Выходное пособие

21

В то утро, когда обнаружили тело Эвана, пошел снег, и он сыпался на световой люк целый день, так что от солнца не осталось и следа. Я надеюсь, что снег будет идти и дальше. Я надеюсь, что его выпадет столько, что стекло не выдержит и разлетится на осколки, а снег провалится вниз и все уничтожит.

Из своей кельи я наблюдаю, как Тодд и Адам выносят тело Эвана, завернутое в одеяла. Тодд держит его за голову, а Адам за ноги в носках, которые торчат из одеял. Они уносят его по неподвижному эскалатору к выходу.

Приходит Рейчел и забирает недоеденную миску подушечек Kellog’s со сгущенным молоком.

— Что случилось с Эваном? — спрашиваю я ее, нарушая правило молчания.

Она отвечает не сразу.

— Они не знают. Он не дышал. Они нашли рядом какие-то таблетки.

— Это был «Ксанакс»?

— Не знаю, — повторяет она, словно для самой себя. — Я правда не знаю.

— И куда они несут тело?

Она молчит. Потом отвечает:

— Наружу.

— То есть они будут его хоронить?

Рейчел нервно заправляет прядку волос за ухо.

— Они собираются положить его в багажник какой-нибудь машины на парковке. Временно, — добавляет она поспешно. — Они считают, что на холоде тело лучше сохранится.

Я задумчиво киваю, будто от меня что-то зависит.

— Думаю, это разумно.

— Мы устроим ему настоящие похороны. Когда метель утихнет. Может быть, завтра. Или послезавтра. — Она касается моей руки. — Извини.

— За что ты извиняешься? Это перед Эваном все должны извиняться. Это ведь он умер, — говорю я с усмешкой.

— Я знаю, вы были друзьями с Эваном. И с Джанель, и с Эшли.

— Думаю, он был скорее другом Боба.

— Они не были друзьями, — говорит Рейчел. — Эвану не разрешали покидать торговый центр. Ему не разрешали брать машину, не разрешали ездить в набеги. Он был заперт здесь, как и ты.

Все задания на сегодня отменены. Боб весь день проводит внутри Hot Topic. Предоставленные сами себе, члены группы собираются в общественном Old Navy на первом этаже. Сначала я думаю, что они собираются провести поминальную службу, но потом слышу телевизор. Они смотрят «Друзей» на огромной плазменной панели. Отключение электричества во всем городе вынуждает Монику, Росса, Рейчел, Фиби и Джоуи собраться вместе. Они зажигают свечи и рассказывают о самых странных местах, в которых они трахались. Фиби поет песню. Я ненавижу «Друзей», но смотрела почти все серии.

Закадровый смех гулко раздается в почти пустом пространстве, ему вторит их смех.

В середине вечера я засыпаю. В какой-то момент, слишком отчетливо для сна, заходит моя мама и садится рядом со мной. Кровать прогибается под ее весом. Она одета в синий юбочный костюм, в котором была похоронена. Я чувствую ее прохладную руку у себя на лбу, будто она проверяет у меня температуру. Как по утрам в воскресенье, когда я притворялась больной, чтобы не ходить в церковь.

— Почему ты лежишь здесь вечером? — спрашивает она. — Ты заболела?

— Я не заболела, я просто устала, — говорю я мягко, застенчиво, чтобы она не растаяла в воздухе.

— Не время спать. Нужно что-то придумать.

— Что придумать?

Она качает головой от моей несообразительности.

— Что случилось с твоим другом Эваном? Как он умер?

— Я не знаю. Его нашли мертвым в своей келье. Он не дышал.

— Ай-йя. Ты не знаешь, — говорит она скептически. — Ты не знаешь. А ведь должна это узнать.

— У Эвана было много «Ксанакса», — наконец говорю я. — Возможно, он случайно принял слишком большую дозу.

— Или собирался покончить с собой. — Она смотрит прямо на меня. — Это должно тебя беспокоить. Как ты думаешь, что это значит для тебя? Всех твоих друзей — Джанель, Эшли, Эвана — уже нет. Как ты думаешь, что это значит для тебя? — повторяет она.

— Но пока я беременна, Боб заинтересован в моем благополучии, — неискренне возражаю я.

Мама цыкает.

— Ты сама послушай, что ты говоришь. Пока ты беременна. Допустим, ты родишь ребенка. Как думаешь, у тебя будет хоть какая-то возможность убежать после этого?

Я смотрю на нее и слушаю.

— Пока ты беременна, он заинтересован в том, чтобы с тобой ничего не случилось. Но что будет потом? — Она смотрит на меня сочувственно. — Ты слышишь, что я говорю?

— Ты говоришь, что я должна попробовать сбежать, пока я беременна.

— Ты должна сбежать сейчас.

Когда Рейчел приносит мне ужин — сэндвич с ореховой пастой и желе и зеленый горошек на закуску, — она снова слегка улыбается и собирается уходить.

— Погоди, — я хватаю Рейчел за руку так сильно, что она теряет равновесие.

Она отшатывается.

— Кандейс, прекрати.

— Извини. Но ты можешь передать Бобу, что я хочу его видеть?

Она молчит. Потом отвечает:

— Я передам сообщение. Но ты знаешь, он может и не прийти. Он появляется, когда захочет.

— Я не очень хорошо себя чувствую. Скажи ему, что дело касается моего здоровья, — говорю я, потом поправляюсь: — Скажи ему, что дело касается ребенка.

Ночью, когда все уже спят, в мою келью заходит Боб. Я слышу звяканье ключей, пока он идет от своей кельи к моей через весь торговый центр.

Я облизываю сухие, растрескавшиеся губы.

Он медленно поднимает металлическую решетку и протискивается внутрь. Он включает фонарик, так что в тусклом свете я вижу его лицо.

— Кандейс, — говорит он тихо. — Ты не спишь?

— Не сплю, можешь включить лампу, — говорю я и сажусь.

— Извини, что беспокою тебя так поздно. Как твои дела? — говорит он, придвигая стул к кровати. Я вижу темные круги у него под глазами; он выглядит тонкокожим и почти уязвимым. В его поведении есть какая-то дерганность. Он в последнее время нормально не спал. Теперь мне нужно быть очень осторожной.

— Со мной все более-менее, — отвечаю я, — я хочу сказать, с учетом обстоятельств.

— То, что случилось с Эваном, — это трагедия. — Он почти сконфуженно опускает взгляд. — Как бы то ни было, Рейчел сказала, что ты хочешь меня видеть. Ты это хочешь обсудить? Но у меня нет ответа на вопрос, что случилось с Эваном.

— Но я позвала тебя не за этим…

— Потому что Эван выдал тебя, — говорит он с бесстрастным напором. — Это он рассказал мне все твои секреты. Поэтому неудивительно, что ты озабочена…

— Боб, — прерываю я его, — я не собираюсь обсуждать с тобой Эвана. Мне нужно от тебя совсем другое.

У него перехватывает дыхание от моего укоряющего тона. Он застигнут врасплох. Я не могу полностью расшифровать выражение его лица, но это кратчайшее недоумение придает мне уверенности.

— Речь идет о моем здоровье и здоровье моего ребенка, — быстро продолжаю я. — Я хотела поговорить с тобой об этом.

Он внимательно на меня смотрит.

— И как твое здоровье?

— Ну, сейчас я чувствую себя простуженной.

Боб кладет мясистую руку мне на лоб, который я весь вечер грела пакетами HotHands.

— Да, тепловатый, — замечает он. — Ты говорила об этом Рейчел?

— Да, упоминала. Но дело не только в этом. Головокружение. Боль в спине. И я в уме подсчитываю жертвы — после того, что случилось с Джанель, Эшли и Эваном. Стресс меня доконает.

— И что же тебе нужно? — спрашивает он ровным тоном.

— Я бы хотела обсудить, на каких условиях ты согласен меня освободить.

— Это же не тюремная камера, — говорит он равнодушно. — Рейчел водит тебя каждый день на прогулку. Мы тебя кормим, даем тебе витамины для беременных. Я не понимаю, как твое положение может улучшиться.

— Ты запер меня в крошечном пространстве, — настаиваю я. — Может, ты это и не называешь заключением, но я чувствую себя заключенной. Сложно оставаться здоровой под таким гнетом, особенно когда ты беременна.

Боб ничего не говорит. Его молчание побуждает меня продолжать.

— Я хочу иметь такие же привилегии, как и все остальные, — говорю я. — Я хочу свободно перемещаться по Комплексу.

Он долго-долго смотрит в сторону.

— Кандейс, — наконец говорит он медленно, будто размышляя вслух. — Что ты на самом деле знаешь о Комплексе? Кроме того факта, что я заставил вас жить в нем? Почему, как ты думаешь, я выбрал это место, а не какое-то другое?

— Потому что ты совладелец.

— Правда. Но это не вся история. Это место, — тут он оглядывает сумрачную пустоту, — для меня имеет большое сентиментальное значение. Когда я был младше, я часто сюда ходил.

Я не сразу понимаю, о чем он говорит.

— Так ты вырос здесь? В Нидлинге?

Он кивает.

— Мои родители забрасывали меня сюда, и я часами здесь бродил. Наверное, ребенком я провел здесь больше времени, чем где бы то ни было.

— А как же твой родной дом?

— Мои родители продали его после развода, его снесли и построили на его месте дом престарелых. Ничего не осталось. Но я старался поменьше бывать дома. Родители часто ссорились, поэтому я приходил сюда. Я просто гулял. Когда хотел есть, то ел бесплатные образцы в ресторанном дворике. Когда уставал гулять, играл в игровые автоматы. Меня знали сотрудники. Они дарили мне жетоны.

В таком освещении, в такой близи выражение лица Боба становится более понятным. В нем есть какая-то хрупкость, затаившаяся в серых глазах за тонкими, болезненными веками.

— Так вот что я хочу сказать, — продолжает он, — это место для меня особенное и важное, даже если для вас это всего-навсего торговый комплекс.

— Я не говорила…

— Я знаю, что ты думаешь об этом месте. Ты его не уважаешь. Ты не уважаешь меня. Ты не уважаешь наши правила. Ты и твои друзья. Вы подвергли себя опасности, а значит — подвергли опасности всю группу. И я не могу закрывать на это глаза.

— Мы сделали ошибку, когда пошли в дом Эшли, — признаю я. — Но кроме меня, никого не осталось. А я просто выживаю.

Он смотрит на меня изучающе:

— Откуда я знаю, что ты не убежишь?

Я останавливаюсь и с этого момента выбираю слова очень осторожно.

— Боб, посмотри на меня. Можно ли подумать, что я куда-то собираюсь? Обо мне заботятся, меня кормят, обстирывают. У меня нет никаких причин уходить.

Он опять молча смотрит в сторону.

— Я не знаю, — наконец говорит он.

— Пожалуйста, — прошу я.