Жареный плантан

— Зачем ты пыталась меня остановить?

— Я просто хотела, чтобы…

— Чего ты хотела, Кара?

Я закусила нижнюю губу, мечтая провалиться сквозь землю, только бы спрятаться от сердитого маминого голоса.

— Чтобы ты не обращала на него внимания.

— Конечно. Ты ни на что не желаешь обращать внимание! Даже не знаю, в кого ты такая размазня. Если будешь спускать с рук хамство, тебя просто затопчут. Пойдем!

И она решительно вышла, даже не потрудившись забрать чек. Я смущенно улыбнулась кассирше и побежала следом за мамой к машине.

Примерно через неделю история об отсечении свиной головы добралась до учителей — и неудивительно, ведь мой рассказ с каждым разом становился все более кровавым и устрашающим. Мамино замечание насчет излишней мягкости характера постоянно крутилось у меня в голове, и я стала с новой силой приукрашивать свои описания.

— Вы когда-нибудь слышали, как визжит свинья? — спрашивала я. Одноклассники дружно мотали темноволосыми головами, и я наигранно передергивала плечами. — Просто жуть. Уж поверьте.

На каждой перемене и при любом удобном случае на уроках я сообщала восторженной аудитории новые подробности: как жирная и сильная свинья никак не давалась в руки и мы с Норрисом с трудом зажали ее в углу загона, как Норрис оглушил ее молотком, а я перерезала ей горло ножом, и поскольку перчаток на мне не было, теплая густая и липкая кровь потекла прямо по рукам… После школы, сделав домашнее задание, я шла вместе с Рошель и другими девчонками (а иногда и мальчишками из нашего квартала) в ближайший магазин, а на обратном пути, потягивая газировку со льдом, уверяла:

— Я не отвернулась, даже когда сдирали шкуру. Ни разу.

Так я быстро попала в число самых популярных учеников нашего возраста. Кроме меня, авторитетом также пользовались Саванна Эванс и Николас Ломбарди. Саванна была из семьи местных богачей; Ник со своими длинными ресницами и светло-каштановыми ангельскими кудряшками считался первым красавчиком, а я неожиданно стала самой безбашенной. Девочки приводили ко мне своих братьев и сестер, чтобы я напугала их страшными историями, а на школьной площадке мальчишки принимали меня в свои игры и закидывали теннисными мячиками с не меньшей силой, чем друг дружку.

Популярность во дворе волновала меня меньше школьной, но и там никто уже не считал нужным переводить мне слова с патуа[2] чтобы лишний раз намекнуть, до чего же мне не повезло родиться в Канаде. В конце концов мне наскучила история про то, как я отважно наблюдала за убийством свиньи, и я принялась расписывать, как помогала Тетушке готовить свинину по-ямайски из освежеванной туши. После этого ребята из нашей дворовой компании перестали надменно объяснять мне, что словом «гинеп» на Островах называют испанский лайм, а при встрече вместо «Привет!» кричали «Чё как?» с колоритным ямайским акцентом.

Неделю я куражилась в школе, важничала на Марли-авеню и терпеливо ждала, когда завоеванный авторитет превратит меня в ту, кому действительно хватило бы духу зарезать свинью. Но об этом не приходилось даже мечтать: мне недоставало внутреннего огня, недоставало куража, который у моих друзей проявлялся в пренебрежении правилами и склонности к опасным выходкам и розыгрышам. Моя же дерзость ограничивалась байками о зарезанной свинье.

Я не подозревала, что мои рассказы стали известны учителям, пока однажды в понедельник на последней перемене не увидела в школьном коридоре маму. Класс выстроился перед выходом из кабинета, и когда мисс Какое, учительница-практикантка, открыла дверь, чтобы выпустить нас, я увидела маму, прислонившуюся к оштукатуренной стене: волосы, убранные в неаккуратный пучок, скреплены погрызенным карандашом, на полу возле ног валяется рваный рюкзак.

От одного взгляда на маму у меня задрожали руки. Ей не было места в моих историях, она не сочеталась ни с одной личностью из тех, что я сочиняла для себя в школе.

Мисс Какое повела учеников во двор, а мисс Голд задержала меня, положив ладонь мне на плечо, и поманила маму, приглашая войти в класс. В нашем кабинете занималось несколько классов, поэтому он был одним из самых больших в школе и делился на несколько частей: секции чтения, труда, естествознания, санитарный уголок. Я слышала, как мама шепталась с другими родительницами, будто в некоторых школах стены и потолки осыпаются, а иногда из-за недостатка места детей учат в бараках, но наша школа была совсем другой: просторные светлые помещения, свежая краска на стенах и куча нового оборудования, купленного на пожертвования благотворителей. Моих одноклассников обычно привозили на уроки няни в «рендж-роверах» и БМВ и лишь иногда родители, которые порой останавливались и предлагали моей маме работу.

— Я забираю своего ребенка из школы, — говорила тогда мама и гордо удалялась.

Я дергала ее за рукав:

— А почему мама Кэти спрашивала, не нужна ли тебе работа? Ты ведь и так работаешь.

— Помолчи, Кара, — с каменным лицом бросала мама вполголоса.

Мисс Голд отвела нас в дисциплинарный уголок, где, собственно, располагался только ее стол. Учительница села за него и указала нам с мамой на два синих пластиковых стула по другую сторону.

— Я сразу перейду к делу, миссис… извините, мисс Дэвис, — начала мисс Голд, сцепив пальцы. — По школе циркулируют слухи, пущенные самой Карой, будто бы она во время каникул на Ямайке убила свинью. Дети только об этом и говорят. История произвела настоящий фурор.

— Вы позвали меня сообщить, что моя дочь солгала?

— Так, значит, это неправда?

— Нет, — сказала мама. — Однако должна заметить, что на Ямайке дети часто присутствуют при забое скота и даже помогают взрослым. Но еще раз повторю: моя дочь не принимала участия в таких делах.

— Мисс Дэвис, если честно, даже неважно, правда это или нет. Беспокойство вызывает сам сюжет.

Мама покосилась на меня, но я опустила голову, чтобы не встречаться с ней глазами, и принялась прокручивать в мозгу свою историю: кровь, нож, молоток, визг. Рассказ больше не представлялся мне в образах, остались только слова, которые будто и не мне принадлежали.

— Как мы все поняли — мисс Какос, учитель физкультуры мистер Робертс и я, — Кару привлекает мысль об убийстве животных.

— Ну, дети с удовольствием давят червей, отрывают лапки мухам и прихлопывают пчел. Смерть их интригует.

— Я понимаю, что вопрос деликатный, и не хочу спешить с выводами. Однако, думаю, Каре неплохо бы посетить школьного психолога…

— Позвольте сразу прервать вас, — заявила мама, поднимая руку. Она чуть помолчала и улыбнулась с таким видом, как, бывало, улыбалась кассирам, официантам или нашей квартирной хозяйке, когда те действовали ей на нервы. — Знаете, мисс Голд, — продолжила она, — я ведь хорошо знакома с законом об образовании. И если не ошибаюсь, в подобной ситуации правила таковы: прежде чем отправлять ученика к школьному психологу, учитель обязан дать родителям возможность показать ребенка семейному врачу, а тот уж сам выскажет рекомендации.

Мисс Голд плотно сжала губы, и шея у нее пошла красными пятнами. Когда мама закончила, учительница откашлялась.

— Я все-таки думаю, что ситуация не настолько серьезная, — заметила она. — Просто я сочла нужным поставить вас в известность.

— Благодарю за беспокойство, и позвольте заверить, что вопрос будет решен, — пообещала мама, вставая. Я тоже вскочила. — Если не возражаете, теперь я отвезу Кару домой.

В машине мама повернулась ко мне, тыча пальцем в лицо:

— Ты хоть понимаешь, что натворила?

— Мама…

— Сейчас я говорю! — Она громко щелкнула пальцами, и я вздрогнула. — Эти люди и так считают нас отбросами общества, Кара.

Я открыла рот, хотя понятия не имела, что сказать, но мама тряхнула головой и, отвернувшись, откинулась на спинку сиденья.

— Еще не хватало, чтобы ты своим враньем усугубляла наше положение. Зачем ты болтаешь, будто убила свинью?

Я молчала, сгорбившись на пассажирском сиденье; взгляд блуждал по сторонам, словно ища выход, хотя я понимала, что никогда не смогу просто открыть дверцу и выйти.

Мама ударила ладонью по рулю.

— Я задала тебе вопрос!

— Не знаю зачем, — пробормотала я. — Прости.

— Маленькая лгунья. Если бы ты раскаивалась, то перестала бы сочинять всякую ерунду, — процедила мама. — Ума не приложу, как ты такая получилась. А во дворе ты кому-нибудь говорила?

Я стиснула левой рукой указательный и средний пальцы на правой.

— Только сказала, что я присутствовала при забое. Но там этим никого не удивишь. К тому же ты сама говорила, что на Ямайке…

— Неважно, — перебила мама. — Отвезу тебя к бабушке. Она сегодня не работает. А мне нужно вернуться в библиотеку. Сейчас мне некогда с тобой разбираться.

— Пожалуйста, не надо к бабушке! — взмолилась я. — Мы ведь живем на соседней улице. Если что-нибудь случится, я могу ей позвонить.

— От твоего нежелания ехать к бабушке мне еще больше хочется отвезти тебя туда. Пристегнись.

Прежде чем оставить меня перед дверью, мама велела мне пересказать бабушке все те байки про свиную голову, что я наплела одноклассникам и друзьям.

— И попробуй только смолчать, — пригрозила она.

Признаться бабушке было несложно, а вот результат этих откровений заставил меня кинуться в гостевую комнату и рухнуть ничком на кровать, зарывшись лицом в подушки с цветочками, аккуратно разложенные у изголовья. Даже через закрытую дверь я слышала, как бабушка звонит всему честному люду нашего района и живописует мои прегрешения.

— Вот ведь постреленок, — жаловалась она двоюродной бабушке моей подруги Рошель. — Я завсегда ей твержу: «Слишком уж много ты на себя берешь, гляди, как бы не надорваться!» И ведь еще совсем крохой была, а уже выдумывала всякую небывальщину! Мать ни в жисть не дала бы ей резать свинью, моя дочь не умалишенная какая!

И конечно, родители моих друзей все им рассказали, но те, само собой, даже не удивились. Когда по пути в магазин я наткнулась на дворовую компанию, подружки повели себя соответствующим образом.

— Привет, Кара, — поздоровалась Джордан, посасывая фруктовое мороженое.

— Мы собираемся пробраться в школу и залезть на крышу, — сказала Рошель. — Хочешь с нами?

— Нет, спасибо.

— Я же говорила, что она откажется, — заявила Анита, с ухмылкой проходя мимо и намеренно толкая меня плечом. — Трусиха!

После маминого визита в школу я опасалась, что мисс Голд уличит меня во лжи перед всем классом, но и два дня спустя мне еще задавали вопросы про Хановер. В итоге я стала повторять прежнюю историю без новых подробностей; я больше не наклонялась поближе в одних местах повествования и не повышала голоса в других, не понижала тон до шепота, чтобы напугать, и не таращила глаза в расчете на судорожные вздохи. Как-то на перемене я прислонилась к стволу огромной ивы во дворе, наблюдая, как мальчишки играют в «полицейских и разбойников», а несколько девочек пытаются сесть на шпагат, до боли растягивая ноги. Через пару минут я заметила, что ко мне направляется Анна-Мэй в сиреневом вельветовом комбинезоне. Сегодня она вплела в свои французские косички сиреневые ленточки, которые, пересекаясь крест-накрест, ныряли между прядями и туго скрепляли их. Она прислонилась к дереву рядом со мной.