если чаю попить. Правда, у меня только пакетики, а где настоящая заварка Татьяны Лукьяновны, надо бы поискать.

Абрам Ицхакович тоже слегка обрадовался, опознав своевременную облегчительную передышку затянувшейся научно-философской беседы по поводу столь занятной да любопытной статейки из интернета.

– Я лучше схожу к метрдотелю, может быть, у него есть что-нибудь местное, – сказал он и резво удалился в смежную избу «тяни-толкая».

Ксениюшка тем временем включила электрочайник и хотела поразмышлять о чём-нибудь отвлечённом. Или о ком. Об Авскентии. Его образ уже стойко увяз в её сознании. Но из головы не выходила новость о существовании необычного естественнонаучного представления, пересказанного Борей по её же настоянию. Девушка пыталась мысленно повторять новое для неё знание, чтобы не позабыть, а затем эдак между делом рассказать о нём поэту-актуалисту. Заказывая Абраму Ицхаковичу научно-философскую тему, она уже тогда задумала привлечь внимание поэта к себе чем-то неординарным. Не о погоде же с ним говорить. А о профессиональных делах – тем более. Желание такое у неё возникло само, не требуя логического объяснения. Притом, она не задавалась вопросом: необходим ли её рассказ Авскентию? Ей просто показалось, будто нашёлся лучший повод поговорить с ним о чём-то неожиданном.

Появился Боря с банкой сушёного сбора трав.

– Саввич настоятельно рекомендовал это местное зелье, – произнёс он. – Попробуем?