Фонарь на бизань-мачте

Она поправила шаль, сползшую с ее плеч, и вытянула вперед подбородок.

— Мое не удовлетворено и сейчас, — добавила она. — Нечего так смотреть на меня, Антуан. Я говорю, что думаю. И вы, моя милая Жанна, — подхватила она, повернувшись к своей невестке, — не бойтесь дурного примера, который я подаю вашим девочкам, занимаясь тем, что меня не касается. Мы с Анной уже обсуждали этот вопрос, и не из желания позлословить. Просто из любопытства. Из всякого любопытства может выйти хороший урок.

— Я уверен, — сказал в свою очередь господин Букар, — что молодая женщина часто, должно быть, страдала от этого расхождения между манерами мужа и ее собственными. На постоялом дворе, в мужском обществе, он до женитьбы вел себя как солдафон. Благотворное влияние на него Изабеллы неоспоримо. На людях его поведение стало безукоризненным. Однако, если верить всяческим россказням, он отыгрывался дома, и поговаривают, что бедная Изабелла должна была иногда запираться в своей комнате, пока в стельку пьяный супруг заснет на полу в гостиной. Впрочем, его раскаяние, как я слышал, бывало трогательным. Он обещал, что больше не будет, точно ребенок.

Я впервые присутствовал при разговоре о Шарле Гасте. Молчание, окружавшее его имя, наводило меня на мысль, что он был не из тех, кого с удовольствием приглашают, но я не был в этом вполне уверен. Я начинал понимать спокойствие Изабеллы, она его обрела, пройдя суровую школу.

— А особенно он поразил меня в самый последний вечер, — сказала Жанна Букар. — Не знаю уж почему, но именно на него я обратила тогда внимание. Может быть, из-за того, что Изабелла была там самой красивой из всех женщин и вокруг нее увивались поклонники. Это было в Бо-Валлоне, ты ведь, конечно, помнишь, Антуан? А он стоял у окна, опираясь на подоконник. И казалось, все время был начеку. Когда я увидела, что он направляется к Изабелле, которая вместе с Франсуа Керюбеком возвращалась из сада, куда они между танцами выходили немного пройтись, я подумала: вот будет ужас для этой женщины, если он вдруг начнет ее ревновать! Но он подошел к ним с улыбкой. Назавтра мы все узнали, что он скончался во сне.

— Между тем он был скроен так, чтобы жить сто лет, — сказала старая госпожа Букар, поигрывая своими кольцами. — Я так и вижу его с повязанной красным платком головой и бердышом в руке.

— Не то разрыв аневризмы, не то эмболия, я уж не помню, что говорил врач, но от этих болезней не жди ни предупреждения, ни пощады, — сказал Лепере.

— Он даже на помощь позвать не успел, — продолжал господин Букар, — однако его словно било в судорогах. Изабелла проснулась от звука разбившегося стакана, но, войдя в его комнату, увидала, что это с ночного столика свалился на пол графин. Весь паркет был залит водой.

— И когда Изабелла пришла?.. — спросил я.

— Уже ничего нельзя было сделать, — ответил Антуан Букар. — Она вышла, чтобы кого-то позвать, и одного раба послала ко мне, другой помчался к Франсуа… А вы замечали, насколько некоторые вещи вас иногда поражают именно потому, что они ну никак не вяжутся с остальными? Только что в этом доме случилось нечто ужасное, и меня до крайности удивил странно праздничный вид гостиной. Во всех четырех углах комнаты из ваз, точно пламя, выметывались большие красные и розовые цветы. Из них получаются изумительные букеты.

— Изабелла вела себя очень мужественно, — сказала Жанна Букар. — Я ей предложила пожить у нас, хотя бы недолго, пока не придет в себя, но она отклонила мое приглашение, заявив, что лучше она уж сразу начнет себя приучать к одиночеству.

— Почему она не пришла к нам сегодня на вечер? — спросила госпожа Букар-мать. — Вы что же, девочки, разве не пригласили ее?

— Ах, я и забыла, — быстро ответила Анна.

Мне показалось, что на лице Мари-Луизы мелькнула улыбка.

Вышколенный слуга, не менее вышколенный, чем Рантанплан, принес стаканы, лимонную настойку с лакрицей и сливянку. XXIII

Лепере отправился к Изабелле в четыре часа. Утром она прислала ему коротенькую записку. Он у нее засиделся и еле поспел к ужину — лицо у него было хмурое и озабоченное. Когда мы все трое сошлись после ужина в библиотеке, я начал его расспрашивать.

— Что меня беспокоит, — сказал он, — так это то, что я не могу понять мотивов госпожи Гаст.

— Но она говорит достаточно ясно, что ее одолели денежные заботы, — ответил я.

Лепере посмотрел на меня со слабой улыбкой.

— Вы искренне верите, что она не в силах покрыть затраты, и все-таки покупаете? — спросил он.

Я смутился, словно меня поймали на лжи.

— Моя цель — расширить свои владения, — сказал я. — Я даже готов предложить цену, которую вы сочтете, может быть, неразумной.

— Вы меня ставите в сложное положение, — продолжал Лепере. — Я должен блюсти интересы как одного, так и другого. Я назначил свидание госпоже Гаст на среду. Мы с вами вместе осмотрим ее имение, склады, поселок рабов, усадьбу и все строения. Договоримся о цене, и на следующий же день я составлю купчую.

Так мы и сделали. Изабелла встретила нас спокойная и далекая, словно чужая. Я просил меня извинить: вовсе я не настаивал на осмотре, мне довольно и описи. Она меня перебила:

— Мэтр Лепере абсолютно прав. Начнем со служб, складов, поселка рабов и закончим домом. Я иду вперед.

Она взяла белый шелковый зонтик и спустилась с крыльца. Аллея под сводом красных и розовых цветов упиралась другим концом в шоссе. Направо шла диагональная дорожка. Мы повернули налево.

— Сейчас посмотрим конюшни, — сказала Изабелла. — Три рабочие лошади, занятые на пахоте, две верховые, кабриолет и еще две, которые ходят в упряжке.

— Но даже и речи не может быть ни о каком экипаже, упряжке… — запротестовал было я.

— Все, Никола. Я ничего не желаю себе оставлять. Если я вдруг решу отсюда уехать, надо, чтобы я могла это сделать в любую минуту.

Внезапный страх заставил меня посмотреть на нее.

— Что за странная усталость у вас, госпожа Гаст, — сказал Лепере. — Позвольте же мне, как вашему другу, задать вам этот вопрос: что происходит?

Остановившись, она повернулась к нам. Она улыбалась. И с этой минуты веселое оживление более не покидало ее, и для меня все стало легко и просто.

— Да ничего, уверяю вас, мэтр. Но вы же знаете, до чего мы капризны, женщины. Вот взбрело мне на ум доказать, что я могу управлять имением, и я это сделала. А теперь я устала и захотелось чего-то другого. Что вы мне скажете насчет разведения шелковичных червей?

— Утопия, — отвечал Лепере, — вот что я думаю. Маэ де ла Бурдонне попробовал этим заняться столетие назад в Монплезире. Это был полный провал. Не берите себе это в голову.

Мы подошли к конюшням, Изабелла по-прежнему улыбалась. Мне казалось, она поздравляет себя, что так ловко отвела внимание Лепере.

Я рассердился. «Отчего они все хотят уяснить для себя мотивы чужих поступков? — думал я. — Почему им мало принять эти вещи как факт? Сделка касается только нас с Изабеллой, а мы все не можем отделаться от объяснений с другими и, честное слово, вынуждены следить за собой, чтобы не выглядеть виноватыми».

Лошади тянули к нам шеи, и, узнав Изабеллу, один жеребенок заржал. От подстилки пахло сухой соломой. С ведром воды мимо нас прошел раб.

— Славные лошадки, — сказала Изабелла. — Да, впрочем, вы знаете их, Никола.

В поселке рабы смотрели на нас с большим любопытством. Возможно, они уже слышали что-то о наших планах. Как и всюду, они жили в хижинах, крытых связками тростниковых листьев. Полуголые ребятишки бегали между хижинами. На веревках развевалось выстиранное белье, вокруг царила полнейшая безмятежность. Мужчины еще были в поле, но жены, готовясь к их возвращению, хлопотали у очагов. Старуха, сидя на глинобитном полу некоего подобия веранды, чистила корешки маниоки. Рядом с ней на старом мешке копошился голый младенец.

— Здесь о пеленках даже понятия не имеют, — заметила Изабелла.

Мы заглянули в несколько хижин, она шепотком расспрашивала стариков о здоровье детей. Те с причитаниями отвечали.

Мы вернулись к усадьбе. Я ни разу не переступил порога ее дома. Придя сюда утром, мы с Лепере ожидали ее на веранде. Сейчас Изабелла приподняла занавеску, которая закрывала вход в комнату.

— Продолжим, — сказала она. — Потом мы получим право выпить что-нибудь прохладительное.

Мы вошли в гостиную. В ней была собрана разностильная мебель, однако все вместе не оскорбляло взгляда. То же самое было в столовой, ничего из ряда вон выходящего. Жилище холостяка, которое женщина попыталась сделать уютным, использовав лучшее из того, что имелось, и добавив кое-какие мелочи, выделявшиеся из всего остального. Ковер, зеркало, маленький секретер…

— А вот кабинет. Там спальни…

— Уверяю вас, Изабелла, не обязательно все осматривать. Особенно вашу комнату…

Ее устремленный на меня взгляд выразил удивление.

— Почему же, — сказала она.

Она выглянула в столовую, где Лепере задержался перед картиной, писанной маслом. Мы были одни в кабинете. Она снова заговорила тихим, чуть хрипловатым голосом, и странное выражение осветило ее лицо.

— Я настаиваю, Никола. Не спрашивайте меня ни о чем. Какой вы, однако, еще ребенок.

Я пошел за ней в спальню. Там все было синим, всех оттенков синего цвета. Занавеси, покрывало на кровати, перина, стены. Большое тюлевое полотнище обрамляло зеркало мягкими складками. На туалетном столике были расставлены все эти штучки, без коих не может обойтись ни одна женщина. Флаконы с духами, с туалетной водой, какие-то чашечки, щетки разнообразной формы. Я подошел, дотронулся до одного флакона. На нем была монограмма Изабеллы, и я заметил, что и на прочих стоящих передо мной предметах был тот же серебряный вензель «И. Г.».

— Не смейтесь надо мной, Никола. Я лишь тогда всерьез начинаю любить и считать вещь своей, когда на ней есть моя монограмма. Мания это или тщеславие — называйте, как вам угодно. Я уже не исправлюсь, — добавила она, когда к нам подошел Лепере.

Мы вернулись назад на веранду, побывав и в комнате Шарля Гаста. От комнаты Изабеллы ее отделял будуар. Мы приступили к обсуждению сделки. Это была, наверное, самая странная купля-продажа, в которой когда-либо приходилось участвовать Лепере.

По просьбе Изабеллы было решено, что она сама рассчитается со своими долгами. В объяснение этого она мне сказала:

— Я всегда относилась небрежно к отчетности, не вела ее изо дня в день, так что я не могу представить вам свои приходо-расходные книги.

Я твердил, что в этом нет надобности и что я все равно начну дело на новой основе. Так как мне показалось, что Лепере не совсем меня одобряет, то я постарался не дать ему времени возразить. Я заявил, что так мне подходит больше и продолжать обсуждение бессмысленно. Чтобы выпутаться окончательно, я привел свой последний довод.

— Я ведь тоже нотариус, — сказал я.

— Дорогой друг, — начал он, — бывают такие обстоятельства…

Он запнулся, поочередно взглянул на обоих, скроил улыбочку и поклонился. В какой-то миг я чуть было не закатил ему звонкую оплеуху. Изабелла сидела, отвернувшись лицом к аллее.

Купчая была составлена у Изабеллы утром в четверг и подписана в присутствии Антуана Букара и Сувиля. Ни тот, ни другой не выказали ни малейшего любопытства. Вечером я дал обед для нескольких землевладельцев Большой Гавани.