Тирза

3

Он брился. Быстро, но тщательно. Время от времени проводил рукой по лицу, проверяя, не пропустил ли где-нибудь щетину. При таком свете видно было не очень хорошо, так что лучше было перестраховаться.

Суши и сашими были готовы. Он закупился с запасом; Хофмейстер был готов к гостям с хорошим аппетитом. Как обычно, перед такими мероприятиями его охватывал страх, что еды не хватит, что люди уйдут домой голодными или скажут потом: «У Хофмейстеров на всем экономят». На всякий случай он купил еще и сардин. Попозже вечером, когда праздник будет уже в разгаре, Хофмейстер собирался пожарить их с чесноком. Просто, но вкусно. Он часто готовил так рыбу летними вечерами, и это всегда был успех.

В отражении в зеркале он увидел, как по коридору прошла его супруга, все еще в халате.

Через час появятся первые гости. Те, кто приходят пораньше, потому что не хотят оставаться допоздна, и вопреки своим благим намерениям зависают дольше всех и отправляются по домам только в четыре утра с пятнами на рубашках, с трудом открывая замки на велосипедах. Это такое приятное спокойное чувство — смотреть, как молодежь постепенно пьянеет. Их судорожные попытки казаться взрослыми, напрасные усилия притворяться тем, кем не являешься и — теперь он это знал — никогда не станешь. Эти их попытки успокаивали Хофмейстера.

Он умылся, внимательно проверил, чтобы возле ушей и носа не осталось пены, и отправился искать рубашку с галстуком. Несколько секунд простоял в спальне у платяного шкафа с галстуком и рубашкой в руках, глядя на супругу, которая рылась в своих шкафах, где до сих пор висели ее платья. Потом решил: галстук не нужен.

Это был праздник Тирзы, когда-то такие называли домашними вечеринками. На вечеринках нужно быть без галстука, даже если ты отец виновницы торжества и даже если на него приглашены учителя. Не все ее учителя, разумеется. Он разрешил Тирзе самой решить, кого приглашать, а кого нет. Это был ее вечер. Ее прощание с гимназией, с подростковым возрастом, как знать, может, и с Амстердамом, и с ним, Йоргеном Хофмейстером, ее отцом, который почти завершил все свои родительские дела. Воспитание закончилось, теперь у него снова появится время на себя, хотя он и понятия не имел, на что тратить это время. Остаток жизни раскинулся перед ним словно неизвестная пустыня.

Он приложил рубашку к брюкам, проверил, сочетаются ли цвета. Он никогда особо не разбирался в сочетании цветов. Хотя лучше, наверное, сказать: он никогда особо не разбирался в одежде.

У Хофмейстера были свои любимые учителя. Без него не обходилось ни одно родительское собрание. Чаще всего он приходил очень заранее, по зову долга, и постепенно совершенно сдружился с этим долгом. Хотя лучше бы он сдружился с учителями Тирзы, но дружба никогда не была его сильной стороной. Когда Тирза ходила еще в начальную школу, он однажды пригласил ее учительницу к ним на ужин. Вечер получился на редкость приятным. После еды они даже играли вместе в настольную игру. «Мы должны, — объяснил он своей супруге, — донести до учительницы Тирзы, насколько Тирза необыкновенный ребенок, и мы сможем это сделать, если время от времен и будем приглашать ее в гости, чтобы она наблюдала за Тирзой в ее естественной среде».

Сначала дети были идеей его супруги. Однажды утром за завтраком, о котором он сейчас вспоминал, как будто это был завтрак в другой жизни, его супруга сказала:

— У нас будет ребенок.

— Как это? — удивился он.

А она ответила:

— Я бросила пить противозачаточные.

— Ребенок, — повторил он. — Господи, как будто на свете не хватает детей? И ты вообще уверена, что он родится здоровым?

Но она только отмахнулась:

— Если бы я дожидалась, пока ты созреешь, у нас бы вообще никто никогда не родился.

Он целое утро был в полной растерянности от этой новости, но после обеда решил взять на себя эти обязательства. Он дождался пяти часов и поехал в банк, где оформил страховку, но ничего не сказал своей супруге. Для нее это стало бы сюрпризом — куча денег, которая свалилась бы на нее в случае его неожиданной смерти.

Так Йорген Хофмейстер стал отцом, мужчина, который не знал и не хотел знать об отцовстве ничего больше, чем необходимость застраховать свою жизнь еще до того, как начнется жизнь его ребенка.

Когда родилась Иби, его обязательства приобрели иной характер. В первые месяцы Иби спала между мамой и папой, несмотря на то что в ее собственной комнате, как и положено, была установлена прелестная колыбелька. Но ей лучше спалось в большой кровати под надежной защитой родителей.

Когда ей исполнилось два года, она все еще спала там, это был нерушимый Тройственный Союз. Иногда по ночам он будил свою супругу, чтобы показать ей Иби. «Смотри, — говорил он, — как мирно она спит».

А потом появилась Тирза. Супруга сказала: «Когда уже есть один ребенок, второй не помешает». Хофмейстер только кивнул, а через пару месяцев снова отправился в банк, чтобы увеличить сумму страховки.

Он достал из шкафа другую рубашку и посмотрел на свет, нет ли на ней пятен, но потом ему не понравился цвет. Ему хотелось выглядеть опрятным и солидным. Особенно перед учителями, которые придут на праздник, перед друзьями Тирзы и самой Тирзой. Желтый — это не солидно.

Трое учителей позвонили ему после фиаско со сбежавшей супругой: математики, немецкого и нидерландского. Они услышали новость, такое ведь не утаишь, и хотели его поддержать, им были знакомы подобные ситуации, некоторым даже по собственному опыту, и они восхищались тем, как прекрасно учится Тирза в таких сложных обстоятельствах, да, о Тирзе ему совершенно не нужно было переживать. Госпожа Ван Делфен, учительница нидерландского, которая по совместительству была классной руководительницей Тирзы, спросила: «Может, вы хотите зайти ко мне поговорить? О Тирзе и всей данной ситуации. Может, вам будет приятно?»

— Ну что вы, — ответил он, — в этом нет необходимости. И приятного тут мало.

Его порадовало, что они позвонили, но ему не хотелось бы, чтобы разговоры о его сбежавшей супруге велись в общественных местах. Поэтому он настаивал на своей версии, что бегство его жены было полностью спланировано в их семье. И что он даже поддержал ее в этом решении. «Нельзя сказать, что она от нас сбежала, — объяснил он учителю математики, — мы, скорее, решили взять на время отпуск друг от друга. Я сказал ей: „Уходи, ты же все равно вернешься“».

Если никто из его любимых учителей сегодня не придет, он поговорит с ними в другой раз или отправит записку. Но его отношение к ним не изменится. Время от времени он будет о них вспоминать. Может, раз в неделю, может, чаще.

Чувства. Это слово удивляло его, как неожиданно возникшая на дороге достопримечательность. Он повесил рубашку и галстук обратно в шкаф. Лучше надеть поло.

— Мне надо было купить что-нибудь новое, — сказала супруга. — Что мне надеть? Все самое лучшее я забрала с собой. Все самое лучшее я потеряла. А остальное мне не подходит. Или не идет.

Хофмейстер показал на платье, которое она держала в руках. Он понятия не имел о его существовании. Довольно открытое, но она любила открытые платья. Да и погода позволяла так одеться.

— Тебе абсолютно все равно, — сказала она. — Ты что, не видишь, какое оно старомодное? Такого уже сто лет никто не носит. Да и вообще, я не могу. Я жирная…

Она посмотрела на него почти беспомощно, ошеломленная изменениями, которые случились с ее телом.

— Жирная? — удивился он. — Разве ты жирная?

«Она притворяется, будто вернулась к хозяину, — подумал он, — чтобы надеяться на освобождение, нужно сидеть на цепи. Для некоторых цепь и есть освобождение».

Он хотел пойти в комнату к Тирзе, но супруга его остановила.

— Йорген, — серьезно сказала она. — Они же нормально отнесутся к тому, что я здесь?

— Кто?

— Гости.

— Гости? Они тебя не знают.

— Вот и я об этом. Они не удивятся, кто я такая? Кто эта женщина?

— Я не думаю. Будет много народу. Никто и внимания не обратит. И вообще-то, ты мама Тирзы. Как ни крути. Ты всегда можешь так сказать. Если кто-то спросит тебя: «Что вы здесь делаете?», ты просто скажи: «Я мать Тирзы». Это очень достойная причина, чтобы присутствовать на ее празднике.

Она посмотрела на него. Взгляд, полный сомнений. Он ее не убедил. К тому же в руках у нее была одежда, которая вышла из моды и делала все еще ужаснее.

— Но я ведь ушла.

— Никто не отрицает. Но люди уже позабыли об этом. Они не помнят. У людей плохая память. Мало ли кто от кого ушел. И в нашей гимназии к такому относятся с большим пониманием. По крайней мере, ко мне тогда отнеслись с пониманием.

Он улыбнулся своим воспоминаниям. Учителя, которые звонили ему, когда его жена сбежала с любовью своей юности. Он никогда не забудет, насколько вежливыми они были, но при этом ненавязчивыми. Кроме них, никто другой не позвонил, по крайней мере ему.

Иби они отдали в гимназию Барлеуса, но впечатления у них были неоднозначные, так что они решили отправить Тирзу в гимназию Фоссиуса. В основном это решение принял сам Хофмейстер. Он считал Тирзу сверходаренной. Даже когда ей было одиннадцать месяцев и она делала свои первые шаги. Пять шажков, не больше того, но для него это уже называлось «она ходит». Он сообщал об этом всем: «Она уже ходит, удивительно раннее развитие, она очень ранняя». Особенно охотно он рассказывал это родителям детей примерно такого же возраста, не замечая, увлеченный собственным восторгом, что вызывает у них явное раздражение. Словечко «ранняя» как будто прилипло к его губам. Когда ей было всего пара месяцев, он часто подолгу, иногда минут по двадцать, стоял, склонившись над ней, и смотрел, как она спит. Раскинув ручонки. Иногда она улыбалась во сне. Даже мать Тирзы не понимала, на что же он смотрит. Что он там видел, в этом младенце.

Иби переселилась в собственную кроватку, теперь между ними спала Тирза. А если супруга ненадолго уезжала или поздно возвращалась домой, Тирза спала рядом со своим папой. Иногда ему приходилось довольствоваться маленьким уголком кровати, потому что Тирза любила раскинуться морской звездой, но он нисколько не страдал от этого. Эта кровать была ее кроватью.

Осторожно, почти с нежностью он отодвинул супругу в сторону.

Хофмейстер увидел, что Тирза закрыла дверь в свою комнату, он не хотел ей мешать, так что спустился проверить кухню. Он все подготовил. Можно было хоть сейчас подавать и поедать его угощения. Цветовая композиция выложенных суши и сашими была достойна профессионала, это не было похоже на домашнюю скучную стряпню. Как будто готовила служба кейтеринга. Вот как это выглядело.

Хофмейстер не допускал никаких случайностей. Нужно заранее предусмотреть все, что может пойти не так. Тот, кто оправдывается впоследствии, просто не подготовился как следует заранее к возможной роковой ошибке.

В саду он расставил факелы, четыре штуки. Когда стемнеет, он их зажжет.

Йорген Хофмейстер отправился в сарай и расставил по углам лопаты, бензопилу, газонокосилку и разные мелкие инструменты, чтобы освободить место для тех, кто захочет уединиться для тайного первого поцелуя. Он вышел из сарая и посмотрел на деревья. В саду у его родителей в Бетюве тоже было много деревьев, за которыми он, как их единственный ребенок, должен был ухаживать после того, как родителей не стало. Фруктовые деревья непременно нужно вовремя обрезать.