Ничто

XVIII

Я не знаю, что бы произошло, если бы Ян-Йохан все не рассказал. Но случилось так, что полиция приехала на лесопилку прежде, чем мы успели туда привести Пьера Антона.

Когда они явились, мы всё еще были там. Все вместе.

Позже они написали нашим родителям, что, помимо двадцати, по всей видимости, невредимых семиклассников, они обнаружили зловонную кучу со странным и жутким содержанием, в том числе отрезанную собачью голову, детский гробик, вероятно с останками (в целях сохранности доказательств его не открыли), окровавленный указательный палец, оскверненную статую Иисуса, Даннеброг, змею в формалине, молитвенный коврик, костыли, телескоп, неоново-желтый велосипед и т. д.

Это и т. д. нас обидело. Как будто они могли уменьшить значимость до и т. д.

И так далее. И тому подобное. И все такое прочее, что не нужно называть по имени, по крайней мере в данный момент.

Нам не предоставили возможности что-либо возразить. Так как тут такая каша заварилась!

До Рождества оставалось всего восемь дней, но никто не видел причин принимать это во внимание.

Большинство из нас оказались дома под замком, некоторых поколотили, а Хуссейн опять попал в больницу, где уже находился Ян-Йохан. Им, по крайней мере, повезло, так как их положили в одну палату, где они могли разговаривать. Мне же оставалось только лежать в кровати и смотреть на стену с полосатыми обоями — с того момента, как полиция проводила меня домой и передала письмо моей маме в субботу днем, и до утра понедельника, когда мне разрешили пойти в школу, приказав сразу после уроков вернуться домой. И это было только начало.

В школе нам снова устроили головомойку.

Мы были тверды и не сдались. То есть почти не сдались: некоторые плакали и просили прощения. Подлиза Хенрик рыдал навзрыд, говоря, что это все наша вина, а он не хотел ни в чем участвовать. Особенно в затее со змеей в формалине.

— Простите меня! Простите меня! — завывал Благочестивый Кай, и от этого нам стало совсем не по себе, так что в конце концов Оле пришлось сильно ущипнуть его за бедро.

— Простите, я больше так не буду! — хныкал Фредерик, сидя на стуле с такой прямой спиной, словно стоял по стойке «смирно». По крайней мере, до тех пор, пока Майкен не ткнула острым концом циркуля ему в бок.

Софи презрительно переводила взгляд с одного отступника на другого. Сама она была абсолютно спокойной. И когда Эскильдсен, прокричав на нас тридцать восемь минут подряд, ударил рукой по столу и потребовал объяснить, ради чего все это было, ответила ему она.

— Ради смысла, — Софи кивнула словно себе самой. — Вы ведь нас ничему не научили. Поэтому нам пришлось искать его самим.

Софи сразу же отправили к директору.

Согласно слухам, у директора она лишь повторила свои слова, а он в качестве наказания оставил ее после уроков и орал так, что слышно было даже во дворе школы.

Когда Софи вернулась в класс, ее глаза светились по-особенному. Я долго смотрела на нее. Не считая легкого румянца на скулах у корней волос, ее лицо было бледным и непоколебимым, возможно, с налетом какой-то холодности, но еще и с оттенком пламенной страсти. Не зная точно, что это была за страсть, я поняла — это как-то связано со смыслом. И я решила ни в коем случае не забывать об этом, что бы ни случилось. Неважно, что эту пламенную страсть нельзя было положить в кучу смысла и мне придется как-то по-другому объяснять все Пьеру Антону.

На перемене мы топтались, обсуждая, что делать.

Было холодно, перчатки и шапки не особо спасали, а асфальт на школьном дворе был покрыт тонким слоем мокрого снега, от которого наши сапоги становились влажными и противными. Но деваться некуда: в качестве наказания мы не могли больше проводить перемены внутри школы.

Некоторые были настроены рассказать все как есть, дав понять, что во всем виноват Пьер Антон, а затем вернуть все вещи на место.

— Тогда мне, может быть, разрешат снова поднять флаг, — с надеждой произнес Фредерик.

— А я смогу пойти в церковь, — добавил Благочестивый Кай.

— Возможно, так действительно лучше всего. — У Себастьяна был такой вид, будто только и ждет, чтобы вновь пойти на рыбалку.

— Нет! — воскликнула Анна-Ли, поразив нас еще раз. — Тогда, получается, во всем этом не было никакого смысла.

— А мне никто не вернет Малютку Оскара, так? — сердито добавила Герда и была права. Хомячок околел в первую же морозную ночь, третьего декабря.

— Бедная Золушка, — вздохнула Элиса при мысли о том, что собака, возможно, умерла напрасно.

Я молчала. Была зима, и в это время года зеленые босоножки на танкетке особой радости не приносили.

Большинство из нас пока были заодно. Все поддержали Софи, когда она плюнула на асфальт рядом с синими сапогами Благочестивого Кая.

— Трусы несчастные! — прошипела она. — Вы действительно так легко сдаетесь?

Фредерик и Благочестивый Кай робко скребли асфальт подошвой. Себастьян весь словно сжался.

— Просто поднялась такая буча, да еще мы сделали то, чего не следовало бы, — осторожно начал Фредерик.

— Разве то, что находится на лесопилке, бессмысленно? — Софи пристально смотрела прямо в глаза Фредерику, пока он не отвел взгляд и не кивнул. — Если мы откажемся от смысла, ничего не останется!

Ничего! Нуль! Ничто!

— Вы согласны? — Она посмотрела на всех по очереди, пылая страстью как никогда прежде. — Разве смысл не важнее всего остального?

— Конечно, — ответил Оле и воспользовался возможностью как следует пихнуть Фредерика, так что тот чуть не упал.

Остальные закивали, пробормотав, что, мол, да, конечно, естественно, иначе и быть не может. Так оно, впрочем, и было.

— Осталась только одна проблема, — продолжала Софи. — Как мы собираемся показать Пьеру Антону кучу смысла?

Развивать мысль ей было не нужно. Полиция оцепила лесопилку с кучей смысла как доказательство. А мы все находились под домашним арестом.

Прозвенел звонок, и мы смогли продолжить обсуждение только на следующей перемене.

Софи предложила решение первой части проблемы.

— Если повезет, мы обойдем оцепление, — сказала она. — На лесопилке есть чердачное окно с торца, который не выходит на улицу и где нет входа. Полиция с той стороны не дежурит. Если достанем стремянку, сможем залезть внутрь.

С домашним арестом было сложнее. В данный момент мало кто горел желанием провоцировать гнев родителей.

— Может, попросим Пьера Антона сходить на лесопилку и посмотреть самому? — предложил Ричард.

— Нам ни за что не удастся его уговорить, — сказала Майкен. — Он решит, что мы пытаемся его обмануть.

Тут у меня возникла идея.

— А что, если «Тэринг тирсдаг» напишет о нас и о куче смысла? Тогда в Пьере Антоне наверняка проснется любопытство и он придет туда сам.

— Ну и как заставить газету о нас написать? — усмехнулся Оле. — Полиция ведь держит все в секрете из-за наших имен и возраста.

— Мы просто сами позвоним им и притворимся возмущенными жителями, которые слышали о найденной оскверненной статуе Иисуса и так далее. — Говоря это, я усмехнулась.

— Не смей говорить «и так далее»! — закричала Герда, наверняка думая о Малютке Оскаре, который совершенно неподвижно лежал в клетке посреди кучи.

— А я не собираюсь звонить!

— А кто тогда?

Мы переглянулись. Понятия не имею, почему все в итоге уставились на меня, но, наверное, так всегда бывает, когда не можешь держать рот на замке.

Держать рот на замке. Молчать. Не говорить ___________.

Надо было проглотить язык.

В тот день я не провела дома в одиночестве ни минуты, на следующий тоже. Зато на третий день все сложилось идеально: брат был на футболе, мама отправилась за покупками. Как только она отъехала на велосипеде от дома, я бросилась к телефону на кухне и набрала номер.

— «Тэринг тирсдаг», — произнес резкий женский голос.

— Я бы хотела поговорить с главным редактором, — сказала я, в основном потому, что не знала, к кому еще обратиться. Трубку я накрыла свитером. Но этого было недостаточно.

— Как вас представить? — спросил женский голос с нескрываемым любопытством.

— Хедда Хульд Хансен. — Это было единственное имя, которое в спешке пришло на ум, хотя я сразу же об этом пожалела, так как предполагалось, что звонок будет анонимным. Ладно, это же не мое имя, а жены пастора, так что волноваться, наверное, не о чем. По крайней мере, меня сразу соединили с главным редактором.

— Сёборг слушает, — сказал он низким звучным голосом.

Голос меня успокоил. Он звучал вежливо и приятно, так что я постаралась быть как можно более убедительной.

— Это Хедда Хульд Хансен. Мне бы хотелось сохранить конфиденциальность, однако, считаю, «Тэринг тирсдаг» просто обязана заняться этим делом. — Я глубоко вздохнула, словно испытывая душевное волнение. — Вы наверняка слышали об этих ужасах, произошедших недавно в церкви. Сначала вандалы осквернили кладбище и украли два надгробия, а затем наш всеобщий «Иисус на Кресте» из розового дерева исчез из церкви, причем в воскресенье. — Я снова шумно вздохнула. — Но я уверена, вы еще не знаете, что это национальное достояние найдено. Вместе с детским гробиком, возможно с останками, змеей в формалине, неоново-желтым велосипедом и… — Я понизила голос: — Собакой с перерезанным горлом, а также мертвым хомячком, окровавленным указательным пальцем и массой всего другого. Включая пару зеленых босоножек. — Я не удержалась и упомянула их, хотя это было не очень разумно.

К счастью, главный редактор не обратил на это внимания.

— Это просто ужасно.

— Да, прямо волосы дыбом встают, правда? И все это на заброшенной лесопилке. Говорят, что все эти, как бы выразиться, предметы собрала компания детишек, чтобы найти смысл. Да, на самом деле на этой лесопилке находится нечто под названием «куча смысла»! — Я втянула воздух сквозь зубы, почти со свистом.

Главный редактор повторил, что история действительно ужасна, однако затем сказал, что сейчас, накануне Рождества, у него нет свободных людей. Но перед тем, как завершить разговор, он удостоверился, что заброшенная лесопилка, о которой говорила Хедда Хульд Хансен, находится на окраине Тэринга на Тэринг Марквай.

Мне показалось, главный редактор решил, что все это выдумка, но все же я надеялась, что пробудила его любопытство и он направит журналиста для выяснения подробностей. На всякий случай я позвонила Софи. Возможно, стоило проследить, не придет ли кто-нибудь на лесопилку.

В школе прошла рождественская вечеринка (на которую нас не пустили), затем настал вечер накануне сочельника (тут сердца наших родителей начали оттаивать), а потом сам сочельник (и мы смогли с облегчением констатировать, что получили не меньше подарков, чем в прошлом году, и не меньше, чем наши более послушные братья и сестры). Но настоящее Рождество наступило только за день до Нового года, когда в «Тэринг тирсдаг» написали о демонах, которые проложили путь в Тэринг.

Демонами были мы.

На третьей странице следовало подробное описание кучи смысла.

Поскольку нельзя было обнародовать имена, нас не упоминали конкретно, а просто говорилось, что подозревали учеников одного из старших классов школы Тэринга. Нельзя сказать, что мы совсем не гордились, хотя Пьер Антон так и не пришел к лесопилке. Четвертого января начались уроки, и мы разгуливали по засыпанному снегом школьному двору, расправив плечи и задрав нос, так что у параллельного класса и младших учеников не осталось сомнений: мы знаем что-то, чего не знают они. Некоторые пытались выведать у нас что-нибудь, но мы рассказали только о том, что нашли смысл.