Молево

Пришелец постоял, постоял, затем уселся на ступеньке.

В створе улицы показался мальчик лет восьми. Он вёл козу, за верёвочку, привязанную к шее. Коза плелась позади него, слегка упираясь вбок, но глаза её выдавали покорность.

– О, малец! Подскажи, чей это дом?

– Я не знаю, – ответил мальчик. И коза громко заблеяла, потряхивая бородой.

– А кто знает?

– Спроси там. – И мальчик указал в створ улицы.

Делать нечего. Злодей поднялся на ноги, спустился с крыльца и двинулся вдоль улицы. Из калитки одного из домов, будто кем-то выдавленный, показался мужик. Он сделал два неуверенных шага, потом его что-то раскрутило в спираль, и он, падая, уцепился одной слабой рукой за забор.

– Мил человек, – обратился к нему злодей.

– Чо? А. Ну, молодец-дец. Родной-дной. Дай стольник.

Злодей понял, что тот почти невменяемый, что от него никакого толку не добиться, но достал из кармана пухлый бумажник, вынул оттуда пятитысячную ассигнацию, поскольку других не было, и сунул её в свободную от забора вялую руку местного жителя. Мужик глянул на подарок и, похоже, почти протрезвел.

– Ё! – воскликнул он, отцепляясь от забора, и присел в канавку.

Из другой калитки вышел высокий человек в рясе и бодренько, почти бегом двинулся к другому краю села, где вырисовывалась разрушенная церковь. Злодей, мгновенно провёл в мыслях ассоциативную цепочку, куда ловко вставились друг за дружкой церковь и зодчий, хотел его остановить, выискивая слово обращения, но ничего подходящего не подбиралось. Тогда он ринулся вдогонку. Возле самой церкви они сравнялись, злодей, даже немного обежал священника впереди, и тем самым обратил на себя внимание.

– У вас беда? – спросил высокий человек в рясе, завидев почти испуганное лицо слегка сутулого преследователя, и остановился.

Тот закивал головой, хоть понимал, что не совсем эдак беда у него.

– Никак не найти нужного мне человека, – сказал он, – может быть, вы пособите?

– Чем могу, – с улыбкой промолвил священник и жестом пригласил его следовать за ним.

Войдя под временную крышу почти несуществующего храма, злодей снял кепку и размашисто наложил на себя крестное знамение перед пока единственной иконой Спаса в Силах, в только что возведённом новом иконостасе, подле которого стояли зыбкие леса из труб и горбылей. Остальные иконы были прислонены к единственной стене.

– Крещёный? – на всякий случай спросил священник и, надо полагать, настоятель храма.

Тот молча распахнул пиджак вместе с рубашкой, и на его груди обнажился золотой крест, почти такой же величины, что у священника.

– Тогда давайте так, – настоятель качнул головой, слегка удивляясь, – я буду устанавливать иконы на тябла в Деисусе, а вы мне будете помогать. Подавать. Заодно, между делом расскажете о ваших невзгодах.

И он приставил к лесам стремянку.

– Сначала Богородицу, а потом Иоанна Крестителя, – священник указал на нужные доски, а сам полез наверх.

Делать нечего. Злодей, удерживая кепку подмышкой, благоговейно отнял от стены доску с Богородицей, поцеловал её, поднёс к лесам и со вдохом поднял вверх. Кепка выпала.

– Архитектора ищу, – облегчённо опуская изборождённые руки, промолвил он на выдохе. Взял с пыльного пола кепку и, не отряхивая, сунул её в карман пиджака.

– А, – священник снова улыбнулся, – есть тут у нас один. Храм вместе будем восстанавливать. Надо делать всё одновременно. Фасады, интерьеры. Вам именно он нужен или другой? Если всё равно, тогда советую обратиться к нему. Очень толковый специалист. И ещё у него есть самые передовые идеи возделывания пространств.

– Ага, – почти промычал злодей, подавая следующую икону, – наверняка он-то мне и нужен.

– Что ж, приходите вечерком. Он ушёл нынче в сторону Думовеи. Сказал, размышлять удобно, когда куда-нибудь двигаешься. Он частенько так прогуливается. И возвращается всегда с новыми задумками. Вот и теперь я видел, как он туда двинулся. К Думовее. А у нас тут работ невпроворот, много чего выдумывать надо прямо по ходу дела. Так, так, так. Теперь подавайте Петра и Павла. Впрочем, пока мы с вами дело ладим, он успеет воротиться. А? Вам ведь всё равно заняться нечем. А тут вот оно, богоугодное.

– Да, – сказал злодей, поднимая икону Павла, – пока ещё нечем.

– Вот и дивно. Тогда мы весь иконостас закончим с Божьей помощью.

Через пару часов священник и злодей уже сидели на старинной чугунной скамеечке с вензелями возле входа в остаток церкви. Оттуда открывался чудесный вид. Несколько крохотных озёр окружали холмы, укрытые тенистыми деревьями. Ближние окрашены в сочно-зелёные тона, а те, что за ними, последовательно светлели, становясь бледно-изумрудными, дальние – почти растворялись в чём-то бело-голубом. Вверху – удивительно синее небо означало собой недосягаемую бесконечность.

– Славно поработали, – оценил дела священник, – иконостас готов. И еда, пожалуй, поспевает. Вот-вот матушка моя посылку принесёт, будет у нас трапеза.

Действительно вскоре показалась миловидная, улыбчивая женщина с большим свёртком и складным столиком.

– О, Отец Георгий, да ты, я вижу, не один, – сказала она, завидев двух мужчин вместо одного, – как в воду глядела, на двоих принесла.

Матушка быстренько устроила на столике обильный обед на две персоны, состоящий из хлеба, овощей, сыров, кваса, всё – исключительно домашнего приготовления. Мужчины, немного вразнобой прочитав «Отче Наш», бодренько всё съели, не оставив ни крошки.

– И правильно, что в воду глядела, матушка Зоя, – священник хихикнул, утирая рот подолом рясы. – Думала, что архитектор здесь?

– Нет. Он ведь вроде в Думовею ушёл. Сказал, что надо бы ему зайти к Семирякову, о кой-каких делах поговорить. Может быть, даже заночует там, – матушка Зоя одновременно прибрала посуду со столика в котомку, сложила столик, и тронулась назад, домой.

– Да? А я не знал. Решил, что он просто на прогулку вышел. По обычаю своему. – Отец Георгий будто сокрушался, но не слишком заметно.

– Нет, в Думовею, к Семирякову, – матушка уже удалялась, и её слова прозвучали чуть слышно.

Злодей надел английскую кепку реглан из серо-зеленого твида с оттенком металлик и почесал в затылке под ней.

– И где эта Думовея, – более сокрушённо, чем священник вопросил он, создавая на щербатом лбу гармошку.

– Часа два быстрой ходьбы в ту сторону, откуда вы явились. Другой дороги тут нет.

– Пойду. Я понял. Кажется, мимо неё проезжал, пока в реку не уткнулся, – злодей поёрзал на скамеечке, но не вставал, будто прилип к ней.

– Что ж. Если вы на машине, так всего полпути будет пешком. А за работу – спаси Господи. – И священник перекрестил злодея в воздухе.

Злодей, он же помощник в богоугодном деле, быстро поднялся, забыл попрощаться, шагнул прочь на дорогу, удалился, да чуть не споткнулся о верёвку между мальчиком и козой.

– Ну что, нашёл? – спросил мальчик.

– Кого?

– Того, кого искал.

– Почти, почти, – ответил искатель, прыжком преодолев верёвочку, и пошагал ещё быстрее, нежданно для себя пускаясь бегом вниз по уклону холма.

28. Иностранные языки

Лев не поспешал что-либо предпринимать. Он лежал на пороге, уложив голову в горнице, а остальное туловище – в сенцах.

Мирон, как и в прошлый подобный раз, сунул руку в карман, нащупывая там штихеля. Однако пальцы уткнулись во что-то мягкое. Металл обратился в аморфное состояние. И собственное сознание скульптора куда-то ушло, оставляя на своём месте бесповеденческую реальность, однажды испытанную им в лесу. Он кивнул головой, как бы соглашаясь с тем, что получил, и мысль его снова подалась в область жертвования. «Отсутствие поведения, тоже можно считать жертвованием, – решил он, – пусть зверь сожрёт именно меня».

Лев спокойно лежал. Первым из оцепенения вышла атаманша Татьяна Лукьяновна. Она обратилась к девушке Ксении:

– Э… – промолвила она, а вы на каких-таких-растаких языках специализировались в университете?

– Зачем это вам? – встрял Николошвили с некоторым подобием голоса льва и явным недоумением.

– Затем-затем-затем-затем. – Татьяна Лукьяновна махнула на него обеими руками, отблёскивающими глянцем, – затем.

Но Ксения ответила ей:

– Хинди и суахили.

– О. Я так и знала, – Татьяна Лукьяновна мгновенно оживилась, и её гладкие руки взметнулись вверх. – В тогдашний раз вы так ловко увели отсюда этого зверя. Должно быть, что-то шепнули ему на его родном языке?

– Не надо так сильно жестикулировать, – шепнул поэт-традиционалист, указывая широкой ладонью на мечущиеся руки атаманши, испускающие импульсивный блеск, – лев сочтёт, будто вы его пугаете, да сам начнёт нас устрашать. И потом, в прошлый раз наша смелая подруга его заманила едой, а нынче мы успели всё докушать, и сами представляем собой привлекательную пищу для зверя-людоеда. Хе-хе.

– Вам бы всё шутить, – с возражением в голосе произнёс поэт-актуалист брату по перу, и тоже взглянул на выпускницу университета, полагаясь на внутреннее чутьё. А оно шептало ему, что непременно у девушки сей же час всё получится. У неё ведь особый талант: побуждать согласие.

Ксения улыбнулась и сказала:

– Кутэ ндюгю! Квэнда нъюма рафики йако. Кондо йако миссес вэвэ. Унтака на мими куйа на вэвэ?*

*) Милый брат! Возвращайся к своему другу. Твой барашек по тебе скучает. Хочешь, и я пойду с тобой? (Суахили).

Лев завострил ухо, повёл им туда-сюда, глянул на переводчицу, царапнул раздвинутой лапой по полу горницы, оставив на нём глубокие полоски, сверкающие желтоватой свежестью, встал, чуть прогибаясь, метнул могучей гривой, развернулся к выходу, выгнул голову вспять и мотнул ею, словно приглашал следовать за ним.

Ксения поднялась со стула и на цыпочках вышла вместе со львом позади него, опираясь на его гладковатый мускулистый круп.

Все остальные кинулись к окнам. Там они глядели на эту замечательную парочку, идущую бок о бок в сторону лощины. Лев беззвучно разевал пасть, поворачивая её к девушке, а она, выгибаясь вперёд, ударяла кулачком по его зубам примерно той же величины. Вскоре они завалились за бугорок, и пропали из виду.

– Дела… – сипло прогудел Николошвили, отворачиваясь от окна.

– Дела, дела, – поддакнул ему брат по перу, – только вот не съел бы он её.

– Не съест, – почти отчеканил каждый звук учёный-эволюционист.

– Откуда такая уверенность? – Авскентий всё пытливо глядел в окно, будто выискивая там подтверждение словам Дениса Геннадиевича.

– Потому что до сих пор не съел того барашка, – учёный знал, что говорил.

– Угу, не съест, – подтвердила пожилая атаманша. У него мутация произошла.

– Ну, это бабка надвое сказала, – попробовал поострить Авскентий.

Татьяна Лукьяновна хихикнула и погрозила поэту пальчиком.

– Интересно, а что она ему поведала на певучем хинди? – Вопросил Николошвили. – Что за волшебные слова?

– Скорее суахили. Хинди больше на русский язык похож, а суахили даже от грузинского далеко ушёл, – ответила Татьяна Лукьяновна. – Когда явится целенькая, с головой, руками и ногами, узнаем.