Три часа ночи

19

Однажды я слышал, как родители обсуждали своего университетского коллегу, то ли декана, то ли ректора, который ушел от жены к студентке.

Это был один из тех случаев, когда взрослые разговаривают, уверенные, что дети их не слышат, а если и слышат, то ничего не понимают. Думаю, в такую ситуацию хотя бы раз в жизни попадал каждый ребенок. Почему же, став родителями, люди забывают об этом и, считая своих детей то ли глухими, то ли глупыми, допускают, чтобы они слышали и понимали — причем понимали на свой лад — то, что вовсе не предназначалось для их ушей?

Помню, как меня поразило услышанное: пятидесятилетний мужчина, то есть лет на десять старше папы, обручился с двадцатипятилетней женщиной.

Я знал этого профессора: они с женой не раз бывали у нас дома. Это был невысокий седобородый господин плотного телосложения, с надменным взглядом из-под очков в тонкой оправе, которые, сам не знаю почему, вызывали у меня сильную неприязнь. Если бы мне пришлось отнести профессора к той или иной возрастной группе, я, тогда еще ученик начальной школы, назвал бы его почти стариком; по моим понятиям, он был ближе к категории дедушек и бабушек, нежели родителей.

Насколько я понял, слушая маму с папой и делая вид, будто читаю комикс «Человек-паук», основная проблема, с их точки зрения, состояла не в том, что кто-то расторг предыдущий брак и заключил новый, а в том, что со стороны университетского преподавателя, тем более высокого ранга, такое деяние было скандальным. «Впрочем, не он первый, не он и последний», — изрекла мама сурово. Я долго обдумывал услышанное и пришел к выводу, что взрослым, почти пожилым мужчинам, в особенности профессорам, свойственно бросать жен ради студенток и что, хотя такой поступок достоин порицания, увы, он повторяется весьма часто.

Года через два я узнал, что отец уходит.

Родители сами сообщили мне об этом. Они позвали меня в столовую и спокойно рассказали, что иногда мужу и жене, даже если они любят друг друга, необходимо на время расстаться, чтобы каждый мог побыть наедине с собой и все обдумать.

— То есть вы разводитесь? — с трудом сдерживая панику, спросил я, едва мне удалось вклиниться в поток слов, которыми папа с мамой наполнили тишину того октябрьского дня. Развод всегда представлялся мне загадочным и будоражащим событием. Экзотическим. Чем-то, что может произойти в чьей угодно семье, но только не в моей.

Родители синхронно замотали головами и пустились в интеллектуальные (и совершенно неподвластные моему тогдашнему пониманию) рассуждения об отличиях развода и раздельного проживания: они не разводятся, а лишь берут паузу, ну то есть расстаются на время, чтобы преодолеть кое-какие сложности. Но на мою жизнь их решение никак не повлияет: да, папа переедет в другое место, а я останусь здесь с мамой, но смогу бывать у него, когда захочу и сколько захочу, и так далее. Мне будет дана свобода выбора.

В чем состоят смысловые и юридические различия между разводом, расставанием и паузой в отношениях, я, конечно же, не понимал.

Однако мне было ясно, что мама и папа лгут, что ничего уже не будет как прежде и что на самом деле отец бросает семью, как это сделал его седобородый коллега в противных очках в тонкой оправе.

Итак, он уходил от моей матери — и от меня — к своей студентке, которой едва исполнилось двадцать. Я пришел к этому заключению в тот самый миг, когда мучительный разговор в столовой завершился. Тот факт, что родители скрыли от меня истинную причину происходящего, только укрепил меня в мысли, что такая причина действительно имеется и они не хотят называть ее мне, а все потому, что причина эта самая неблаговидная, а может, и постыдная.

С того дня я начал испытывать к отцу глухую враждебность. К матери, впрочем, тоже, но по иному поводу.

Если он вытворил нечто неправильное и аморальное, то она, со своей стороны, вытворяла нечто неуместное и отталкивающее, а именно — вела себя с ним слишком учтиво и доброжелательно. Он ушел, совершив поступок, который ранее она сама назвала недопустимым, а теперь держится с ним так спокойно, так примиренно. Почему? Да она должна была бы клокотать от ярости, заставить его жестоко поплатиться за содеянное, дать ему почувствовать, какая он мразь!

В последующие недели, месяцы и годы я ни на секунду не усомнился, что моя версия событий — вернее, фантазия несчастного ребенка, не находившего себе места из-за распада семьи, — была верной.

Меня не успокаивало, что за все это время я не обнаружил в отцовской квартирке ни намека на присутствие женщины. Наоборот, отсутствие всяческих следов ее пребывания там убеждало меня в том, что они с отцом тщательно скрывают свои отношения.

По мере взросления и появления проблем со здоровьем я выкинул из головы мысли о неуловимой юной подруге своего отца, однако антипатия к нему никуда не делась. Я просто перестал ее осознавать, и она превратилась в фоновый шум, который легко умолкал, стоило мне сосредоточиться на тишине или каком-нибудь звуке.

Фраза отца: «После твой мамы мне не нравилась больше ни одна женщина», произнесенная той ночью в том баре в неведомом уголке незнакомого города, перевернула все мои представления о том, почему родители расстались.