Молево

– Да, – согласился архитектор, – дорога тому способствует.

Татьяна Лукьяновна, спускаясь с крылечка, помахала ему блестящей рукой, создав солнечные зайчики на стене и на земле. Затем, не торопясь, начала спускаться дальше по длинному уклону холма.

Когда она подошла к мосту, приметила на его обновлённых опорах и обновлённый накат из свежих досок. Там же стоял сияющий Семиряков, о чём-то беседуя с Никитой и Степаном.

– О! – воскликнул он, завидев постоялицу, – вы будете первым пешеходным пользователем нашего нового моста, с чем вас и поздравляю. Правда, он у нас не совсем закончен. Перил нет пока. Но Василёк уже точит балясины. По историческому образцу. Кажись, из лиственницы. Где он её раздобыл, никто не знает. И ладно. Завтра уж точно установим.

– Чудненько, – ответила Татьяна Лукьяновна, – у меня есть своя походная опора, – и вытянула вперёд себя посох.

Никита и Степан начали, было, посмеиваться над ней, но тут же остановили пыл, покашляли и сделали вежливый поклон, будто угадывая в ней будущее начальство. Она ступила на свежее покрытие моста и уверенно удалилась.

Дойдя до Думовеи, она не стала заходить в «тяни-толкай». Пошла дальше по дороге. Вскоре, сквозь листву плотного леса явился взору бронемобиль злодея. Тот сиротливо стоял недалеко от реки, скосив передние колёса сильно вправо. Татьяна Лукьяновна усмехнулась, подошла к нему, сморщилась, унюхав запах кожаной гари, покачала головой, оценивая аккуратную пробоину в лобовом стекле, и отошла в сторонку. Там покоился овальный камень, одетый многовековым лишайником. «Да, – подумала она, вспоминая недавнее приключение, – и тут есть дела, требующие разгадки». Затем, кинув взгляд на повёрнутые колёса злодеевского «Комдива», снова усмехнулась и, глубоко вздохнув, пошла обратно, чтобы вплотную приступить к новым обязанностям.

45. Стройка

Теперь компания столичных отдыхающих лишилась предводителя. Татьяна Лукьяновна начала использовать все организаторские способности на ином поприще. А вот с умением по-новому собирать людей выходило не слишком гладко. Увеличить потенциальную команду ей не удавалось даже при помощи Анастасия. Не случилось отделить людей от водки при помощи церкви, отделённой от государства. К строительству храма пока были задействованы только те, кто уже так или иначе проявили интерес к необычайному для этих мест мероприятию. И главным вдохновителем оказался Потап. Татьяна Лукьяновна, наблюдая особое рвение мастера каменных дел и припоминая его оценку со стороны архитектора, преодолела тогдашнюю правоту сомнения и сразу возвела его на вершину карьерной лестницы. Из каменщика третьего разряда он был возведён аж до бригадира. Это произошло на совещании у Семирякова. Потап сходу неподдельно испугался. И повертел головой в знак несогласия. Но его выручил старый друг Анастасий. Он сказал:

– Помнится, ты всё озадачивался смыслом. Ну. Вот тебе он и случился. Тут и есть главный смысл. Порассуди и пойми.

Потап молчал. Но испуг улетучился сам по себе, а на его месте взошла рассудительная ответственность. «Значит, на самом деле есть смысл», – прошептал он про себя, отмечая благотворный сдвиг в ощущениях, и тут же закивал головой в знак согласия.

Он глянул на Степана и Никиту. Оба вздёрнули плечи.

– Вот-вот, – поймала его взгляд Татьяна Лукьяновна, – можно и мастер-класс учинить немедленно. Тут уже есть завезённая часть материала.

– Угу, – все четверо вышли во двор, где красовалась пара поддонов кирпича.

Возле них стоял возница с конём.

– Искал, искал старых дружбанов, да никого из них тут не осталось, – сказал он, грустно улыбаясь, и глядел на Татьяну Лукьяновну. – Ни в Думовее, ни в Муркаве, ни в ближайших окрестностях. Может быть, средь вас найдётся им замена? И руки у меня вполне работящие.

– Отлично, – Татьяна Лукьяновна аж засветилась, – пополните дружную команду каменщиков.

И к Потапу мгновенно выпал наставнический талант. Но он уже не удивлялся. Смысл давал о себе знать. И ученики в свою очередь предъявили охотное усердие.

Татьяна Лукьяновна чётко установила последовательность действий и ответственность каждого участника строительства на своём месте. Семиряков взялся за поставку материалов, Анастасий готов выполнять различные поручения по ходу дел, как говорится, быть всегда на подхвате, каменщики будут класть стены и своды. За плотницкие работы принялся единственный житель Муркавы, бывший арендодатель архитектора.

А тут появился и Василёк.

– Балясины готовы, – сказал он Семирякову.

– Вот вам и универсальный мастер-помощник, – воскликнула Татьяна Лукьяновна. Будет изготавливать всё то, что требует изящества.

Василёк не отрешился. Потому что мы давно знаем о его безотказности в любых делах.

– Теперь, когда первичная артель создана, все пойдём в Муркаву, чтоб на месте оценить обстановку, – заявила Татьяна Лукьяновна, и первой двинулась вперёд.

Когда они дошли до Пригопки, Потап остановился у своего дома.

– Татьяна Лукьяновна, – он чуточку смутился, – у меня тут пустуют две комнаты. С отдельным входом. Вы можете здесь поселиться, чтобы от Муркавы быть поближе. Я не настаиваю, но удобство, как говорится, налицо.

– О, па! – бывшая предводительница интеллектуалов, а ныне главный инженер от неожиданности даже слегка замерла.

– Заселяйтесь, заселяйтесь, – поддержала Потапа вся команда.

– Что ж, надо подумать, – со вздохом молвила Татьяна Лукьяновна, глядя на Потапа несколько испытующе, – порассудим, покумекаем, поразмыслим.

– Да вы поглядите сразу, – сказал Потап, и с устойчиво растущей в нём уверенностью во всяких делах, имеющих смысл, повёл её в избу.

Остальные подождали на дороге. Вскоре те оба подошли к ним и совместили путь. Никто не пытал их по поводу окончательного решения. Посчитали таковое любопытство неуместным.

– Кстати-тати, – обратилась Татьяна Лукьяновна к вознице, – у вас ведь тоже нет своего дома, я слышала, продали вы его нашему архитектору. Где жить-то собираетесь?

– Да, пока я похож на цыгана. Живу в палатке с телегой. Но деньжата есть, – ответил тот с ухмылкой, – куплю тут что-нибудь.

– Ага, ага, – вставился Потап, – я даже знаю одно местечко.

– Ну и ладненько.

В Муркаве их поджидали архитектор со священником. Они влились в общую компанию и остановились подле поля деятельности. Там был готов накрытый стол. Матушка Зоя поправляла столовые приборы на нём.

– Это у нас первое испытание на командный настрой, – почти торжественно произнёс Отец Георгий и повёл мягкой рукой вдоль стола, – рассаживайтесь и приступайте.

Собранная артель, теперь более тесно сколоченная состоявшимся застольем, имеющим и символическое значение, обрела некоторого рода вдохновение. Затем, столь же сплочённо взялась за строительную деятельность. И талант Татьяны Лукьяновны никому не позволял прохлаждаться.

Во все последующие дни длилась налаженная работа. Порой, из любопытства, приходили местные жители. Не подолгу топтались они на стройплощадке, и неведомая сила сметала их обратно вдоль улицы. Но один из них всякий раз выискивал щедрого господина, выдавшего ему пятитысячную ассигнацию.

– Ну, где этот молодец-дец? – едва воротил он языком, – где родной-дной? – И приставал к каждому, – дай стольник…

46. Скоротечное время.

Насладившись отдыхом, сдобренным чудесными зрелищами естества и необычными приключениями, ранней осенью отпускники засобирались в столичный город, оставляя тут бывшую атаманшу. Тем более что она уже стала постоялицей у Потапа в Пригопке. На прощанье с дивным краем, Ксения и Мирон-подпольщик повели всех остальных к тому месту речки Бородейки, где с ними приключались незаурядные происшествия. По пути Мирон оживлённо приготавливал своих товарищей к знаменательной встрече. Однако, приблизившись к наклонной полянке с указующим камнем, заросшим многовековым лишайником, им показался злодеевский бронемобиль. Тот одиноко стоял, скосив передние колёса вправо. С его стороны веял ветерок и доносил оттуда неприятный запах жжёной кожи.

– Обязательно кто-нибудь всё испортит, – сказал Мирон.

Не сговариваясь, путники замахали руками. Как бы отпихивали запах вместе со зрелищем. И, не испытывая сомнения, обратили туда спины, поспешно ступая обратно. Ксения и Мирон переглянулись, пожали плечами.

– И хуже всего, – сказала Ксения, – даже очень плохо, когда кто-то способен испакостить не только прощальную прогулку, но и сами эти чудесные края.

Поэты лишь вздохнули, а учёный-эволюционист высказал опасение:

– И всё тутошнее наше времяпрепровождение?

– Ну нет, не беспокойтесь, вам такое спасибо, что и оценить его нет никаких поэтических слов, – прогудел Николошвили,– поездка наша удалась до такой степени, что на всю жизнь вдохновения хватит. – А? – он обратился к Авскентию.

– Да, – ответил он, – не будем считать этот случай ложкой дёгтя.

Похоже, и все остальные согласились с обоими поэтами, поскольку не последовало ни единого звука. Они лишь создали улыбку. Кто пошире, кто чуть заметно, кто с беглым сомнением, а кто даже сопроводил её лёгким смешком попутно с покраснением щёк.

– Только вот нашу собирательницу, похоже, надолго потеряли, – сожалел Абрам Ицхакович.

– Угу, как и тебя по пути сюда. Правда, ты быстро нашёлся, – Мирон обвёл взглядом всех путников, но не получил одобрения шутке.

– Ничего, ничего, – Ксения снова набрала румянца на щеках, – теперь у нас будет местом встреч Думовея-Муркава. Правда?

– Верно, – согласился Авскентий, – и снова у Татьяны Лукьяновны. Мне кажется, что она отсюда уже не уедет.

– Ага, ага, – Николошвили даже повысил голос до тенора, – ага. Тем более, автобус есть.

Тут послышалось лёгкое ржанье издалека. Все повернули туда головы. На взгорке показался конь изабелловой масти и ещё раз издал ржанье. Да более звонко, с неким подыгрыванием. Мотнул головой, отдав из глаз аквамариновые искорки, и стремительно удалился.

– Вот, – сказал Денис Геннадиевич, – теперь действительно случилось настоящее прощание.

Настала осень. И зима.

Пришла весна.

Началось лето.

И ещё таких же перемен случилось пару раз.

Василёк, частенько уходил за Думовею, а заодно и за пределы текущего времени по своим или иным потаённым делам, а, может быть, и с целью просто лишний раз глянуть на свою колыбельку – Сусанину гору. И каждый такой поход осквернялся одной и той же картиной, изменяющейся лишь временами года. Он косым взором ухватывал там слегка покосившийся злодейский бронемобиль, укрытый то опавшими листьями, то снегом, то слишком высокой травой. И его одолевало нехорошее предчувствие. Разок, по весне он подошёл к машине, заглянул внутрь, зажимая нос. Заметил вставленный ключ зажигания. Можно сесть туда, повернуть ключ да поехать куда хочешь. Но никто ни разу этим не воспользовался. И Васильку тоже не желалось на нём ездить. Более того, лишь усилилось отвращение. Он, как у него водится, ни с кем не делился впечатлением и предчувствием. Возвращался и принимался за любые дела. Был и плотником, и каменщиком, и просто подсобником. Не забывал наведываться и в Римки, чтоб посидеть на крылечке с Ольгой Анастасьевной да полюбезничать с ней о жизни. В духе философском да научном, или совсем ином, – никто не слышал. Её матушка и бабушка тому не мешали. Дело молодое, говорили они. Но Анастасий, приходя домой и слыша о визитах Василька, всякий раз качал головой и повторял: «о жизни, ишь, о жизни». И сам о ней задумывался, припоминая и Потапа с его смыслами.