Выходное пособие

17

Я встала. Поехала утром на работу. На Вильямсбургском мосту я заметила, что небо выглядит по-другому. Оно было желтым, такого оттенка, какого я никогда раньше не видела: непонятный желтушный шартрез, застарелый синяк. Позже, пытаясь понять, когда начался Конец, я всегда вспоминала цвет неба в тот день.

Прошлой ночью я не спала. Я лежала в дешевой кровати в своей квартире-студии в Бушвике, прислушиваясь к звуку собственного дыхания. Я думала о следующих днях на работе. Когда я не могла заснуть, то выдумывала какую-нибудь проблему с производством Библий, которую нужно было решить. Я подсчитывала стоимость швейцарской бумаги, которую клиент требовал использовать вместо китайской, потому что та была слишком рыхлой и типографская краска протекала на другой разворот, так что псалмы смешивались с притчами, Матфей противоречил Марку, а Петр теснил Иоанна. Я оценивала задержку в графике производства и поставок, к которой приведет эта теоретическая ситуация. Я знала, что я одна.

Пока поезд не нырнул обратно в туннель, у меня в сумке звякнул телефон — еще одно сообщение от Джонатана: Уезжаю в воскресенье. Поговори со мной пжлст

А что, если написать в ответ: Я беременна! От тебя, лол.

Мне нужно было как-то сообщить ему эту новость. Мы не виделись уже месяц — с тех самых пор, как он сообщил мне, что покидает Нью-Йорк. Он писал имейлы и эсэмэски, звонил мне. Я не хотела скрываться, но так мне было легче. Особенно потому, что я не знала, оставлю ребенка или нет.

Я выключила звук у телефона.

Я доехала до Канала, пересела на линию Q и добралась до Таймс-сквер. Утром в метро было мало народу. Когда я вышла на улицу, желтизна неба усилилась. И все вокруг становилось желтоватым. Даже на Таймс-сквер почти не было туристов. Вестибюль здания был пуст, если не считать Манни.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Иду на работу.

— Погоди. Ты что, не читала…

— Извини! — крикнула я и юркнула в лифт. Я была не в том настроении, чтобы выслушивать шуточки о необычной для себя пунктуальности. Был четверг, без четверти девять, что для меня и впрямь довольно рано.

Лифт со скрежетом остановился. Постоял некоторое время и издал механический стон. Так всегда случалось между двадцать шестым и двадцать седьмым этажами — какой-то сбой. Потом что-то щелкнуло, и он плавно заскользил вверх, до тридцать второго этажа. Я задержала дыхание, ожидая, когда двери наконец откроются.

Когда они открылись, этаж за ними оказался темным. «Спектра» была погружена в могильную тьму, жалюзи были полностью опущены, так что наши кубиклы походили на маленькие тихие саркофаги. Из кабинета слева пробивался лучик света.

Я провела пропуском по двери и вошла.

— Э-э-эй, — позвала я.

Свет шел из кабинета Блайз. Пробравшись через лабиринт серых кубиклов, я обнаружила ее там. Она печатала на компьютере. Экран освещал ее прямое лошадиное лицо; длинные волосы были собраны сзади в хвост.

— Привет, — не глядя сказала она. — Ты представляешь, какая жопа.

— Какая?

— Письмо, которое они прислали утром, типа в шесть часов. Офис закрыт. Штормовое предупреждение. Ты что, не читала рабочую почту?

— Нет, — сказала я, чувствуя себя виноватой. — А ты почему здесь?

— Это все потому, что я разбила телефон, — сказала Блайз будто самой себе. Она посмотрела на меня. — Будет ураган. Вот. — Она повернула экран ко мне и погуглила погода в нью-йорке. Во всем Нью-Йорке и окрестностях объявлено штормовое предупреждение. Надвигается ураган третьей категории под названием «Матильда». Вечером некоторые линии метро будут закрыты. В Бруклине и Нижнем Манхэттене ожидаются паводки.

Утром мэр провел пресс-конференцию. Блайз запустила видеозапись. «Жители Нью-Йорка, — говорил мэр, — наша обязанность не в том, чтобы испугать вас, а в том, чтобы подготовить вас к худшему. Хотя все аварийные службы приведены в полную готовность, сегодня вечером у нас может не хватить ресурсов. Пожалуйста…»

— Как бы то ни было, — сказала Блайз, поворачивая экран обратно к себе, — я собираюсь забрать тут кое-что и поехать домой. — Она оглядела меня сверху донизу. — И тебе советую сделать то же самое.

Блайз выдвинула ящик и стала рыться в оттисках. Она нашла папку проекта и разложила оттиски на столе. Проект назывался «Зеркало Нью-Йорка» — собрание работ нью-йоркских фотографов.

Я увидела фотографию Нан Голдин «Грир и Роберт на кровати, Нью-Йорк». Я сразу ее узнала.

— Люблю Нан Голдин, — сказала я, задержавшись в дверях. — В подростковом возрасте это была моя любимая фотохудожница.

Блайз поглядела на меня.

— Посмотри-ка на этот оттиск. Я хочу знать твое мнение.

— Конечно, — сказала я, не вполне понимая, из вежливости она меня просит или ей действительно интересно мое мнение. В этом отношении Блайз всегда было трудно понять. Она была похожа на белую версию Кортни Кардашьян.

— Тебе не кажется, что цвета съехали? — спросила Блайз. Она включила цветокоррекционную лампу. Женщина лежит на кровати рядом с мужчиной, обхватив свое запястье, будто измеряя его толщину. Он смотрит в сторону, за пределы кадра. Комната залита теплым желтым светом. Она в него влюблена, а ему, похоже, наплевать.

— Не знаю, — наконец сказала я, — это же теплая картинка, правда?

— Посмотри, — Блайз указала на руки и шею женщины. — По-моему, они странно выглядят.

Я не сразу поняла, что она имеет в виду.

— Оттенок кожи неправильный, — подтвердила я. — Думаю, баланс цвета съехал в желтую сторону.

— Хорошо. — Она взяла карандаш и удовлетворенно пометила изъян резкими штрихами.

Она листала оттиски, страница за страницей. У Блайз, по сравнению со всеми остальными художественными девицами, был куда более острый, внимательный глаз.

— Садись, — сказала она, не поднимая головы.

Я прикатила в ее кабинет чье-то кресло, она дала мне второй карандаш, и мы сели рядом. Мы медленно просматривали фотографии Питера Худжара, Дэвида Армстронга, Ларри Кларка и отмечали погрешности в репродукции.

Там были и другие фотографии Нан Голдин, ее ранние работы из 70-х и 80-х. На них были изображены ее друзья. Они существовали в мире высоких чувств, общались в машинах и на пляжах, позировали на хороших и плохих вечеринках, устраивали хаотические пикники, принимали молочные ванны, занимались сексом и онанировали, навещали друг друга в больнице, освещенные простой фотовспышкой. Город тогда был почти банкротом. День не отличался от ночи, граница между ними была тонкой. Сцены вечеринок сменялись больницами, а потом — поминками. Казалось, вот-вот разразится эпидемия СПИДа.

Я первый раз увидела фотографии Нан Голдин, когда была подростком, и прятала экземпляр «Баллады о сексуальной зависимости» под матрасом. Многие из изображенных на них людей казались странным в том или ином аспекте, они не вписывались в обстановку. Но фотограф как бы говорил нам: это не имеет значения. А имеет его только то, что они сами создали свой образ так, как им хотелось. Они полностью собой управляли. Именно они пробудили во мне желание переехать в Нью-Йорк. Я думала, что там я тоже смогу полностью управлять собой.

Мы просмотрели все оттиски, отмечая ошибки цветопередачи.

— Спасибо за помощь, — сказала Блайз.

— Без проблем. Я думала, этим занимается Лейн.

— Лейн на больничном.

— Да? — я посмотрела на нее, ожидая продолжения.

Блайз помедлила и сказала, осторожно выбирая слова:

— Лейн заболела. Она, кхм, заразилась.

— Что, правда? — Я пыталась понять по выражению лица ее реакцию.

— Да, это довольно ужасно, — сказала Блайз с деланным безразличием. Но голос выдал ее, и она отвернулась.

— Извини. Никогда не думаешь, что это может случиться с кем-то, кого ты знаешь.

— Это случается со многими, Кандейс, — поправила меня Блайз. — Но что касается Лейн, это удивительно. Она всегда носила маску. Когда выяснилось, что ее соседка заразилась, она вызвала службу, чтобы ее квартиру опрыскали противогрибковым средством. Она соблюдала все меры предосторожности, и все равно это не… — Блайз сглотнула и оборвала себя на полуслове. Потом посмотрела в телефон. — Думаю, мне надо идти. Лучше оказаться дома до шторма.

— Да, мне тоже, — отозвалась я. — Хочешь, поедем вместе на такси?

— Вообще-то я собиралась ехать на метро, — с сомнением сказала она. — Оно еще несколько часов будет работать.

Где-то в офисе зазвонил телефон.

— Ответь, пожалуйста, — попросила она, складывая оттиски в сумку.

Я вышла из кабинета Блайз и пошла на звук, пробираясь сквозь лабиринт кубиклов. Звук привел меня через весь этаж к моему собственному кабинету. Звонил мой телефон. Кто-то звонил мне.

— «Спектра», Нью-Йорк. Кандейс слушает.

— Наконец-то ты взяла трубку, — сказал Джонатан.

Я сделала паузу.

— Смотрю, ты действительно хотел до меня дозвониться.

— Я позвонил в «Спектру» и набрал твою фамилию в голосовом меню. Я беспокоился.

В кабинете Блайз погас свет. Она надела тренчкот и вышла из стеклянных дверей к лифту. Я слышала стук дождя по оконным стеклам. Внезапно дождь полил с такой силой, что стекла задрожали. Внизу на улице туристы в белых кроссовках и сандалиях разбежались в разные стороны.

— Будет шторм, — добавил он.

— Я слышала. И как раз собиралась уходить.

— Можно мне приехать к тебе? Хозяин дома сказал, что в случае наводнения подвал придется эвакуировать.

Я слышала, как вдалеке звякнула дверь лифта, когда Блайз из него выходила. Я завидовала Блайз, ее свободному времени, ее беззаботным вечерам. Мне нужно было сообщить Джонатану новости. Нельзя было бесконечно это откладывать.

— Хорошо, приезжай, — наконец сказала я.

Когда Джонатан приехал, начинался вечер. Весь день с перерывами шел дождь. После того как он позвонил в домофон, я слушала его шаги, раздававшиеся на лестнице и в коридоре, тяжелые и осторожные, как будто он шел по мосту, который вот-вот рухнет.

Я пропустила несколько ударов сердца и открыла дверь.

— Привет, — сказал он. На нем была такая милая рубашка в клеточку со следами дождя. И ничего не поделаешь — сердце мое затрепетало от любви.

С преувеличенной чопорностью он чмокнул меня в обе щеки. От него пахло незнакомым цитрусовым лосьоном после бритья.

— Привет, — отозвалась я. — Ты пахнешь как мужской журнал.

— Куда мне это поставить? — спросил он, указывая на белую кружку в руке. Это была его ночная капа, плескавшаяся в зеленом ополаскивателе для рта. Он держал кружку ровно, за ручку, а пальцами прикрывал ее сверху. Он, очевидно, так и шел от дома до станции, так и сел в поезд.

Я пожала плечами:

— Куда хочешь.

Я смотрела, как он открывает шкафчик в ванной и осторожно ставит туда кружку. Он всегда так делал. Вопрос был чистой воды пижонством.

— Ты уже собрал вещи?

— Почти, — ответил Джонатан и пустился в рассказы о том, как прошел его день. Он продал матрас и проигрыватель через Craigslist. Остальные вещи он упаковал и отнес к соседу сверху, пожилому холостяку, который, готовясь к урагану, надел на свою собаку намордник — и все.

— Я нашел у себя в квартире кое-какие твои вещи. Зубную щетку, книги. Извини, забыл их захватить с собой. Они тоже у соседа. Хочешь, я завтра их тебе принесу?